Во главе стола села мачеха. По правую руку от нее разместился боярин Игорь – очевидно, как почетный гость. Слева уселась Забава. Мне княгиня указала на место рядом со сводной сестрой. Хотя я намеревалась сесть рядом с боярином. Там мне было бы сидеть намного приятнее.

Не стала возражать и села рядом с Забавой.

– Княгиня Пелагея, – обратился к мачехе Игорь. – А разве падчерице твоей не исполнилось уже восемнадцать лет?

– Неделю назад исполнилось, батюшка, – подтвердила княгиня.

– Так почему же ты до сих пор занимаешь ее место за столом? – насмешливо выгнул бровь Игорь. – Княжна совершеннолетняя, она наследует за отцом.

Княгиня побледнела и ее глаза забегали из стороны в сторону:

– По привычке, боярин, – выдавила она из себя наконец.

– Отвыкай от этой привычки, а то до добра она тебя не доведет, – нахмурился Игорь. – Одна тут истинная из рода Собакиных – Любава Васильевна. Обычаи старины надо чтить. Княжна Любава, займи свое место по праву, – посмотрел он на меня и улыбнулся.

– Спасибо, боярин, в следующий раз, – я опустила взгляд в пустую тарелку и решила изобразить скромницу. – Сегодня тут посижу.

– Уступчивая у тебя падчерица, княгиня Пелагея, – одобрительно кивнул Игорь. – Кроткая да разумная не по годам, – княгиня ничего не ответила на это мудрое замечание боярина и сидела, надувшись как мышь на крупу. – Пора тебе ей дела хозяйственные передать, ключи от кладовых, да от сундуков с добром.

– Любава не против, что я до ее замужества буду дела семейные вести, – нахально заявила княгиня. – Трудно ей будет со всем справляться. Сама меня попросила. Так ведь, Любава?

Может, дурочка-Любава о чем и просила, но я точно на такое безобразие согласия не давала.

– Ты меня не так поняла, матушка, – широко улыбнулась я княгине. – Не посмею я на тебя такую ношу взваливать. Ты меня и так до совершеннолетия опекала. Теперь я буду заботиться о тебе и о сестрице.

Княгиня изменилась в лице, губы искривила судорога. Не то заплакать собралась от злости, не то пытается выдавить из себя улыбку. Забава всхлипнула.

– Да как же она управлять хозяйством будет, если на голову слабая? – пропищала сестра, едва сдерживая слезы. – Так нельзя! Она же все разорит, по миру нас пустит, заставит побираться как нищих.

– Не хорошо ты говоришь, Забава, – строго посмотрел на нее боярин. – Плохо ты дочь воспитала, княгиня.

– Прости ее, она расстроилась. И правда, какая хозяйка из Любавы? Точно разорит все. Она же ничего не умеет. Ни читать, ни писать, ни считать. Обманут ее, разворуют имение, голыми оставят.

– Все я умею, – возмутилась такой наглой лжи.

– Так напиши свое имя, – засуетилась сестра. – Эй, подайте перо и бумагу! – приказала слугам.

– Вот скажи, сколько будет семь да пять? – поинтересовалась мачеха.

– Двенадцать, – отрезала я. – А теперь ответь мне, матушка. В комнате четыре угла, в каждом по кошке. Напротив каждой кошки три кошки. Сколько всего кошек?

– Глупость какая, – возмутилась мачеха, но под пристальным взглядом боярина принялась загибать пальцы. – Быстро мне считать незачем, у меня для этого писарь-счетовод есть. Четыре да три, и еще три… И еще… Шестнадцать.

– Нет, матушка, всего четыре, – рассмеялась я.

– Ох, и глупа же ты, девонька, – вздохнула мачеха. – Как колода глупа.

– А ведь она права, – усмехнулся Игорь. – Четыре кошки, княгиня. И откуда только у Любавы столько ума в столь юном возрасте?

Сама себе удивляюсь. Но что есть, то есть, не отнять.

– В папеньку пошла, – скромно опустила я глаза.

Слуга тем временем принес толстый желтый лист бумаги, чернильницу и гусиное перо.

– Забава, сначала ты свое имя напиши, – пододвинула я ей бумагу.

Та недовольно засопела носом, но принялась медленно выводить буквы. Получались они у нее кривые и неровные. Незнакомых букв я не заметила. Все тот же русский алфавит. У меня написать имя получилось намного изящнее, чем у сводной сестры. Не зря я в школе делала плакаты для уроков литературы.

Рисовать мне всегда нравилось. Даже мечтала в художественное училище поступать. Только мама не одобрила, посчитала это блажью. И я повиновалась ее желанию, поступила на инженера-строителя. Мама была уверена, если я буду брать частные заказа на проектирование коттеджей, то смогу приносить неплохой доход в семью. Собственно, так оно и было.

– Ну что, прочитать еще что-нибудь? – поинтересовалась я, протягивая пергамент матушке. – Кстати, могу стихи рассказать.

«Ветер по морю гуляет, да кораблик подгоняет.
Он летит себе в волнах на раздутых парусах.
Мима острова большое, мимо берега крутого.
Пушки с берега палят,
Кораблю пристать велят».

Пушкина я всегда любила. Гений!

– Как складно говоришь! – одобрительно кивнул боярин. – Красиво. Как же ты княгиня, такую разумную дочь называешь больной на голову?

– У нее припадки временами случаются, – поспешно произнесла княгиня. – После смерти отца все чаще и чаще. Бедная моя Любавушка, – в очередной раз поднесла к глазам мачеха шелковый платок.

– Так читать мне надо или нет? – напомнила я.

– Не надо, – отмахнулась мачеха. – И так все поняли, что у тебя ума палата. Еще бы ты им пользоваться могла – цены бы тебе не было.

Боярин никак не отреагировал на колкое замечание княгини Пелагеи, приосанился и строго произнес:

– Велел мне царь Алексей узнать у тебя, княгиня, почему ты Любаву на пиры не водишь? Пришло время ей жениха подыскать, а она у тебя из терема не выходит.

– Так больная она, – всхлипнула мачеха. – На всю голову больная. Да, читать-писать умеет, только кому это надо?

– Не заметил я пока слабоумия княжны, – нахмурился боярин.

– Подольше погостишь у нас – заметишь, – заверила его княгиня.

Боярин нахмурился сильнее и продолжил:

– А вот Забава твоя ни одного праздника не пропустила, на всех пирах с тобой бывает.

– Забаве тоже время жениха искать, – встрепенулась княгиня. – Она девушка разумная, красивая.

– Красивая, – не стал возражать боярин. – Только княжна Собакина одна – Любава. А дочь твоя – дочь купеческая. Не передается ей титул твоего второго мужа.

Забава опустила голову, зло закусила ярко накрашенную губу, а по ее щеке скатилась скупая слеза обиды.

– Слушай приказ государя нашего, княгиня Пелагея. Велено привезти тебе на пир падчерицу твою, Любаву. Хочет царь увидеть ее. У него старший сын жену будет себе выбирать. Смотрины царь пожелал устроить. Да и другим боярским да княжеским сыновьям невест посмотреть надобно. Объявил наш мудрый царь летнюю ярмарку невест. И Любава на ней быть обязана.

– А Забава? – испуганно посмотрела на боярина княгиня.

– И ее возьми, – согласился боярин. – Столбовому дворянину дочь купеческая не ровня, но может и приглянется кому. На пиру и купцы с сыновьями будут, и знахари.

– Знахари? – скривилась Забава.

– Не забывай, чья ты дочь, – одернул ее боярин. – Ты не дворянка, на знатного жениха не рассчитывай. Тебе и купчишка сойдет.

Он говорил о Забаве как о невесте второго сорта. Мне за нее даже стало обидно. Не повезло девушке с титулом.

Вот только и мне особо замуж не хотелось. Даже за царевича. Если уж так удачно все складывается, если я стала хозяйкой богатого имения, зачем спешить с замужеством? Я молодая еще, жизнь хочу повидать, порезвиться от души. На кой ляд мне муж?

Княгиня вышла из оцепенения. На ее губах снова заиграла радушная улыбка. Меня это насторожило.

– Эй, слуги! – хлопнула в ладони мачеха. – Подавайте яства на стол. Заболтались мы, пора угощений дорогому гостю отведать.

Глава 7

Распахнулись резные двустворчатые двери и в столовую вошла вереница слуг, неся на подносах угощения.

На большое серебряном блюде лежал не то гусь, не то лебедь – какая-то крупная, судя по аппетитной корочке зажаренная в меду, птица. Ее окружали печеные яблоки и свежая зелень.

Блюдо слуга с поклоном опустил перед княгиней Пелагеей.

Другие угощения быстро заполнили стол. Теперь он действительно ломился от яств. Грудились в вазах фрукты – груши, яблоки, виноград. Над ними гордо возвышался экзотический ананас. Всевозможные соленья – грибы, капуста, что-то типа маринованной мелко поструганной свеклы. Разумеется, икра черная, икра красная. Рыба жареная, перепела тушеные. Несколько видов пирогов и пирожков.

В кувшинах квас и пиво, в прозрачных графинах вино, и что-то, судя по синюшному цвету похожее на самогон в запотевшем штофе.

Слуги встали вдоль стен, ожидая приказания княгини. Она важно поднялась из-за стола.

– По нашему обычаю разделю я лебедя. Правое крыло моей дорогой Любавушке. Она отныне глава семьи. Скоро выйдет она замуж, вылетит из гнезда родительского.

Княгиня церемонно отрезала крыло, слуга тут же подхватил тарелку и подал мне.

– Второе крыло – левое, моей доченьки Забавушке. Тоже ей скоро замуж выйти предстоит и улететь в мужнины палаты.

Я тоскливо посмотрела на крыло. Никогда не понимала, что тут есть? Кожа да кости. То ли дело куриная ножка!

– Грудь лебединая – гостю дорогому, – продолжала нараспев приговаривать княгиня. – Тебе, боярин Игорь. Ты опора царя, тебе надо сил побольше да мудрости.

Всегда думала, что мудрость заключается в голове. Но голова у жареного лебедя отсутствовала. Зато грудь была широкой и отлично прожаренной.

– Ну а мне ножки лебедя, – вздохнула княгиня и положила на тарелку мощные лебединые ноги. – Мне за моими дочерями хаживать, за ними приглядывать, беречь от напастей да к замужеству готовить.

Хороший обычай, логичный. Дочерям чтобы не толстели кожу да кости лебединые, а себе что повкуснее, дабы стресс заесть. Взрослые дочери – это такие проблемы! Но надо отдать должное – гостя княгиня тоже не обидела.

Я перехватила короткий взгляд, что метнула княгиня на дочку. Та усмехнулась. Я поспешила отвести глаза и решила подстраховаться.

Вспомнила дурацкую шутку, которую откалывали в начальной школе. Может, и тут сработает стадный инстинкт? Попытка не пытка.

Вытянула шею и начала смотреть в окно. Приподнялась, завертела головой, словно увидела что-то необычное, приоткрыла рот, изобразила на лице удивление. Скоро в окно уставилась мачеха. За ней Забава, Игорь и все слуги. Пока присутствующие пялились в окно я быстро поменяла тарелки с Забавой.

– Что ты там увидела, доченька? – обратилась ко мне мачеха, так и не увидев ничего интересного за окном.

– Ворона пролетела, – пожала я плечами. – Две. Черные. Одна такая большая пребольшая, вторая поменьше.

– Вот, боярин, – вздохнула мачеха. – Ворон она там увидела. Невидаль какая! Зато всех переполошила.

В торце зала на лавку уселись трое мужчин – с гуслями, свирелью и с бубном. Приятная мелодия заполнила столовую. Гусляр затянул баритоном какую-то не то былину, не то просто народную песню. Про князя, коварную лису, девицу и птицу Сирин. Смысл я так и не уловила, но в итоге все умерли.

Я поковыряла вилкой в тощем крыле, и принялась за печеное яблоко, время от времени поглядываю на Забаву. Сестрица смачно жевала поджаренную кожу лебедя и зыркала на боярина, что мне совсем не нравилось. Она откровенно строила ему глазки!

Боярин улыбался светской улыбкой то княгине, то мне, то Забаве. Очень воспитанный мужчина. Никому не отдавал предпочтения. А вот мачеха как-то уж очень пристально смотрела на меня. Словно чего-то ожидая с минуты на минуту.

И она таки дождалась! Только не от меня, а от Забавы. Моя дорогая сводная сестрица вдруг странно засмеялась, бросила вилку, резко поднялась на ноги, замахала руками как птица:

– Я – чайка! Чайка! – радостно закричала она. – Нет, не то… Я – лебедь! Лебедушка белая, вольная!

Забава запрыгнула на кресло, продолжая изображать полет лебедя энергично размахивая руками. Мачеха побледнела как полотно, вытаращила глаза и в ужасе замерла.