И вообще, але – вроде как в Дженовии я собираюсь проводить только рождественские и летние каникулы! Так значится в соглашении, которое мы подписали в прошлом сентябре.

Ручка. Так я и побежала ручку дарить. Неужели я единственный человек в семье, в котором нет ни грамма романтики?

Ой, все, надо сворачивать писанину, а то отец Кристоф уже посматривает в мою сторону. Впрочем, сам виноват. Я не стала бы писать в дневнике во время мессы, будь его проповеди хоть чуточку поувлекательнее. Да хоть бы он их по-английски читал, что ли!

12:00–14:00

Обед с директрисой Королевской оперы Дженовии – ведущей меццо-сопрано

Я думала, это я избирательна в еде, но, оказывается, меццо-сопрано еще привередливее принцесс.

Прыщ, кстати, раздулся до неприличных размеров, несмотря на то что вчера перед сном я намазала его зубной пастой.

15:00–17:00

Встреча с Дженовийской ассоциацией домовладельцев

По идее, Ассоциация домовладельцев должна бы занять мою сторону в дискуссии о платных парковках. В конце концов, это у них под окнами постоянно паркуются туристы. И в их интересах слупить с них немного деньжат на ремонт тротуаров. Но НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ.

Клянусь, не понимаю, как папа выдерживает это каждый день. Хоть убейте, не понимаю.

19:00–22:00

Официальный ужин с послом Дженовии в Чили и его супругой

Большой кипеш из-за того, что Рене «позаимствовал» «Порше»-кабриолет чилийского посла – а заодно и его супругу, – чтобы смотаться в Монте-Карло после десерта. В итоге парочку обнаружили на придворном корте: они играли в теннис.

Неловкая подробность – голышом.

Через восемь дней увижу его снова. О, радость! О, блаженство!

Понедельник, 12 января, 1 час ночи

Королевские покои

Только что говорила по телефону с Майклом. Я просто вынуждена была ему позвонить. Выбора мне не оставили. Надо же в конце концов выяснить, что он хочет на день рождения! Понимаю, это жульничество – спрашивать напрямик, что человек хочет, – но я правда ума не приложу, что ему дарить. Конечно, будь я какой-нибудь Кейт Босуорт, я бы уже придумала отличный подарок – какой-нибудь браслет, собственными руками спряденный из водорослей, или что-нибудь еще эдакое.

Но я не Кейт Босуорт. Я и прясть-то не умею. ПРЕСВЯТЫЕ ТЮЛЕНИ, Я ДАЖЕ НЕ УМЕЮ ПРЯСТЬ!!!!!!!!!!

Я просто обязана подарить ему что-то офигительно классное, раз уж забыла. Ну, про его день рождения и все такое. И вообще: парень взвалил на себя обузу в виде бездарной фриковатой принцесски вместо какой-нибудь красотки вроде Кейт Босуорт, которая и на серфе катается, и прядет, и самореализуется, и прыщей у нее нет, и все пучком. Я должна подарить ему что-то настолько потрясное, чтобы он забыл, что я просто-напросто финтифлюшка, которая к серфу не знает с какой стороны подступиться и ногти грызет, но родилась, понимаете ли, королевишной.

Конечно, Майкл говорит, что ему ничего не нужно, кроме меня (как же хочется в это верить!!!!!!!!!!), и что через восемь дней мы увидимся, и это самый лучший подарок.

Кажется, это вполне можно засчитать за доказательство того, что он любит меня как девушку, а не как друга. Конечно, я еще с Тиной на этот счет посоветуюсь, но, по-моему, в данном случае Вселенная намекает, что таки ДА!

Хотя, конечно, это он только так говорит. В смысле, что ему ничего на день рождения не нужно. Дарить-то все равно что-то надо. Что-то клевое. Только вот что?

Короче, причина позвонить у меня была серьезная. Я сделала это не просто ради того, чтобы услышать его голос и все такое. Не настолько уж все у меня запущено.

Впрочем, может, и настолько… Ну что я могу поделать? Я же влюблена в Майкла – страшно сказать – всю сознательную жизнь. Мне нравится, как он произносит мое имя. Нравится, как он смеется. Нравится, как он спрашивает моего мнения, будто бы ему и впрямь не все равно, что я думаю (видит бог, здесь-то всем на меня плевать с высокой колокольни. Я что-нибудь предлагаю – ну, например, в целях экономии воды выключать фонтан перед дворцом по ночам, когда там все равно никто не ходит – и у окружающих сразу такой вид, будто это доспехи в Большом зале подали голос).

Ладно-ладно, к папе это не относится. Но здесь, в Дженовии, я вижу его реже чем дома, потому что он вечно пропадает на парламентских заседаниях, ходит под парусом на регатах и тусит с мисс Чехией.

Одним словом, разговоры с Майклом для меня – сплошное удовольствие. Что в этом плохого? В конце концов, он мой парень!

Жаль только, что я его недостойна! Ну сами посудите: про день его рождения не помню, что подарить – не знаю, сама ни к чему не способна. Удивительно, что такой парень, как он, вообще обратил на меня внимание!

И вот мы уже прощались, с приятностью побеседовав о Дженовийской ассоциации оливководов и о группе, которую Майкл пытается собрать (какой же он талантливый!), и не назвать ли ее «Префронтальная лоботомия» или это перебор, и я как раз собиралась с духом, чтобы сказать: «Скучаю по тебе» или «Люблю тебя», – надеясь спровоцировать его на подобную реплику в ответ и наконец разрешить дилемму «любит или дружит», – когда на заднем плане раздался голос Лилли, требующей дать ей трубку.

Майкл рыкнул:

– Убирайся!

Но Лилли не унималась:

– Мне нужно с ней поговорить! Я вспомнила, что должна спросить у нее кое-что важное!

Тогда Майкл буркнул:

– Да не лезь ты к ней с этим!

И на миг мое сердце перестало биться. А вдруг Лилли внезапно вспомнила, что все-таки Майкл крутил за моей спиной шуры-муры с какой-нибудь девицей по имени Анн-Мари? Не успела я сказать хоть слово, как Лилли вырвала у него трубку (Майкл при этом охнул, похоже, от боли – она то ли пнула его, то ли еще что) и затарахтела:

– Господи, я же совсем забыла спросить! Ты это видела?

– Лилли, – сказала я. Боль Майкла я ощущала даже за восемь тысяч миль. Лилли бьет сильно – уж я-то знаю, сколько мне от нее доставалось. – Понимаю, ты привыкла, что я принадлежу тебе от и до, но придется научиться делить меня с братом. Если нам нужно обозначить границы в наших отношениях, давай это сделаем. Я считаю недопустимым, чтобы ты выдирала трубку у Майкла из рук, когда он готов сказать мне нечто очень…

– Да хватит уже о моем распрекрасном братце, помолчи хоть минуту! Я тебя спрашиваю: ты это видела?

– Видела что? Ты о чем вообще?

У меня даже мелькнула мысль: может, опять кто-то пытался запрыгнуть в клетку к белому медведю в Центральном зоопарке.

– Да фильм же! – выпалила Лилли. – Фильм о тебе! Вчера вечером шел по телику. Ты что, не слышала, что историю твоей жизни экранизировали?

Честно говоря, я ни капельки не удивилась. Что обо мне снимают телефильм, мне передавали. Но в дворцовой службе по связям с общественностью меня заверили, что фильм не покажут раньше февраля – у телевизионщиков там какой-то отчетный период. Ага, не показали одни такие.

Впрочем, какая разница. В продаже болтаются уже четыре мои биографии, и никто их со мной не согласовывал. Одна в мгновение ока стала бестселлером. Я ее читала. Ну так себе. Но, возможно, мне так показалось, потому что я уже знаю, чем дело кончится.

– Ну и? – проворчала я. Меня зло взяло. Она что, прогнала Майкла от телефона, чтобы потрепаться о каком-то идиотском фильме?

– Але, – сказала Лилли. – Фильм! О твоей жизни! Ты там такая стеснительная и неловкая.

– Я и в жизни стеснительная и неловкая, – напомнила я.

– И бабушка твоя вся из себя добрая, понимающая, – продолжала Лилли. – Это же надо настолько переврать прототип! Я такого не видела со времен «Влюбленного Шекспира», где Уильяма выставили горячим парнем с кубиками пресса и полным набором зубов.

– Жуть какая, – сказала я. – Можно я все-таки договорю с Майклом?

– Ты даже не спросила, как там изобразили меня, – обвинительным тоном сказала Лилли. – Твою верную подругу!

– И как же там изобразили тебя, Лилли? – поинтересовалась я, глядя на большие шикарные часы, стоящие на большой шикарной мраморной полке над большим шикарным камином. – И давай побыстрей, у меня ровно через семь часов завтрак, а потом прогулка с Дженовийским конным обществом.

– Якобы я неодобрительно отношусь к твоей королевской жизни! – почти прокричала Лилли в трубку. – Насочиняли всякого! Например, что я издевалась над тобой, когда ты сделала эту дурацкую стрижку: мол, это пошлость и конформизм!

– Угу, – отозвалась я, все дожидаясь, когда же она доберется до главной мысли. Потому что, конечно, Лилли никогда особо не одобряла ни мою стрижку, ни мою королевскую жизнь.

Но оказалось, что до главной мысли Лилли уже добралась.

– Я же всегда тебя поддерживала! – взвизгнула она так, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха – а то барабанным перепонкам пришел бы каюк. – Никто тебя так не поддерживал, как я!

Это была такая откровенная неправда, что я подумала, что Лилли шутит, и засмеялась. Но, когда мой смех был встречен снежно-ледяным молчанием, до меня дошло: она абсолютно серьезно. Вот она, избирательность памяти: Лилли помнит все хорошее, что делала, и ничего плохого. Прямая дорога в политику.

Ведь если бы Лилли так уж меня поддерживала, я не сошлась бы с Тиной Хаким Баба. Я подсела к Тине в столовой в октябре, когда Лилли перестала со мной разговаривать из-за всех этих принцессовых дел.

– От души надеюсь, Миа, – проговорила Лилли, – что ты смеешься, ибо тебе смешна сама мысль, что я могла хоть в чем-то тебя не поддержать. Понимаю, у нас бывали разногласия, но даже если я обходилась с тобой сурово, то только в тех случаях, когда ты пыталась обманывать саму себя.

– Хм, – отозвалась я. – Ну наверно.

– Я намереваюсь написать студии, которая склепала этот гнусный пасквиль, – продолжала Лилли. – Потребую принести извинения в письменной форме за клеветнический сценарий. А если извинений не последует – таких, чтоб на целую полосу в Variety^[10], – я на них в суд подам. Я этого так не оставлю! Надо будет – до Верховного суда дойду. Эти пройдохи голливудские думают, что могут снимать любую чушь, а зрители все схавают. Нет, может, быдло и схавает, но лично я намерена бороться за правдоподобное изображение реальных людей и событий. Еще не хватало, чтоб он меня принижал!

Я спросила, кто такой «он», полагая, что она имеет в виду режиссера или еще кого-то конкретного, но она только твердила:

– Он! Ну, он! – как будто я с особенностями развития или бог знает что.

Тогда трубку снова взял Майкл и пояснил, что «он» – это аллюзия на власть имущих: как фрейдистский психоанализ все валит на «мать», блюз-музыканты исторически винят во всех своих бедах «его». Как правило, уточнил Майкл, подразумевается, что «он» – это белый, финансово успешный человек, обладающий значительной властью над другими.

Мы стали обсуждать, не назвать ли группу Майкла «Он», но отвергли эту идею во избежание возможного женоненавистнического толкования.

Через семь дней я снова окажусь в объятиях Майкла. О, пусть часы несутся как крылатые птицы!

Вдруг подумала: то, как Майкл описал «его», – это же и к моему папе подходит! Хотя сомнительно, что все эти блюзовые певцы имели в виду дженовийского принца. Насколько я знаю, папа и в Мемфисе-то ни разу не был.

Понедельник, 12 января

Королевский распорядок дня

20:00–24:00

Королевская Дженовийская симфония

Как только мне кажется – ну хотя бы кажется! – что удача начинает поворачиваться ко мне лицом, тут же все по какой-то причине рушится.

И обычно эта причина – бабушка.