Танковое жало (страница 7)
Зрители восхищенно наблюдали за изящным и завораживающим представлением. Когда Баро замер на месте, гордо вытянув тонкую шейку и изогнув кисти рук в красивом жесте, раздались аплодисменты. А потом к маленькому артисту потянулись руки с кусками сахара, галетами.
– Держи, малец, порадовал!
– Вот чертенок, вот мастак! Дал жару!
Шубин сдержал улыбку, ему тоже понравилось азартное и невероятно искусное выступление. Мальчишка и вправду настоящий артист. Он подошел поближе к Баро:
– А ты шустрый, времени зря не теряешь. Идем, как и договаривались, сейчас будет помывка и выдадут новую одежду.
Тот поклонился с достоинством, а потом припустил бегом за разведчиком.
– А где конь? – Шубин обвел удивленным взглядом улицы, что разбегались во все стороны от штабной постройки.
– Рат, я назвал его Рат. По-цыгански это значит «ночь». Отпустил его на кормежку, найдет себе еду и вернется. – Баро, казалось, совсем не беспокоился о коне.
– Не боишься, что уведут? Конь хороший, просто загляденье.
Баро фыркнул так, что со лба взлетели сальные пряди:
– У цыгана коня уведут?! Не бывает такого, мы умеем с лошадьми разговаривать. Они нас слушаются и любят, Рат хоть где меня найдет. – Он доверчиво протянул половину своего заработка за выступление разведчику. – Держите.
Кусок сахара в табачных крошках и половинка галеты лежали на грязной ладошке. Справедливость и стойкость Баро снова восхитили Глеба: совсем ребенок, голодный и оборванный, он не съел все за секунду. Наоборот, разделил все ровно наполовину и готов поделиться драгоценным угощением с незнакомым человеком. Разведчик отказался, несмотря на урчание в животе, который больше трех дней не видел ни кусочка еды.
– Спасибо, ешь ты. Мне бы каши или щей. После склада пойдем на обед на гарнизонной кухне.
Прочитав записку комбата и оглядев Баро, пожилой каптенармус развел руками:
– Да нету у меня таких размеров. Для вас, товарищ капитан, все найдется с запасом. А вот мальчишке… Ну уж больно мелкий, рубаха до земли ему будет. И сапог таких не водится у нас. Дите ведь совсем, даже не парнишка.
– Иголка с ниткой есть? – осведомился Глеб.
Старшина сунул ему катушку суровых ниток с огромной, воткнутой в нее иглой:
– Вернуть обязательно, дефицит страшный!
Он принялся собирать в новенький вещмешок ворох формы. Дальше военные перешли в оружейку, где разведчик выбрал себе табельный пистолет, а к нему обойму патронов. Каптер даже расщедрился и выложил перед ним коллекцию немецких ножей, боевых трофеев:
– Выбирайте. Знаю, разведка без шума действует, нож – главное оружие.
Глеб коснулся холодных лезвий, проверяя прочность металла. Снизу раздался возмущенный голос Баро:
– А мне оружие? Вы же обещали, что награда будет за то, что я сержанта раненого сюда привез.
– Паек и форма, – подтвердил разведчик. – Для ножа ты маловат.
Баро насупился, а старшина неожиданно выхватил тяжелый прибор из кучи на холщовом свертке:
– Вот держи, награда тебе за спасение бойца.
В мельхиоровой ручке швейцарского складника пряталась куча нужных устройств: открывашка, крошечный нож, отвертка и такие же маленькие ножницы. Подарок мгновенно исчез в смуглом кулаке, Баро укрылся за спину капитана, чтобы старшина не передумал и не отнял у него чудесную штуку. Он затих, завороженно щелкая блестящими, выпрыгивающими лезвиями. Заботливый каптенармус вдруг вспомнил:
– Ты мальчонке обувку и куртку у школы найдешь, товарищ капитан. Через мостик на другую сторону перейдете, там будет трехэтажное здание в копоти. Вот за ним куча целая свалена, выбирай не хочу. – И понизил голос, объясняя, откуда там такие богатства: – Сожгли у школы ребятишек всех местных. Диверсантов поймали, которые поезда пускали немецкие, а это мальчишки. Вот всех детей согнали в здание школы и казнили. Перед этим пытали, заставили раздеться, чтобы на морозе мучить и узнать, откуда те мальчишки взрывчатку взяли. Так что там теперь куча детской одежки. Оно вроде как нехорошо с покойника, так ведь живым нужнее. Совсем мальчишка раздетый, разве это дело.
Сердечный мужчина еще долго гудел, как старый паровоз, копаясь в своих запасах. Сунул в проворные смуглые пальцы пакет с сухарями, пачку чая, кусок мыла и новый отрез портянок, словно заботливый дед, который не знает уже, чем еще побаловать любимого внука. Все подарки исчезали под грязными лохмотьями рубашонки, превращаясь в тугой барабан в районе живота цыганенка. Потом старшина объяснил, как дойти вновь прибывшим до бани, куда и отправился капитан Шубин в сопровождении Баро, не отстававшего от него ни на шаг. Всю дорогу мальчишка набивал рот сухарями и с наслаждением их жевал, пока Глеб не остановил его:
– Знаю, охота налопаться от пуза, но нельзя. Живот отвык от еды, надо постепенно приучать, чтобы заворот кишок не случился. Терпи.
Строптивый Баро, к удивлению капитана, тотчас перестал есть. Он был совсем спокоен, не ожидал уже каждую минуту, что его будут ругать или бить. А подарки, полученные в каптерке, сделали его абсолютно счастливым. Цыганенок шел осторожно, сжимая весь груз под лохмотьями рубахи, позабыв о саднящей от свежих шрамов коже, окоченевшем на зимнем воздухе теле и зудящей от насекомых голове.
В общественной бане стояла тишина, все военнослужащие были на полигонах или строительных работах. Глеб взял несколько металлических шаек, набрал теплой воды и приказал своему маленькому приятелю:
– Ну все, раздевайся и полезай в таз.
Сам разведчик тоже начал стягивать грязную одежду, предвкушая, с каким наслаждением сейчас будет плескаться в горячей воде, а потом наденет на чистое тело свежее белье, выстиранную форму. Баро же, наоборот, замешкался. Он сложил свои богатства на краю скамьи, сверху накрыл дырявыми штанами, а вот рубашку все никак не решался снять. Глеб подбодрил его:
– Ну не стесняйся. Вшами или блохами меня не напугать, сейчас смоем всю гадость в два счета.
Только цыганенок чего-то смущался, он касался края алых обрывков и тут же опускал руку. Капитан Шубин присел перед ним на корточки:
– Ну ты чего? Не бойся, никто твои вещи не тронет. Потом новую одежду принесу тебе, даже ботинки или сапоги постараюсь найти. Здесь свои, никто тебя не обманет, даю слово офицера. Это очень сильная клятва, если человек ее дает, то должен исполнить обещание во что бы то ни стало.
Баро совсем низко опустил голову:
– Дайте слово офицера, что не будете ругаться.
– Даю слово офицера, что не буду тебя ругать, с честью и достоинством выдержу любое испытание, – пообещал Глеб.
Мальчик повернулся спиной к разведчику и задрал рубашку, показывая свою тайну. На смуглой коже краснел багровый уродливый шрам во всю спину в форме свастики. Крестообразный знак распорол загнутыми углами ребра и позвонки, расползся, словно насосавшийся крови жирный паук, по тощему тельцу.
– Это клеймо от фашистов за то, что я цыган, – объяснил Баро. – Наш барон отказался подчиняться немцам. Тогда всем детям на его глазах вырезали эти знаки на спине. А он все равно отказался, потому что у цыган нет хозяина, мы вольный народ, кочевой. Барона повесили, остальных загнали в кибитку и подожгли ее. Мать завернула меня в мокрый мешок и закрыла собой, поэтому я не умер.
От бесхитростного рассказа Баро о своей страшной судьбе у Глеба Шубина все внутри перевернулось. Мальчишка был беззащитный, изможденный голодом и скитаниями, под кожей можно было пересчитать все косточки, а на ней самой не было живого места из-за шрамов и язв.
Глеб осторожно помог Баро забраться в шайку, полную теплой воды, настругал туда мыла и велел:
– Отмокай.
Сам же принялся тереть себя с головы до ног. Вместе с грязью вехотка и мыло будто смывали с него все тяготы долгого похода, каждая клеточка в теле наполнилась силой и теплом. Он с такой силой тер себя, что все тело побагровело. Цыганенка пощадил, побоявшись сделать тому больно. Аккуратно обмыл его, использовав новенькую портянку вместо вехотки. Под слоями грязи обнаружились еще десятки мелких и больших шрамов, порезов – следы тяжелой жизни оборвыша. Сам же мальчишка на них не обращал внимания, ни разу не пискнул от боли, даже когда Глеб намылил его полностью. Только жмурился и сжимал зубы, чтобы не показать страданий от жжения в ссадинах и ранах. Потом они долго подстригали друг другу по прядке волосы маленькими ножницами из складного ножа, который подарил старшина. Разведчик даже умудрился сбрить многодневную густую щетину. Когда он замотал Баро, словно куклу, в запасную сорочку, выданную на складе, и подхватил его на руки, тот завертелся, протестуя:
– Я не маленький, сам пойду.
– Пойдешь, – согласился разведчик. – Когда обувку тебе справим. Только чистоту навели и снова мараться? Ты же цыган, а не поросенок.
Мальчишка насупился, правда, все же перестал вертеться и пытаться выбраться из сильных рук жилистого, цепкого мужчины. Теперь пряди волос не падали ему на лицо, черные глазенки так и блестели, с любопытством рассматривая все вокруг. Смуглое личико то удивленно вытягивалось, то вспыхивало радостью. На кухне при виде котелка с супом голодного ребенка мелко затрясло, а руки сами потянулись к еде. Хотя он снова усилием воли заставил себя не бросаться на еду: степенно взял ложку, повторяя действия старшего товарища, и принялся хлебать похлебку; отламывал куски от ржаной ковриги и медленно жевал их, наслаждаясь сытной пищей.
– Сейчас поедим, покараулишь вещи. Я схожу добуду тебе одежду. – Капитан Шубин с наслаждением прислушивался к ощущению сытости. Но теперь его волновало, как дальше будет жить маленький бродяжка, он не мог просто бросить его на произвол судьбы. – Вечером пойдешь со мной в штаб, надо решить, что с тобой делать дальше. Бродяжничать я тебя не пущу, выправим документы и первым составом отправим в тыл, в детский дом. Там будут кормить, одевать, отправят тебя в школу. В детском доме тебя ждет мирная, хорошая жизнь. Обещаю, никто больше тебя не обидит. Потерпи еще денек, переночуем в казарме. Слышишь, Баро? – Глеб повернул голову к мальчику, который ничего не отвечал на его рассуждения.
Цыганенок спал, уронив голову на стол. От сытной пищи и тепла его разморило прямо во время обеда, отчего обессиленный малыш крепко уснул. В одной руке цыганенок продолжал сжимать ложку, а второй оперся на узелок со своим скарбом, чтобы и во сне знать: его богатство на месте.
Шубин укутал мальчика в свой ватник, взвалил вещмешок с одеждой на спину, в руки взял спящего ребенка и его нехитрые пожитки. Поблагодарил за обед и отправился на поиски казармы. Вновь прибывших размещали в длинных бараках. Там в полутемном помещении с большим количеством самодельных настилов из досок и соломы навстречу Шубину кинулись только что прибывшие партизаны.