Магазинчик, конечно, скоро загнется. Не выдерживает конкуренции с сетевыми громадинами с доставкой. Разрастающийся человейник поглотит душу. И станем мы былинками городской сети, где нет места живому общению, походам в булочную, в гости, на горку. Или просто выйти и посидеть во дворе на лавочке с гитарой или козла забить под «грибком». Нет и не будет уже такого. Теперь мы не только не знаем своих соседей по двору, а не ведаем даже, кто в подъезде, на площадке с нами одной живет. Не здороваемся и уж точно не справляем вместе за шумным застольем первое и девятое мая, накричавшись до хрипоты «ура» после городской демонстрации.

И злость меня такая взяла… Неужели ничего нельзя изменить? Можно. С себя начать! А вернее, с полковника.

Ведь кое-что в моих руках. Если Гурьев делишки мутит, я ему на хвост наступлю. Пусть это маленький, но удар по махине коррупции, а я спать буду спокойней, что мимо не прошел.

Зашел в арку, укрывшись от посторонних взглядов, вытащил из пакета сверток и разорвал его. Склеен он был на совесть, из многих слоев оберточной бумаги. Которая, казалось, никак не хотела кончаться. Я всё рвал и рвал, добираясь до содержимого, а бумага так и не заканчивалась. Что за чёрт?..

– Гражданин! Вы чего мусорите? – в арку заглянула бородатая морда дворника.

Как ни странно, русская. Даже прищур как у деда Щукаря.

– Извини, отец, – ответил я. – Я сам всё и соберу.

А сам продолжал терзать сверток.

– Хе, – хмыкнул дворник и побрел прочь, бубня ко мне спиной: – Отца нашел. Да мы с тобой, почитай, одних годков будем.

Он прав… Не смирился я, что почти уже жизнь прошла. Все пацаном себя представлял – из тех времен, когда железные двери за моею спиной только закрылись.

Пух! – бумага разлетелась клочками, а в руках ничего не осталось. Что за ерунда? Пусто? Кукла? Зачем?..

Сам себя я засыпал вопросами, а ответа так и не нашлось. Это что получается… Гурьев просил доставить посылочку на адрес к восьми вечера сегодняшнего дня, а сам – подсунул пустышку? Для чего? Определенно, чтобы я туда пришел.

Хм… И дальше что? Ни хрена не понимаю. Однако, проверить надо, кто там со мной встретиться должен. Поджидает Сан Саныча.

Только сначала нужно малясь подготовиться к этой «свиданке»… Пустым туда соваться не собираюсь.

Жаль, ни заточки, ни волыны на кармане у меня нет, чтобы с этой многоголовой гидрой бороться. Ничего, что-нибудь придумаем.

Глава 3

Я свернул в строящийся двор со вздымающимися в свинцовое небо остовами девятиэтажных коробок из уныло-серого бетона, напоминавших гробы для великанов.

Походил по стройке, попинал снег. Вспугнул парочку бомжей, которые собирались стырить утеплитель, очевидно, для оборудования своего жилища под люком теплотрассы. Поковырялся в ворохе строительного мусора и, наконец, нашел, что искал – увесистый отрезок арматуры с большой палец толщиной и витой насечкой.

Повертел прутком, помахал, примерился. Самое то… И в рукав спрятать можно, и как ударно-раздробляющее оружие очень даже ничего. Это даже лучше, чем перо. Если умеючи, то на средней дистанции не то что руку «отсушить» можно, а и черепушку раскроить запросто.

Спрятал в рукав находку и направился на нужный адрес. Ржавое железо мерзко прижигало в рукаве кожу холодом. Но потом арматура нагрелась и «прижилась» под дубленкой. Будто стала частью меня. Нового меня. Не узника теперь, а охотника…

– Гражданин! – откуда-то вырулил пеший патруль ППС и кинолог с приземистой немецкой овчаркой.

Я уже миновал стройку, но они, очевидно, видели, откуда я вышел. Пришлось притормозить. Ко мне шли трое молодцев полицейской наружности с лычками сержантов на фальшиках бушлатов. И с собакой ещё, главное. Кого они ловят тут? Скоро впятером будут ходить.

Я разглядывал приближающихся ментов, оценивая ситуацию. В наружности их все по-казенному стандартно: на груди бляха и нашивка «полиция», на шапке – кокардочка мелкая притулилась – невзрачным овалом в мехе цигейковом утонула. Несерьезная фурнитурка. То ли дело раньше, кокарды были так кокарды. Большие, золотистые… Издалека было видно, что мент идет, а не железнодорожник.

– В чём дело? – сухо спросил я, старательно и незаметно удерживая в рукаве пруток. Не дай бог выпадет…

– Что вы делали на строящемся объекте? – трое без лодки, но с собакой приблизились и встали в метре от меня.

Овчарка, черная, как шахтер из забоя, недобро косилась на мою руку, пальцы которой удерживали кончик арматурины… Видать, что-то заподозрила, курва, но пока молчала и не гавкала.

Кинолог, в отличие от собратьев по резиновой палке, росточком не вышел и стоял, цепко держась за поводок с собакой, будто без него мог упасть. Резиновая палка, что свисала с его форменного поясного ремня, казалось, коснется земли, если только он хоть чуть подогнёт колени.

Ёшкин крот… кого сейчас в органы принимают? Филиппков всяких…

– Гулял, – не моргнув глазом, выдал я.

– Странное вы место для гуляний выбрали, гражданин, – прищурился сержант ППС. – Предъявите документы для проверки.

– А в чем дело? – спокойно, но холодно спросил я.

– Документики показываем! – вставил слово собачник, а его псина беззвучно на меня оскалилась, будто по невидимой команде задрала верхнюю губу, обнажив безупречный прикус.

Не люблю я собак, которые людей кусать обучены. Мне еще дед рассказывал, как фрицы их вот такими приземистыми овчарками травили.

– Нет проблем, – я вытащил паспорт из нагрудного кармана дубленки и протянул. – А вы разве не должны представиться? Показать удостоверение.

– Умный слишком? – хмыкнул тот, что стоял ближе, беря в руки документ.

Он смотрелся шире и выше остальных и, очевидно, был старшим наряда.

Конечно, во мне они видели рутинного пенсика небогатой наружности, перед которым вовсе не обязательно расшаркиваться. Хоть дубленка на плечах и норка на голове у меня не потасканные, а вполне себе «живые» и приличные, но все же одежонка эта с начала нулевых у меня приобретена, и большую часть своего существования в шкафу провисела и моль кормила. И сейчас, глядя на прохожих, на их белые пуховики и искусственные шубки попугайской расцветки, я понимал, что гардеробчик мой давно и безнадежно устарел.

– О-о! – довольно и многозначительно воскликнул старший. – Что тут у нас?

Лыба на молодом, но широком и масляном, как блин, лице сержанта изогнулась в подкову. Источник его радости крылся в том, что он выудил из паспорта мою справку об освобождении, что была подоткнута за обложку. – Гражданин Морозов у нас только что откинулся! Интересненько… Ну что, Морозов, говори, какого бобика на стройке шароёбишься. Закладки ныкал?

– Мы вместе гусей не пасли, – хмыкнул я, стараясь держать на словесной дистанции этот ушлый полицейский молодняк. – Так что попрошу на «вы» обращаться.

– Поговори мне еще, урка… – оскалился старший. И получилось это у него синхронно с собакой, та снова задрала губу.

Двинуть бы им арматуриной, но нельзя – при исполнении гаврики. Даже если погон сорвать – уже уголовка, не говоря уже у телесняках. Я лишь скрипнул зубами, а железный прут, что хотел выскочить из-под дубленки, снова спрятался в рукаве.

– Проедем, гражданин Морозов, в отделение.

– Зачем?

– Ну как же? Проверим тебя на причастность к происшествиям, по ориентировкам пробьем. Не просто же так ты по стройке в вечерний час шатаешься. Может, ты там труп прятал? Маньяки, знаешь ли, они такие… С виду тихие и в побитых молью дубленках.

Менты заржали.

– Глаза разуй, сержант, я осужден по статье за деяние не насильственного характера. В справке указано…

– Ты меня еще статьям учить будешь, Морозов? Сейчас УАЗик вызову и упакуем. В кандее там прохладно, мигом остынешь, – менты лыбились. – Или, может, у тебя алиби есть? Что молчишь?

– Какое еще, на хрен, алиби? – прошипел я.

– Известно какое, – поддакнул Филипок-кинолог, – индульгенция… Ферштейн?

Он перебирал пальцами в воздухе, будто отсчитывал невидимые купюры.

– А-а! – улыбнулся я, показывая, что намёк понят. – Ну так с этого и надо было начинать, ребятки. А то грузите тут меня своими ориентировками, сводками и холодными бобиками… Индульгенция у меня имеется. Одна с Нижним Новгородом, хватит?

– Ты чо, дядя? – хмыкнул Филиппок. – Штукарем не отделаешься. Три Нижних давай – и разбегаемся…

– Сейчас, сейчас, – кивал я и запустил руку в карман, будто намеревался достать узнаваемые тысячные купюры с изображением Нижнего.

Глазки ментят заблестели в предвкушении легкого барыша. Но моя рука выудила не кошелёк, худой он там или пухлый, а телефон. Палец потыкал в кнопочки (смартфон я так себе и не приобрел).

Лица сотрудников недоуменно вытянулись, но помешать мне они не рискнули, так как я уже громко и четко произнес в трубку:

– Алло! Это Морозов. Да, он самый… Как Семеныча услышать? Я говорю, Николая Семеновича Мясникова, начальника ОСБ ГУВД. Нету на рабочем месте? Да ничего не надо передавать, сам еще раз потом позвоню. Хотя нет… Скажите, что Александр Морозов звонил. Одноклассник. Ага… Спасибо, до свидания.

Услышав, что у меня в одноклассниках целый начальник отдела собственной безопасности подполковник Мясников, ментята убрались в секунду, как ветром сдуло. Вместе с собакой.

А я положил в карман телефон, с которого даже и не звонил. Всегда срабатывает… Главное – знать имя и отчество начальника местного ОСБ. Ну и примерный его возраст, а то если молодой, то за одноклассника не сойдет, а за соседа, например, или товарища по гаражу – запросто. Я этого Мясникова в глаза не видел. Но как откинулся, первым делом зашел на официальную страничку в сети ГУВД области и проштудировал ее. Выучил все руководство. Врага, как говорится, надо знать в лицо…

Я ещё раз оглядел улицу, заодно перехватившись пальцами на арматурине – пусто. Теперь я спокойно мог направиться на адрес. Вот и нужный дом, в который Гурьев меня просил доставить пустышку. Это была обычная пятина, слепленная еще в девяностые из плит с вкраплениями из белой крошки. Немного нелепая и мрачная, как и сама эпоха ее постройки.

Я не спешил ввязываться в дела, стоял поодаль и рассматривал дом. Так-с… По прикидкам, хата в этом подъезде на втором этаже должна быть. Но в него не пойдем, зайдем через другую парадную. Меня ждут, а значит, и в подъезде могут караулить.

Ну а ход – ход я всегда найду.

Я вошел в соседний подъезд, поднялся на пятый этаж. Люк на чердак оказался заперт на навесной замок. Я взобрался по железной лесенке к потолку, вытащил арматурину и всунул в петли, где висела дужка замка. Дернул.

Древние петли скрежетнули и выскочили, что называется, с корнем. Еле успел замок подхватить, чтобы тот не бухнулся на пол – так весь подъезд можно поднять, как взвод по тревоге.

Я снова спрятал своё орудие, на этот раз сунул за пазуху, освобождая руку. Откинул вверх дощатый, обитый крашеной жестью люк и протиснулся в лаз. Напахнуло шлаком, дохлыми голубями, перьями и пылью.

Очутившись на чердаке, я перебрался по крыше к люку соседнего подъезда. Собрался и его подковырнуть прутком, но, на мою удачу, он оказался не заперт.

Осторожно приподнял его и спустился на площадку между вторым и третьим этажом. Я действовал тихо и сноровисто, будто всегда ждал этого момента, всей жизнью к нему готовился. Стал ждать, поглядывая в пролет вниз. Нужная хата на втором, и кто там – я не знаю, но она отлично просматривается с моей позиции. Остается лишь ждать…

Простоял час, в разное время мимо прошмыгнуло пара жильцов – бабуля в подъеденном молью каракуле и мятый на морду мужик в возрасте с характерным спиртовым запашком. Больше никого. Дом старый, и, похоже, кроме одиноких стариков никого не приютил. Тихое место, хорошее для… Для чего? Что здесь мутит полкан?

Постоянно поглядывая то вверх, то вниз, я подождал ещё немного. И через полчаса дверь нужной квартиры распахнулась, и на площадку вышел… Да ну нафиг! Серый?! И ухмыляется, главное, так же, как тогда в трубку – пока думал, что ему удастся старушку на пол-ляма развести. Как он вывернулся? Его же по новой должны были принять за мошенничество, и никакое УДО ему не светило.

Как так вышло, что эта харя скалится сейчас в десятке шагов от меня?

В голове мигом прояснилось… Мысли пролетели за пару секунд.