Гораздо интереснее, что и вообще китайцы в большинстве своем воду не любят, воды боятся и даже плавать не умеют.

Когда мы с женой приехали на китайский курорт Санья, в первый же день, выйдя на улицу, мы увидели компанию взрослых китайских мужчин, которые, надев на себя спасательные пояса, «плавали» в лягушатнике метровой глубины. Они фыркали, как киты, вопили, таращили глаза и явно были горды своей отвагой.

По нашим наблюдениям, китаец, приехавший на курорт, старается не заходить в воду выше колена. Если вода достигает бедер – это уже серьезный риск, а если поднимается до груди – просто безумство.

Бывают, конечно, отважные «спортсмены», которые специально тренируются, а, попав на морской берег, бросают вызов стихии, и не просто стоят в воде, но даже подпрыгивают в ней, и, страшно подумать, плавают. Но и тут они не заходят слишком далеко и плавают отнюдь не к горизонту, а исключительно вдоль береговой линии, на метровой глубине.

Хотя, если китайцы за что-то берутся, они в это часто вкладывают все силы души и сердца и занимаются делом, пока не свалятся с ног. На том же Хайнане мы видели женщину, которая так вот плавала вдоль берега, и доплавалась до того, что ее просто вынесло набежавшей волной на песок лицом вниз. После этого она минут двадцать лежала на песке ничком, как выброшенная черепаха, не в силах подняться или даже переползти хотя бы на метр вперед – а жестокое море заливало ее волнами.

Ясно, что при таком отношении к воде человек, который умеет хорошо плавать, воспринимается либо как опасный сумасшедший, либо как полубог. И, опять же, можно понять, почему китайцы так восхищались Мао Цзэдуном, который неоднократно переплывал реку Янцзы, пусть даже и не в самой широкой ее части.

Справедливости ради заметим, что примерно с пятидесятых годов прошлого века в Китае стали появляться отдельные очаги моржевания. Видимо, китайцы решили, что если уж плавать, то в ледяной воде. Во-первых, польза для здоровья, во-вторых, издалека видно, что ты настоящий революционер.

Как правило, такие заплывы собирают целую толпу зрителей, которые усердно пялятся на это представление.

* * *

Попадая в толпу китайских зевак, понимаешь, что слово «пялиться» было придумано в первую очередь именно для китайцев.

Больше всего на свете китаец любит развлечения, вар-вар. В число развлечений входит множество занятий, начиная от еды и кончая (кое-где) привычкой выть волком. Обычай глазеть и пялиться стоит у китайцев на одном из первых мест, уступая, может быть, только еде.

Я это понял еще в начале девяностых годов прошлого века, когда впервые приехал в Шанхай. Если я отрывался от основной группы, вокруг сразу же скапливалась кучка зевак, которые совершенно добровольно сопровождали меня повсюду.

Уже много позже, в двухтысячные, мы с женой как-то зашли в небольшой ресторанчик на окраине Пекина и заказали еду. Мимо проходило несколько китайцев. Увидев нас через окно, они застыли на месте, раскрыв рты.

(Когда я говорю «раскрыв рты» применительно к китайцам, это следует понимать буквально. Многие китайцы, если видят что-то необычное, редкое, удивительное или просто интересное, на самом деле раскрывают рты. А некоторые так и ходят все время – с раскрытыми ртами).

Итак, китайцы увидели нас в ресторанчике – явно семейном, небольшом – и раскрыли рты. Но на этом они не остановились, потому что тут безусловно намечалось зрелище.

Не говоря худого слова, китайцы вошли в ресторан, уселись за соседний столик и стали разглядывать нас с необыкновенной откровенностью, присущей только китайцам. Так они глазели на нас несколько минут, потом к ним подошла хозяйка и сурово сказала:

– Нечего сидеть просто так. Хотите смотреть на иностранцев, платите по юаню с носа.

К нашему величайшему удивлению, китайцы безропотно вытащили деньги и отдали хозяйке. Теперь они разглядывали нас уже на законных основаниях.

– Слушай, – сказал я жене, – да ведь так можно бесплатно обедать. Приходим в какой-нибудь ресторан, договариваемся с хозяином, он нас кормит бесплатно, а сам собирает юани с любопытных, которые пришли на нас посмотреть.

– Нет, – сказала жена, – не выйдет.

– Почему?

– Во-первых, мне это не нравится.

– А во-вторых?

– Во-вторых, скоро наши физиономии примелькаются и народ перестанет на нас ходить.

Она, как всегда, оказалась права. Мы даже в этот раз серьезно разочаровали зрителей.

Они вероятно, ждали, что мы начнем прыгать, ходить по стенам, танцевать и вообще вести себя, как дикие, каковыми мы являемся по своей иностранной сути. Но мы сидели спокойно, ели палочками, пили пиво и никаких увлекательных коленцев не выкидывали.

Посидев еще минут десять, обманутые в лучших ожиданиях китайцы горько вздохнули и двинулись на выход.

* * *

Чем объяснить неутолимую страсть китайцев к зрелищам? Думаю, ответ на этот вопрос кроется отчасти в национальной психологии, а отчасти – в исторических обстоятельствах.

Испокон веку зрелища являлись одним из немногих доступных простому народу развлечений. Чтение книг было мало кому по силам: грамотность давалась долгими годами упорнейших занятий, да и денег стоила. Наслаждаться живописью или другими видами традиционных искусств тоже было нельзя – все это находилось в домах богатых людей, куда кого попало не пускали. Даже уличные цирковые представления или доступные спектакли китайской оперы случались далеко не каждый день. Таким образом, если зрелищ недоставало, китаец устраивал себе зрелище сам – из ближнего своего.

Обычно таким зрелищем становился любой чужак. И это понятно – какой смысл смотреть на соседа по хутуну, которого и так видел тысячу раз. К тому же он и обидеться может. Чего, скажет, смотришь? Не узнал?

Но идеальным объектом разглядывания, конечно, становится иностранец. Он не просто чужак, он и выглядит по-другому, говорит иначе, приехал невесть откуда, и вдобавок ответить тебе не может.

Учитывая количество китайцев, живущих в Китае, непривычному человеку переносить все эти взгляды довольно затруднительно. Бывает, идешь как сквозь строй: под градом взглядов – любопытных, заинтересованных, нарочито безразличных, неприязненных или откровенно презрительных.

Со временем, конечно, привыкаешь. Да и сами китайцы со временем все меньше и меньше пялятся на иностранцев.

Однако, если вас слишком беспокоит взгляд незнакомого китайца и деваться вам некуда, открою вам способ мирно разрешить проблему. Надо просто подойти к нему, и спросить, например, который час. А если не можете, то просто скажите: «Ни хао!» Скорее всего, китаец разулыбается, и вы можете считать себя уже почти друзьями. Почему? Потому что у вас возникли связи – гуаньси.

Нет, конечно, они еще не завязались, они едва наметились, как тончайшая возможность, которую может сдуть любой случайный ветерок, но все же, все же… А вдруг вы сможете быть полезным новому знакомому, вдруг у вас завяжется деловое партнерство, вдруг он благодаря вам разбогатеет? То есть реализуется пресловутый цзихуй, он же китайский шанс.

Но даже если ничего этого не случится, все равно человеку будет приятно, что вы выделили его из полутора миллиардов других китайцев. И конечно, он перестанет смотреть на вас волком, а при случае даже и поможет.

* * *

Надо сказать, что от нахальной привычки глазеть и пялиться страдают не только иностранцы. Страдают от этого и сами китайцы.

Дело в том, что история двадцатого века в Китае – это история чужеземной оккупации, переворотов, войн, революций и общего хаоса. В такие времена, как известно, первыми погибают представители образованного сословия. Так же случилось и в Китае.

Ситуацию усугубило еще и то, что во время правления Мао Цзэдуна за образованными людьми охотились целенаправленно: их подвергали унижениям, пыткам, выселению из городов в деревни на перевоспитание, разлучали детей с родителями, наконец, просто казнили и убивали без суда и следствия. В результате к концу двадцатого века окультуренное городское сословие было вытеснено необразованными крестьянами.

Представление этих людей о цивилизованности было самое поверхностное, а чаще всего его просто не было. Но именно они стали олицетворять собой образ типичного жителя Поднебесной. Становится понятно, почему дурные манеры китайцев сделались притчей во языцех.

Однако в середине семидесятых к власти в Китае пришел Дэн Сяопин. Он тоже не был ангелом, каким его иной раз рисуют, но все же при нем состоялись важные экономические и социальные реформы, страна немного вздохнула, простой народ перестал умирать с голоду.

Понемногу восстанавливалась система образования и культуры, начисто уничтоженная при Мао, люди стали ездить за границу. В начале третьего тысячелетия Китай и вовсе стал одним из лидеров по части применения компьютерных технологий, границы сделались прозрачными, появился общедоступный интернет. В результате городская цивилизация мало-помалу стала восстанавливаться. И вместе с ней стали меняться люди.

У молодого поколения сейчас уже другое мироощущение, другое представление о норме, чем у их дедов. Они уже не чувствуют себя деклассированными крестьянами, захватившими брошенные квартиры – нахальными и плохо воспитанными. Молодому китайцу уже не так нравится, когда при нем громко кричат, плюются, рыгают. Еще меньше ему нравится, когда на него пялятся, как на обезьяну в зоопарке.

И молодежь придумала свое противоядие от старинной китайской привычки. Если кто-то глядит на человека слишком пристально, тот подскакивает на месте, округляет глаза, открывает рот и смотрит на любопытного с выражением, которое можно передать словами: «Ух ты, братишка! Сколько лет, сколько зим!»

Помогает ли это? Чаще да, чем нет. Признаюсь, этим способом пользовался даже я сам. Правда, визави в таких случаях бывает недоволен: зачем иностранец помешал ему глазеть на себя и лишил законного развлечения?

Глава 4, в которой появляются хитрые рикши и поддельные грибы бессмертия, а китаянки делают иностранцам лавстори

Иностранец, как уже говорилось, является неотъемлемой частью животного мира в Китае. Тут он легко обгоняет кошек и вполне успешно конкурирует с собаками.

Хотя к собакам и иностранцам у китайцев отношение сложное. С одной стороны, и те, и другие достаточно понятливы, идут на окрик «хэлло», в целом добродушны и едят любую дрянь, какую им ни подсунешь. С другой стороны, и те, и другие – дикие, волосатые, по-человечески не говорят, а если разозлятся, могут и укусить.

Из собаки можно сварить суп – очень полезно для здоровья, особенно в зимнее время. Полезен ли для здоровья иностранец – вопрос до сих пор открытый.

* * *

Разделение на своих и чужих в Китае – вещь не такая простая, как может показаться. Граница тут довольно зыбкая, и не всегда она проходит по государственному или национальному признаку.

Китаец для китайца тоже может быть чужим. Если, например, он приехал из другой провинции, другого города, уезда или села.

Туристы это разделение чувствуют в первую очередь, когда хотят что-то купить. Тут, действительно, китайским торговцам есть, где развернуться.

* * *

Пытаясь продать товар туристу, китаец обычно несусветно задирает цену. Турист смотрит на него и не понимает: то ли китаец идиот, то ли его самого держат за идиота. Обычно людям не нравится, когда их считают идиотами. Значит, идиот все-таки китаец? Но это вдвойне обидно. Получается, что этот идиот считает идиотом меня…

Да, туриста часто пытаются обмануть. И даже не потому, что он иностранец, а просто он чужак и не разбирается в местной жизни. Так же точно китайцы обманывают китайцев из других городов.

Вот вам примеры, которые мы наблюдали лично.

* * *

Два скандинава из нашего отели взяли рикшу – прокатиться по кварталу. Пришло время рассчитываться.

– Договаривались на двадцать юаней? – спрашивают туристы.

– Двадцать – это на одного, – уточняет рикша, – а вас двое. Значит, сорок.