Получается, что полковник Гурьев все замял. Стер запись разговора, и Серый таки откинулся. Все ясно. Это всё с его, полкана, одобрения и разрешения делается. Иначе как объяснить все эти раззолоченные вазы, пальмы и прочие статусные излишества? Ну ты и гад, Сильвестр. Старушек, значит, грабить и своих же на съедение… Слушок ходил, что на руку он не чист, ну так а кто на зоне чистенький? На то она и зона.

А теперь, что получается? Чтобы я хай не поднял и не сболтнул лишнего, он отправил меня прямо на хату, где ждала засада. Я скрежетнул зубами. Убрать меня захотел? Сейчас проверим…

Следом за Серым тем временем вышел незнакомый бугай. О чем-то переговариваясь, они стали спускаться. Видно, задолбались меня ждать. Решили, что не приду уже сегодня. А я пришел… по ваши души пришёл, упыри.

И теперь бесшумно, словно дикий кот, следовал за ними. Почти не дышал, держа арматурину наготове. Нужно попытаться послушать, о чем они говорят.

Когда я проходил площадку второго этажа, дверь угловой квартиры неожиданно распахнулась, и оттуда вывалился молодой, с дурной мордой ротвейлер. Он тянул на ремешке девчонку возраста поздней школьницы.

– Здрасти! – пискнула девчонка мне и тут же добавила. – Да вы не бойтесь, он не кусается!

Не боюсь я собак, просто не люблю. Лоснящаяся гуталиновым блеском, с подпалинами собака, будто уловив мою неприязнь, утробно зарычала, не разжимая зубов.

– Граф! Фу! – девочка повисла на том конце «шнурка», сдерживая кобеля, а тот вдруг попёр вперёд, почуяв у меня за пазухой пруток. Или просто я ему не понравился.

В общем, «комсомолка» и ее Баскервиль сделали все, чтобы меня спалить. Серый и бугай, конечно, обернулись на шум и застыли, наблюдая невероятную картину. Я схватился обеими руками за дверь и что есть силы толкнул ее от себя, пытаясь отбиться от собаки.

Тяжелая, времен бандитских девяностых дверь из толстенного листа «паровозной» стали захлопнулась. Прищемив поводок, отсекла девчонку. Псина осталась снаружи, а ее хозяйка – внутри квартиры.

Граф, больше не сдерживаясь, ринулся в атаку, но поводок, застрявший в двери, мигом отбросил его назад.

Серый и бугай вышли из секундного оцепенения, опомнились и кинулись ко мне.

А я уже готов был их встретить. Ведь назад мне ходу нет – зверюга рвет и мечет, и вот-вот лопнет струнка поводка. Ее хозяйка молотит с той стороны двери и что-то кричит, не может выйти. Хорошо я дверь припечатал, что аж заклинило.

Я выхватил из-за пазухи короткую арматурину и прыгнул через три ступеньки вниз. Сработал на опережение.

Серый уже тянулся в карман, когда я сходу ударил его по руке прутом.

– А! – вскрикнул он, а его конечность безвольной плетью повисла.

Пальцы урки разжались, из его ладони на пол дзинькнула заточка. Серый выл пуще пса и держался за перебитую руку, а я уже нацелился в бугая. Его рожа, что кирпич, глубоко посаженные крохотные глазки жгут злобой из-под навеса бровей. Вылитый неандерталец.

Короткий замах, удар! И пруток летит в район плеча противника. Но бугай оказался проворен, как его пещерный предок. Отскочил назад и выхватил из кармана пистолет. Я даже разглядел, как хищно сверкнуло потертое воронение в робком свете подъездной лампочки.

Первая мысль – хана! Пришьет сейчас. Времени на раздумья нет. Замах! Я что есть силы запустил железяку в «неандертальца». Туша огромная – не промахнешься. А сам рванул наверх, к чердаку.

Боковым зрением углядел, как пруток глухо стукнул бугая в грудь. Тот охнул и осел. Выпавший пистолет брякнулся о бетон, но к оружию уже тянул руку Серый.

Но и две секунды – это уже шанс!

Я протиснулся вверх по ступенькам между рвущейся с измочаленного поводка собакой и перилами. Откуда только силы взялись, не мальчик давно. Но жажда жизни гнала вперед.

Вот я уже миновал прыжками десяток ступенек. Сейчас заверну в пролет и уйду с линии выстрела. А там и до чердака доберусь.

Будто спиной я видел, как Серый поднимает пистолет и целится. Слышал, как булькает кровавой пеной проклятия бугай, что лежит на стылом полу с проломленной грудиной.

Треньк! – раздался сзади страшный звук. Я сразу понял, что он означает. Лопнул поводок.

Не успел я обернуться, как разъяренная собака повисла у меня на спине, вцепившись в ворот дубленки.

Сука! Уйди, демон! Взмах кулаком. Удар локтем. Хрен там! Не достать «клеща» на своей холке. Очередной замах – и я теряю равновесие.

Вместе с ротвейлером я скатился по ступенькам. Пёс приложился хребтом о твердь. Осознал всю боль и, взвизгнув, метнулся в сторону родной квартиры. В это время перепуганная девчушка справилась с дверью и распахнула ее. Собака, пришибленная, но живая, на всех парах влетела в квартиру с обрывком поводка, что развевался за ней. Испуганная девчонка захлопнула дверь, укрыв себя и питомца.

Всё это я слышал, стараясь встать со ступенек и нащупать подрагивающими ногами опору. Тут же подхватив пруток, я вскочил рывком, намереваясь атаковать отморозков, пока не очухались. Но не успел.

Бах! – предательски громко прогремел выстрел. Оглушительно. Ударил эхом стен по ушам и сбил меня с ног. Я снова попытался вскочить, но меня будто тяжелым саваном сковала странная слабость. Мать твою! Это не звук меня свалил! В горячке я даже не почувствовал, как на груди у меня появилась аккуратная дырочка. И теперь из нее сочился ручеек. Он казался бурым и безжизненным на фоне старой коричневой замши.

Вот суки! Пришили-таки… Я почувствовал, что пальцы все еще стискивают прут. Нестерпимо хотелось швырнуть его во врагов, но сил уже не было даже для того, чтобы оторвать от пола руку.

Сквозь красную пелену я рассмотрел ухмыляющуюся рожу Серого. Тот, наскоро убедившись, что я загибаюсь, развернулся и пнул бугая, но и его подельник не шевелился. Надеюсь, издох падла… Туда тебе и дорога.

Где-то наверху послышался звук открываемой двери. Какие-то жильцы услышали выстрел. Я уже ничего почти не видел, только неясный свет брезжил где-то на потолке. В груди горело, в глотке саднило.

Услышал, как Серый сбегает по ступенькам. А через пару секунд за его спиной бухнула подъездная дверь на пружине. Смылся, гад! Ну ничего… Я тебя и в аду достану!

И неясное пятнышко света на потолке вдруг безвозвратно погасло. Я, кажется, даже почувствовал, как что-то будто отделилось от моего тела. Сгусток? Душа? Сознание? Нет, конечно, скорее всего, это был предсмертный глюк. Агония…

Я умер. Только странным оборвавшимся отзвуком прозвенела мысль: не зря я собак не любил. И погиб от псов…

Глава 4

– Вытаскивай его!

– Жив?! Сюда, сюда!

– Ой, мамочки! Такой молоденький!

Фразы сыпались на меня разноголосьем откуда-то сверху, а я никак не мог открыть глаза и посмотреть, какого рожна я еще жив и кто все эти галдящие люди? Последнее что я помнил, это ухмыляющаяся рожа Серого. Но этого ублюдка определенно не было рядом. Его бухающий, с хрипотцой старого алабая голос ни с кем не спутаешь. А тут совсем другие голоса, даже женские причитания слышны.

А еще песок… Какого ежа на моих зубах скрипит песок, будто я перебравшая на жаре «отдыхайка», валяюсь где-нибудь на Центральном пляже Анапы. Даже солнышко пригревает. Чувствую своей шкуркой его ласковые лучи. А может, это не лучи вовсе, а бисово пекло? И я всё-таки умер?

Ну, да, конечно, похоже на то… Пришили меня эти уроды в январе, когда снежок скрипел под ногами, а не песок и солнце. Получается, что я сейчас на этих самых небесах, или где там, не знаю, загробная жизнь начинается.

Хотя не по моим заслугам небеса – старому вору они точно не положены. Много за жизнь наворотил… За деяния, конечно, оттрубил от звонка до звонка, а вот за судьбы загубленные – похоже, сейчас перед Всевышним отвечать буду. Если ещё эти голоса заткнутся хоть на минутку, то я услышу, как меня зовут на суд.

Но кто-то потряс меня за плечи – да ещё грубо и беспардонно, явно не Бог, потому что я отчетливо почувствовал его чесночное дыхание на своем лице. Фу!

– Эй! Студент! Ты меня слышишь? – снова выдохнул мне в морду «не Бог», хотя голос его под известный возраст в тридцать три вполне подходил. И даже волосы длинные – их я почувствовал щекотанием на своем лице.

Собрался с силами и распахнул глаза. Твою мачеху! Потеснив рыжего мужика с чесночным выхлопом, надо мной склонился ангел. Конечно, это был ангел. Прекрасное девичье лицо без всякой косметики и раздутых губ. Бровки дугой, носик вздернут, а глаза! – что омут. Нельзя смотреть долго в них – утонуть можно. Долгую я жизнь прожил, а будто ни разу такой красоты не видал. Это ее волосы я почувствовал на своих щеках, а не того, кто меня тряс и зловонно дышал.

Девушка была в… купальнике. А неплохой такой рай, похоже, я на пляже или где-то у открытого бассейна. А может, вообще на острове? Рядом я разглядел еще нескольких субъектов с вытянутыми от удивления лицами и в подобных же немного странных купальных нарядах. Мужики в смешных плавках, а женщины в старомодных купальниках, будто из старого советского фильма «Три плюс два».

– Живой? – в прекрасной улыбке сверкнула жемчужинками незнакомка.

Хотелось сказать, что для старика, которому только что прострелили грудь из девятимиллиметровой волыны, я чувствую себя живее любого бессмертного Кощея. Даже что-то шевельнулось внизу живота. Что-то, что шевелилось уже не часто. Ну точно рай… Зря не верил в загробную жизнь!

Я открыл было рот, чтобы выразить восторг и благодарность, но вместо слов раздался не то хрип, не то бульканье, будто на мопса резко наступили. Накатил спазм, и я выкашлял воду.

Китайские пассатижи! Где ж я нахлебался воды? В старом подъезде на стылых ступенях? Тонул, что ли? Но это все же лучше, чем кусок свинца в груди.

Стоп! Если это рай, то почему я лежу на песке и вокруг толпится народ, глазеет, будто я выброшенный на берег кит. Нет же, я не рыба-кит, а определенно человек. Руки-ноги имеются.

– Ёпрст! – вырвалось у меня вслух после того, как я посмотрел на свое тело.

Таращился на свои конечности, раскрыв рот. Охренел, не поверил, но пощупал и принял…

Это не мои руки-ноги! А где мои? Вместо старых и побитых жизнью, невзгодами, артритом и синевой наколок у меня имелись вполне себе моложаво-безволосые конечности.

Посчитал пальцы зачем-то. Пять штук на каждой руке в наличии, вполне себе гнутся, и дулю скрутить могу, но мои-то руки толще были, и персты узловатее, особенно безымянный, на котором особая воровская наколочка-перстень была. А сейчас… Кожа нежная, что попа у комсомолки, пальчики ладные, аккуратные – аж смотреть стыдно, как такими пиво открывать и окуньков шелушить? Засмеют мужики.

Потрогал голую грудь – почти без шерсти, голенькая. Ткнул себя в живот – твердо и жира нема… Ёбушки-воробушки, да не мое это тело, а молодого парнишки. Хвала создателю, президенту и прочим святым, что хоть не деффчёнки! Ужасно захотелось в зеркало посмотреться, и я приподнялся на локте, затем совсем осмелел и встал, огляделся.

Солнышко, песочек, птички, речка плещется, и я снова молодой… Ляпота! А дышится-то как! И легкость в теле ощущаю, подзабыл я, как без «роз» жить. Известно, что после пятидесяти начинаются эти самые сплошные «розы». НевРозы, артРозы, склеРозы и прочие остеохондРозы. А тут – бац! Ни коленка не хрустнет, ни в груди не тянет. Головёнку в небо задрал, и не закружилась даже. Фух! Какой хороший сон! И почему раньше таких не видел, где я снова молод и глуп! Хотя мозги-то, вроде, мои при мне остались – даже голову пощупал. Целая, твердая, и волос на ней явно больше, чем было.

– Товарищи! – раздался из толпы голос немолодой дамы в огромной шляпе и солнечных очках, ну вылитая Тортила. – Вызовите, наконец, скорую! Вы разве не видите? Человек не в себе – стоит и улыбается в никуда, ну прям блаженный какой-то.