Этот энтузиазм в отношении философии самосознания нашел отражение в основной части диссертации, где Маркс критиковал механистический детерминизм Демокрита, противопоставляя его эпикурейской этике свободы [121]. Уроженец Абдеры во Фракии, писавший в конце V века до н. э., Демокрит подвел в своей теории атомов и пустоты итог предыдущим двумстам годам греческих физических спекуляций. Эпикур преподавал более века спустя в Афинах, отмеченных общим социальным хаосом эпохи после Александра Великого, и был озабочен разработкой принципов поведения индивидов [122]. Маркс начал свой рассказ о взаимоотношениях двух философов с парадокса: Эпикур считал все видимости объективно реальными, но в то же время, поскольку он хотел сохранить свободу воли, отрицал, что мир управляется неизменными законами, и, таким образом, фактически, казалось, отвергал объективную реальность природы. Демокрит в свою очередь очень скептически относился к реальности видимости, но при этом считал, что мир управляется необходимостью. Из этого Маркс сделал справедливый вывод, что физика Эпикура на самом деле была лишь частью его моральной философии. Эпикур не просто скопировал физику Демокрита, как принято считать, но ввел идею спонтанности в движение атомов, и к миру неживой природы Демокрита, управляемому механическими законами, он добавил мир живой природы, в котором действует человеческая воля. Маркс предпочитал взгляды Эпикура по двум причинам: во-первых, его акцент на абсолютной автономии человеческого духа освобождал людей от всех суеверий о трансцендентных объектах; во-вторых, акцент на «свободном индивидуальном самосознании» указывал путь к выходу за пределы системы «тотальной философии».

Маркс восхищался прежде всего этим освободительным аспектом Эпикура. Несколько лет спустя в «Немецкой идеологии» (Die deutsche Ideologie) он назвал Эпикура «подлинным радикально просветленным умом Античности» [123] и часто ссылался на него в подобных терминах в своих более поздних работах. Этот энтузиазм по отношению к Эпикуру проявился и в приложении к диссертации, в котором он нападал на Плутарха и особенно на его трактат под названием «О том, что, следуя Эпикуру, невозможно жить счастливо» [124]. Рассматривая каждый аргумент Плутарха в отдельности, Маркс показал, что из него следует противоположный вывод. Несмотря на то что сейчас эта книга кажется довольно сухой и часто интерпретирует идеи древних в неуместно тонкой гегелевской перспективе, тезисы Маркса были глубоко оригинальной работой. Один из тех, кто наиболее компетентен судить об этом, написал, что «почти удивительно видеть, как далеко он зашел, учитывая имевшиеся тогда материалы» [125].

В эти годы Маркс был занят не только написанием диссертации. Другие проекты, которыми он занимался, также отражали младогегельянский климат и дискуссии Клуба докторов. Он планировал редактировать литературное обозрение и был очень воодушевлен, «поскольку через посредство Бауэра, который играет среди них ведущую роль, и моего коллеги д-ра Рутенберга все знатоки эстетики гегельянской школы обещали внести свой вклад» [126]. Но единственным результатом литературных усилий Маркса стало появление двух коротких стихотворений в берлинском журнале Athenaeum в 1841 году: эти стихи стали его первой опубликованной работой. В начале 1840 года Маркс сотрудничал с Бруно Бауэром в редактировании «Философии религии» (Philosophie der Religion) Гегеля и подумывал о том, чтобы самому написать подобную книгу. Он также планировал прочитать в Бонне курс лекций, в которых нападал на Георга Гермеса, католического богослова, пытавшегося примирить религию с кантовской философией; как и все свои планы в то время, он подробно обсуждал этот проект с Бруно Бауэром. К лету 1840 года Маркс закончил книгу и отправил рукопись Бауэру, приложив к ней письмо к издателю, но книга так и не была опубликована, и Бауэр написал Марксу о сопроводительном письме: «Возможно, вы могли бы написать в таких выражениях своей прачке, но не издателю, у которого вы просите об одолжении» [127]. В то же время у Маркса возникла идея написать шутливый очерк под названием «Фишер побитый» с критикой «Идеи божества» (Die Idea der Gottheit), философской попытки Куно Фишера обосновать теизм. Маркса также сильно волновали логические проблемы, и он хотел посвятить диалектике отдельную работу: он сделал обширные заметки об Аристотеле и обсуждал этот вопрос в письмах к Бауэру; он предложил написать критику его современника, философа Адольфа Тренделенбурга, и показать, что Аристотель был диалектиком, тогда как Тренделенбург – лишь формалист.

Тем временем Бауэр давал множество хороших советов о том, как закончить свой «дурацкий экзамен» и присоединиться к нему в Бонне. В 1840 году он уже писал Марксу: «Вы можете рассказать Габлеру [профессору философии в Берлине] о своих интересах, и он будет тем более воодушевлен и обрадован экзаменом, когда узнает, что еще один гегельянец теперь получит кафедру» [128]. Год же спустя он писал: «В любом случае проследите, чтобы Ладенберг [ректор Берлинского университета] проложил вам дорогу. Пусть он пишет сюда от вашего имени и предвидит всевозможные интриги, которые могут возникнуть. Посмотрите также, не сможете ли вы склонить на свою сторону Эйхгорна [министра культуры]» [129].

Воодушевленный таким образом, Маркс в апреле 1841 года представил свою диссертацию, но не в Берлинский университет, а в Йену, один из небольших университетов, которые «уже облегчали получение звания доктора» [130]. На самом деле Йена была рекордсменом по числу докторов философии. Всеми делами руководил профессор литературы Вольф, приятель Генриха Гейне и знакомый Маркса, который, вероятно, проинформировал его о ситуации на факультете в Йене. 15 апреля 1841 года Маркс был заочно удостоен ученой степени.

III. Журналистика

Как только диссертация была принята, у Маркса начался очень беспокойный год, кульминацией которого в середине 1842 года стал выбор журналистики в качестве профессионального поприща. Поиски надежных средств к существованию привели к тому, что он мотался между Триром, Бонном и Кёльном, никогда надолго не задерживаясь на одном месте. Начинаний было множество, но, верный своему прежнему образу жизни, он не завершил ни одного из них.

Проведя полтора месяца в доме родителей в Трире, Маркс переехал в Бонн, чтобы продолжить научную карьеру в компании Бруно Бауэра. Для получения должности преподавателя университетский устав требовал написания расширенного исследования, и Маркс начал пересматривать свою диссертацию для публикации, а также дополнять ее «более пространной работой, в которой я подробно представлю философию эпикурейцев, стоиков и скептиков в связи со всей древнегреческой мыслью» [131]. Он также приложил два расширенных корпуса примечаний к своей диссертации.

Первое из существенных примечаний, которые Маркс добавил к своей диссертации в конце 1841 года, было направлено прежде всего против Шеллинга, которого Фридрих Вильгельм IV только что вызвал в Берлин, чтобы «выкорчевать драконье семя гегельянства» [132]. В своих лекциях под названием «Философия откровения» (Philosophie der Offenbarung) Шеллинг проводил различие между негативной, чисто рациональной философией и позитивной, реальным содержанием которой было развитие божественного в истории и как оно было зафиксировано в различных мифологиях и религиях человечества. Лекции Шеллинга сопровождались широкой оглаской и поначалу привлекли широкое внимание: Энгельс, Кьеркегор^[21] и Бакунин присутствовали на его первой лекции. Реакция гегельянцев была бурной, и не в последнюю очередь реакция Маркса: его прием заключался в том, чтобы противопоставить то, что Шеллинг тогда говорил, его ранним работам и указать на несоответствие между его догматическими берлинскими лекциями и его прежней верой в свободу умозрения. Далее Маркс утверждает, что Гегель перевернул традиционные доказательства существования Бога и тем самым опроверг их. Для Маркса либо доказательства существования Бога были тавтологией, либо они были «не чем иным, как доказательствами существования сущностного человеческого самосознания и его развития» [133]. Маркс закончил свою заметку – со странной смесью послегегелевской философии и простого рационализма Просвещения – еще двумя цитатами из раннего Шеллинга: «Если предположить идею объективного Бога, то никак невозможно говорить о законах, которые разум создает самостоятельно, ибо автономия может быть приписана только абсолютно свободному существу»; «Скрывать принципы, которые доступны всем, – это преступление против человечности» [134].

Во втором примечании, приложенном к диссертации, поднимаются темы, уже затронутые в отрывке из предварительных заметок о будущем философии после гегелевской тотальной системы, и впервые (хотя и в весьма идеалистической манере) разрабатываются представления об упразднении философии и практики, которые должны были стать центральными для его последующей мысли [135].

Одновременно с расширением своей диссертации посредством этих теоретических дискуссий Маркс занимался более непосредственными и полемическими проектами – в основном в сотрудничестве с Бруно Бауэром, чьи растущие сложности с властями, казалось, ставили под угрозу перспективную университетскую карьеру обоих. Бауэр был занят написанием «Критики синоптических евангелий» – работы, отрицавшей историчность Христа и представлявшей евангелия как мифические выдумки. С марта 1841 года они планировали основать обозрение под названием «Атеистический архив», которое должно было взять за основу евангельскую критику Бауэра [136]. Разумеется, атеизм Маркса был крайне воинственным. Руге писал другу: «Бруно Бауэр, Карл Маркс, Кристиансен и Фейербах формируют новую Montagne и поднимают на знамена атеизм. Бог, религия, бессмертие низвергнуты со своих престолов, а Богом провозглашен человек» [137]. А Георг Юнг, преуспевающий молодой кёльнский адвокат и сторонник радикального движения, писал Руге: «Если Маркс, Бруно Бауэр и Фейербах соберутся вместе, чтобы основать богословско-философское издание, Богу лучше окружить себя всеми своими ангелами и предаться жалости к себе, ибо эти трое непременно изгонят его из рая <…> Для Маркса, во всяком случае, христианская религия – одна из самых аморальных, какие только существуют» [138].

Однако эти планы ни к чему не привели. Зато в ноябре Бауэр анонимно опубликовал работу под названием «Трубы Страшного суда против Гегеля-атеиста и Антихриста», претендующую на звание архиконсервативной пиетистской атаки на Гегеля. Под прикрытием нападок на Гегеля этот трактат был призван показать, что на самом деле он был революционером-атеистом. Маркс вполне мог сотрудничать с Бауэром при написании «Труб…», и некоторые действительно считали, что это их совместная работа. Во всяком случае, они определенно намеревались совместно выпустить продолжение, которое должно было называться «Ненависть Гегеля к религиозному и христианскому искусству и разрушение им всех законов государства». Поэтому Маркс начал читать ряд книг об искусстве и религии. Бауэр закончил свою часть в декабре 1841 года, но ему пришлось издать ее без участия своего соавтора: в декабре 1841-го Маркс был вынужден вернуться в Трир, потому что тяжело заболел барон фон Вестфален. До самой смерти своего тестя 3 марта 1842 года Маркс оставался в доме Вестфаленов и помогал, по выражению Бауэра, «скрасить дни» умирающего. Март был неудачным месяцем для Маркса: он не только потерял своего ближайшего друга и сторонника в доме Вестфаленов, но и его надежды на университетскую карьеру были разрушены, так как Бауэр был лишен должности преподавателя из-за своих неортодоксальных взглядов. Еще находясь в Трире, Маркс написал статью, которую отправил Арнольду Руге, редактировавшему Deutsche Jahrbücher^[22].