Руге, которому предстояло стать близким коллегой Маркса на следующие два года, также был изгнан из университетского преподавания; получив отказ в кафедре из-за своих неортодоксальных взглядов, он ушел из университета и полностью посвятил себя журналистике. Для этого он подходил как нельзя лучше: был независим финансово и, хотя не обладал оригинальным умом, писал быстро и хорошо и имел очень широкий круг общения [139]. В 1838 году он основал Hallische Jahrbücher^[23], который вскоре стал ведущим периодическим изданием младогегельянцев. Хотя в первые годы материалы Hallische Jahrbücher в целом были обращены к просвещенному Прусскому государству, к 1840 году откровенно политические статьи начали следовать за религиозными – логика, подразумеваемая в понятии «христианское государство». В результате в июне 1841 года Jahrbücher был запрещен в Пруссии и переместился в Дрезден, где выходил под названием Deutsche Jahrbücher^[24] [140]. В 1840 году для журнала начали писать берлинские младогегельянцы, а к середине 1841-го Бауэр стал его постоянным автором.

Маркса с Руге познакомил его берлинский друг Кёппен, сам регулярно писавший для журнала. Статья, которую Маркс отправил Руге в феврале 1842 года (вместе с сопроводительным письмом, в котором предлагал рецензировать книги и отдать все свои силы на службу Deutsche Jahrbücher), была посвящена новой цензурной инструкции, изданной Фридрихом Вильгельмом IV в декабре 1841 года. Фридрих Вильгельм IV вступил на прусский престол за год до этого, и младогегельянцы ожидали, что за этим последует либерализация. Новый король, безусловно, разделял с буржуазией ненависть к строгой бюрократии: его идеалом было патерналистское правительство. Он согласился с притязаниями буржуазии на выражение своего мнения в парламенте и прессе и даже подчеркнул в цензурной инструкции «ценность и необходимость откровенной и лояльной публичности». Однако, поскольку буржуазия не хотела агитировать за романтически-патерналистское общество, столкновение было неизбежным. В своей статье, озаглавленной «Замечания по поводу последней прусской цензурной инструкции», Маркс разоблачил непоследовательность новых цензурных правил, которые должны были смягчить действующие. Поскольку они запрещали нападки на христианскую религию и наказывали за преступления против «дисциплины, норм морали и внешней лояльности», он считал, что «цензура должна отвергнуть великих мыслителей-моралистов прошлого – Канта, Фихте, Спинозу, например, – как нерелигиозных и нарушающих дисциплину, нормы морали и общественную благопристойность. И эти моралисты исходят из принципиального противоречия между моралью и религией, ибо мораль основана на автономии человеческого разума, тогда как религия – на его гетерономии» [141]. Кроме того, новые правила были несовместимы с хорошим законом в той мере, в какой они были направлены на «тенденции» и «намерения» в той же мере, что и на поступки. По мнению Маркса, это должно было создать общество, в котором один государственный орган считал бы себя единственным обладателем разума и морали, в то время как «этическое государство отражает взгляды своих членов, даже если они могут выступать против одного из его органов или самого правительства» [142].

Статья Маркса была шедевром полемической экзегезы, продемонстрировавшим большой талант памфлетиста, проявляемый им на протяжении всей его жизни. Все статьи младогегельянского периода – и в меньшей степени многие из его более поздних работ – написаны в чрезвычайно ярком стиле: его радикальный и бескомпромиссный подход, его любовь к поляризации, его метод борьбы с мнениями оппонентов путем reductio ad absurdum^[25] – все это побуждало его писать очень антитетично. Маркс использовал лозунг, кульминацию, анафору, параллелизм, антитезу и хиазм (два последних приема в особенности) – иногда в избытке. Как бы то ни было, власти не приняли эту его статью (она появилась в феврале 1843 года в Швейцарии в Anekdota, сборнике статей, запрещенных прусской цензурой и изданных Руге в виде книги).

Находя «соседство боннских профессоров невыносимым» [143], Маркс переехал в Кёльн в апреле 1842 года с намерением написать хотя бы что-нибудь, что могло бы попасть в печать. Во время пребывания в Бонне он несколько раз наведывался в Кёльн, где находил удовольствие в шампанском и дискуссиях о Гегеле. Женни писала ему: «Мой маленький темный дикарь, как я рада, что ты счастлив, что мое письмо взволновало тебя, что ты тоскуешь по мне, что ты живешь в хорошо обклеенных комнатах, что ты пил шампанское в Кёльне, что там есть гегельянские клубы и, в общем, что ты – мой дорогой, мой маленький темный дикарь» [144]. Но светская жизнь в Кёльне оказалась для него слишком тяжелой, так как «жизнь здесь слишком шумная, а друзья-гуляки не способствуют занятиям философией» [145]. Поэтому Маркс вернулся в Бонн, где смог отдохнуть вместе с Бауэром. Его друг вспоминал: «Недавно мы выехали на природу, чтобы еще раз насладиться прекрасными видами. Поездка была чудесной. Мы были как никогда веселы. В Годесберге мы наняли пару ослов и скакали на них как сумасшедшие по холму и через деревню. Боннское общество смотрело на нас с изумлением. Мы галдели, ослы кричали» [146]. Но вскоре их пути разошлись навсегда: Бауэр отправился в Берлин, чтобы попытаться добиться отмены своего увольнения. Маркс тем временем продолжал заниматься журналистикой. В конце апреля у него уже было четыре статьи, которые он хотел предложить Руге. Его визиты в Кёльн сводились не только к распитию шампанского: он постепенно вовлекался в городское либеральное оппозиционное движение, участвуя в практической политике, что в конечном итоге привело к его разрыву с младогегельянцами и принятию на себя редакторства Rheinische Zeitung^[26]. Несмотря на предостережения Женни против «ввязывания» в политику (занятие, которое она называла «самым рискованным из всех возможных») [147], такой шаг был почти неизбежен для молодого рейнского интеллектуала с прогрессивными взглядами.

Политическая атмосфера в Рейнской области сильно отличалась от берлинской: Рейнланд-Вестфалия, аннексированная Францией с 1795 по 1814 год, пережила экономические, административные и политические реформы. До этого 108 небольших земель были реорганизованы в четыре округа; феодализм был отменен, а различные административные несоответствия – политические, юридические и финансовые – устранены. Корпорации и таможенные преграды были упразднены, многое можно было экспортировать во Францию, а производителей защитили от конкуренции со стороны Англии. Экспансия, возглавляемая текстильной промышленностью, была столь стремительной, что к 1810 году префект Рура с полным основанием утверждал, что это самый промышленный регион в Европе. Большинство прогрессивных деятелей Германии того времени были выходцами из Рейнской области: лидеры либеральной оппозиции, многие будущие участники революций 1848 года, поэты, такие как Гейне и Бёрне.

Одним из центров этой политической активности был Кёльнский кружок – более приземленный аналог Клуба докторов, к которому Маркс присоединился, как только обосновался в Бонне. Во многом центральной фигурой Кёльнского кружка был Георг Юнг, который также был членом Берлинского клуба докторов. Он быстро стал ближайшим другом Маркса в компании, среди других членов которой были такие личности, как финансисты Кампгаузен и Ганземан, оба будущие премьер-министры Пруссии, промышленники Мевиссен и Малинкродт, а также большое количество молодых интеллектуалов, таких как Мозес Гесс, который, возможно, сильней всех претендовал на то, чтобы внедрить коммунистические идеи в Германии. Естественно, кружок приветствовал идею создания газеты для пропаганды своих убеждений. Уже в 1840 году группа людей, считавших, что Kölnische Zeitung^[27] недостаточно защищает их социальные и экономические интересы, основала газету под названием Rheinische Allgemeine Zeitung^[28]. Когда стало ясно, что газета скоро обанкротится, Георг Юнг и Мозес Гесс убедили ведущих богатых либералов Рейнской области, включая Кампгаузена, Мевиссена и Оппенгейма, создать компанию, которая выкупила Rheinische Allgemeine Zeitung (чтобы избежать необходимости перезаключения концессии) и с 1 января 1842 года переиздавала ее под названием Rheinische Zeitung [148]. Газета выходила под заголовком «Политика, торговля и промышленность» и ставила своей целью защиту интересов многочисленного среднего класса Рейнской области, целью которого было сохранение Гражданского кодекса Наполеона и принципа равенства всех граждан перед законом, а в конечном итоге – политическое и экономическое объединение всей Германии – стремления, из-за которых они неизбежно должны были выступать против религиозной политики Пруссии и полуфеодального абсолютизма.

Компания Rheinische Zeitung недостатка в деньгах не испытывала и начала свою деятельность с уставным капиталом более 30 000 талеров. Однако им не повезло с выбором редакторов. Мозес Гесс играл ведущую роль в основании газеты и, следовательно, должен был стать ее редактором; но финансовые спонсоры не хотели видеть в редакционном кресле революционера. Их главной целью была кампания за меры, способствующие развитию промышленности и торговли, такие как расширение таможенных союзов, ускоренное строительство железных дорог и снижение почтовых сборов. Поэтому акционеры предложили место редактора сначала экономисту-протекционисту Фридриху Листу, а затем (когда он был вынужден отказаться по состоянию здоровья) Хёффкену, редактору Augsburger Allgemeine Zeitung^[29] и последователю Листа. Смирив гордыню, Гесс согласился на должность помощника редактора с особым вниманием к Франции. Ренар, Оппенгейм и Юнг были назначены директорами. Поскольку Оппенгейм и особенно Юнг были обращены Гессом в младогегельянский радикализм, между ними и Хёффкеном вскоре возникли трения. Он отказался принимать статьи от берлинских младогегельянцев и был вынужден уйти в отставку (18 января 1842 года), заявив, что он «не является адептом неогегельянства» [149].

На место Хёффкена пришел Рутенберг, шурин Бруно Бауэра. Его поддержал Маркс, который принимал участие в организации газеты с сентября предыдущего года. Новое назначение настолько обеспокоило власти в отношении тенденций газеты, что центральное правительство предложило закрыть ее; но президент Рейнской провинции, опасаясь, что это вызовет народные волнения, лишь пообещал более тщательный надзор.

С самого начала Маркс пользовался авторитетом в Кёльнском кружке. Юнг сказал о нем: «Настоящий дьявол и революционер, д-р Маркс при этом – один из самых проницательных умов, которые я встречал» [150]. А Мозес Гесс, человек пылкого энтузиазма, представил его своему другу Ауэрбаху следующим образом: «Вам будет приятно познакомиться с человеком, который теперь – один из наших друзей, хотя живет он в Бонне, где скоро будет читать лекции. Он произвел на меня большое впечатление; короче говоря, приготовьтесь познакомиться с величайшим – возможно, единственным подлинным – философом из ныне живущих, который вскоре <…> привлечет внимание всей Германии <…> Д-р Маркс <…> придаст средневековой религии и политике изящество. Он сочетает в себе глубочайшую философскую серьезность с самым язвительным остроумием. Представьте себе Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля, слитых в одном человеке – я говорю слитых, а не сопоставленных, – и вы получите д-ра Маркса» [151].