На первом плане появляется женщина, либо прошедшая по краю задника, либо проникшая через искусно замаскированное отверстие в нем. Она кажется более яркой, чем все, что ее окружает, однако судить о ее облике трудно, ибо белое покрывало окутывает ее с головы до пят, сверкающее покрывало, расшитое то ли перламутровыми блестками, то ли крохотными осколками зеркала. Нагнувшись к какому-то низкорослому малому – возможно, его играл ребенок, – она шепчет ему что-то на ухо. Ребенок, лицо которого украшала фальшивая борода, отшатывается от нее, вскинув руки.

Тут женщина выхватывает руку из-за спины, и я вижу, что она сжимает меч, испускающий в отраженном свете белое сияние, меч, изогнутый и острый, как лезвие косы, сверкающий так ярко, что больно смотреть.

На этом моменте экран погружается в темноту.

«Как правило, не проявляющий интереса ни к каким фильмам, кроме своих собственных, Вроб Барни выделил почетное место «Безымянным 13», ожившей грезе, пронизанной тревогой, взрывоопасной смеси света и яда». Так начиналась моя статья в «Андерграунде». Впрочем, кто бы говорил – в программу входило еще десять фильмов, которые я попросту не запомнила, как мне впоследствии пенял Алек Кристиан. Я не могла престать думать об ощущениях от фильма Барни – он меня по-хорошему беспокоил, вызывал душевный зуд, как песчинка внутри моллюска, будущая жемчужина. Я должна была узнать, откуда это взялось.

Домой я вернулась около часа ночи. Кларк, скорей всего, уснул еще в половине девятого или в девять. Саймон, не выключив свет, дремал, растянувшись на кровати, на груди у него опасно балансировала коробка с ролевой игрой. Так что, едва войдя в квартиру, я услышала сопение, доносящееся из разных концов, неблагозвучный дуэт двух опухших носоглоток, мгновенно обостривший мою пробуждающуюся мигрень. Чем старше я становлюсь, тем сильнее любое изменение атмосферного давления отражается на моих носовых пазухах, безжалостно соединяясь с предменструальным синдромом, который досаждает мне практически постоянно, а также с печальным эффектом, который производит на мои слабые глаза просмотр фильмов в течение целого дня, а иногда в течение целой ночи. Можно было не сомневаться, для того чтобы избежать приступа мучительной бессонницы, мне понадобятся ударные дозы мелатонина, мышечные релаксанты и развлекательный веб-серфинг.

Войдя в кухню, я приступила к своим ежевечерним обязанностям – грязная одежда в стиральную машину, грязная посуда – в посудомоечную. Покончив с этим, я вернулась в гостиную и устроила ноутбук на столе. Это был громоздкий железный монстр со стеклянной столешницей, который нам подарили родители Саймона, как видно, рассчитывая, что мы будем устраивать вечеринки и званые обеды. В ту пору еще не выяснилось, что Кларк не в состоянии выдерживать многолюдные сборища более десяти минут подряд. Я расшифровала и отредактировала свои заметки, добавила две тысячи слов, посвященных описаниям и анализу, и подключилась к Wi-Fi, готовясь опубликовать статью.

Занимаясь всем этим, я неотрывно думала о фильме, воспроизводя его отрывками, затмевающими скучные подробности моей жизни. Этот фильм буквально сводил меня с ума, маски, костюмы, смутные намеки – все это напоминало мне о чем-то, но я никак не могла вспомнить, о чем именно. К кино это не имело отношения, это я знала точно. Возможно, это была фотография или картина. Нажав «Опубликовать», я открыла свои источники и принялась их просматривать. Заметки о волшебных сказках, заметки о мифологии, об оккультизме, гравюрах, резьбе по дереву, светотенях, коллаже – Эрнст, Магритт, Кнопф, Бош, Леонора Каррингтон, Ремедиос Варо. Немое кино. Комиксы. Сюрреалисты и декаденты всех направлений.

Тем временем предчувствие головной боли, с которым я боролась, медленно, но верно превратилось в настоящую боль: глазные яблоки горели, шейные мускулы напряглись и одеревенели. Меня тошнило и одновременно клонило в сон. Откинувшись на спинку дивана, я закрыла глаза и попыталась расслабиться, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов. Надавила большими пальцами на переносицу и принялась наблюдать, как под закрытыми веками возникают причудливые узоры из красных искр и спиралей, переплетающихся в темноте.

Вслед за этим настал черед звона в ушах и обонятельных галлюцинаций. Моя левая ноздря ощущала запах свежескошенного сена, дыма и плесени, словно поблизости горел сарай, а правая улавливала ароматы влажной земли, схваченных заморозками зеленых побегов и прелых листьев. Справа раскинулся лес после осеннего дождя, глухой и темный.

Потом настала тишина. Глухая, серая тишина, не наполненная абсолютно ничем.

Когда я открыла глаза, было почти четыре часа утра. Головная боль, к счастью, исчезла. К тому же теперь я знала, что мне искать.

Книга, о которой идет речь, хранится у меня по сей день, с закладкой между страницами 112 и 113, там, где начинается глава «Сны и ночные кошмары», книга с потертыми ламинированными углами, в мягкой обложке, украшенной размытой репродукцией картины Эмили Карр «Среди елей». Называется она «Найди свой голос: подсказки и проекты развития навыков творческого письма, с третьего по восьмой уровни» (под редакцией Луанн Келлерман, издательство Седлинг Пресс, Торонто). Это пособие для учителей, представляющее собой развернутые рекомендации к урокам литературы для пятого класса, поразило мое воображение настолько, что по окончании года я предпочла забыть, что книгу нужно вернуть в библиотеку. Все уроки основаны на поэмах, рассказах, легендах и волшебных сказках, в основном канадских, так как подобный отбор всегда представлялся наиболее предпочтительным. Так уж повелось.

Глядя на эту книгу, невозможно догадаться, чем она могла так меня заинтересовать. Но мы все знаем, корешок книги имеет обыкновение трескаться именно в том месте, которое мы чаще всего открывали, даже если это было так давно, что книга кажется совершенно незнакомой.

Открыв ее именно там, я нашла, что искала.

Госпожа Полудня

Сказка вендов

Найдена и переведена миссис А. Макалла Уиткомб

Впервые напечатана в сборнике «Дочь Королевы змей: славянские легенды и фольклор».

«Однажды в полуденные часы один юноша вспахивал поле, чтобы потом его засеять. Было очень жарко, и ему хотелось бросить работу и уйти с поля. Шапка его промокла от пота насквозь. Но отец юноши умер, мать целыми днями занималась шитьем, чтобы заработать на жизнь, и некому было помочь ему.

Вскоре, когда солнце встало прямо над головой юноши, явилась Госпожа Полудня. Она была высока ростом и прекрасна, ее белокурые волосы рассыпались по плечам, глаза ее сияли, а в руке она держала ужасающе острые железные ножницы, которые сверкали в солнечных лучах подобно молниям.

– Сегодня тяжелый день для пахоты, а у тебя нет даже глотка воды, чтобы промочить горло, – сказала она юноше. – Разве ты не хочешь немного отдохнуть?

Но мать юноши предупреждала его, что Госпоже Полудня нельзя доверять. Поэтому он, не бросая своей работы, почтительно поклонился и ответил:

– Нет, госпожа, мне некогда отдыхать, ибо я должен вспахать и засеять это поле. Тогда у нас с матерью будет хлеб и мы сможем пережить следующую зиму. Благодарю вас за вашу доброту, но мне ничего не нужно.

Когда Госпожа Полудня услыхала эти слова, глаза ее сверкнули, словно лезвие раскаленного меча. Она склонилась так низко, что лицо ее оказалось прямо напротив лица юноши, а волосы окутали его, подобно покрывалу. Жар, исходящий от ее тела, был так силен, что юноша чувствовал – он вот-вот задохнется или щеки его зажарятся, как кусочки свиной грудинки.

– О, я вижу, ты добрый и почтительный сын, который выполняет все просьбы своей матери, – ласково сказала Госпожа Полудня. – Но неужели ты не хочешь ненадолго оставить плуг и утолить жажду, дабы после продолжить работу с новыми силами? Погляди, я принесла тебе кружку воды, чистой и холодной. Ты сможешь ее выпить, если осмелишься взглянуть на меня.

Но юноша в ответ лишь покачал головой и склонил ее еще ниже.

– Благодарю вас, госпожа, но я не могу оставить работу, и я не достоин того, чтобы смотреть на вас – ведь я всего лишь простой крестьянский парень и мне негоже считать себя ровней такой благородной особе, как вы.

– Ты считаешь меня благородной?

– Я знаю, что это так, госпожа.

– Но только по чужим рассказам. Подними голову и взгляни на меня.

Как ему хотелось это сделать! Жар, исходивший от нее, был так силен, что у юноши пересохли губы, а кожа едва не трескалась. Свет, который она испускала, был так ярок, что казалось, на плечах у нее не голова, а солнце, обрамленное длинными золотистыми волосами. Волосы эти, не заплетенные в косы и не перехваченные лентами, ниспадали с головы до ног, босых ступней, которые казались бы очень изящными, если бы не ногти, подобные когтям из латуни.

– Я не могу этого сделать, госпожа, – ответил юноша и закрыл глаза от ужаса, ибо жуткие сверкающие ножницы приблизились к его шее.

Неожиданно Госпожа Полудня убрала ножницы, а голос ее стал так нежен и певуч, что уже не походил на человеческий.

– Так как ты был со мной вежлив и любезен и отвечал с почтительностью, приличествующей моему положению, я награжу тебя. До тех пор, пока на твое поле будут падать солнечные лучи, оно будет щедро плодоносить. Я же более тебя не потревожу.

В другой день некий зрелый годами мужчина пахал свое поле, проклиная собственный удел и палящее солнце. Он хлестал своего мула до крови и вместо того, чтобы усердно трудиться, без конца жаловался. И хотя полдень еще не наступил, солнце встало прямо у него над головой, и явилась Госпожа Полудня во всей своей ужасающей красе.

– Сегодня тяжелый день для пахоты, а у тебя нет даже глотка воды, чтобы промочить горло? – Пахарь поднял глаза и нахально взглянул прямо ей в лицо.

– Что за глупый вопрос! – сказал он. – На этом поле жарче, чем в адском пекле. У тебя что, есть с собой вода?

– Конечно. Могу я узнать, тебе приятно смотреть на меня?

– Почему нет. Ты девка красивая, рослая. Только вот ума у тебя, видно, совсем нет. Разве ты не видишь, что я умираю от жажды? Дай мне воды, да побыстрее!

– Нет. Воды я тебя не дам, ибо ты говорил со мной без почтительности, приличествующей моему положению, – сказала Госпожа Полудня. – Я награжу тебя совсем по-другому.

С этими словами она выпрямилась во весь рост и сверкнула глазами так, что ослепила злополучного пахаря. Поэтому он даже не пригнулся, когда она выхватила блестящие ножницы и отрезала ему голову.

– Теперь возвращайся домой, если сможешь, и пусть твоя жена пришьет тебе голову назад, – повелела Госпожа Полудня. – Затем подожди, когда к тебе вернется зрение, и вновь принимайся за работу, да смотри, работай усерднее, чем прежде. До конца дней своих ты будешь жить в страхе, ибо не все в этом мире так милостивы, как я.

Путь домой занял у пахаря немало времени, ибо он плелся еле-еле, держа голову под мышкой, и не в состоянии увидеть, куда ступают его ноги. С тех пор он ни разу не осмелился выйти из дома до захода солнца. До конца дней своих он ощущал на себе взгляд Госпожи Полудня, но ни разу не осмелился наклониться, чтобы избежать этого взгляда, ибо опасался, что швы на шее разойдутся и он вновь останется без головы.

4

Предполагается, что пишущий должен быть объективен, верно? Именно так. Это пытаются внушить студентам во всех школах журналистики. Но, признаюсь честно, мне всегда представлялась абсурдной мысль о том, что, работая над статьей, я должна избегать любого намека на личное восприятие, придерживаясь лишь фактов, исключительно фактов. Наверное, именно по этой причине я избрала стезю кинокритики. Зачем ограничивать себя проверкой фактов, решая, насколько близки к истине ваши представления о происходящем, когда можно просто получать деньги, высказывая собственное мнение?

Так или иначе, я не сомневалась, что прежде читала «Госпожу Полудня». Несомненно, читала. Иначе по какой причине я хранила эту книгу? Другого ответа не было. Но…