Два окна, одно из которых полукруглое эркерное, выходят на проспект. На подоконниках стоят три горшка – с алоэ, бальзамином и геранью. Поливает их, естественно, Тамара. Посередине комнаты – журнальный столик с овальной сосновой столешницей, подаренный мне дядей Ариком несколько лет назад, кресло, два венских стула, у стены – большой диван, я купила его перед нашествием гостей на мое тридцатилетие; на стене напротив двери висит картина, абстракция пастельных цветов. Если в нее долго вглядываться, то начнешь различать лица, но стоит отвести взгляд – они исчезнут. Картину когда-то подарил матери ее прадед; имени художника никто не знал. Хотя в нижней части холста имелись выцветшие инициалы, различить их было невозможно.

Почти вся мебель осталась с прежних времен, основная часть – еще от дедушки. Я выбросила отсюда только старый цветной телевизор и продавленный раскладной диван. Когда-то эта комната превращалась на ночь в родительскую спальню, с утра вновь становясь гостиной, где наша семья проводила время за просмотром телевизионных передач или игрой в «Эрудит».

Всех, кто приходит ко мне последние семь лет, я принимаю только здесь.

Сейчас напротив меня, на венском стуле у журнального столика, сидела Лена Кучерова. Она всхлипывала, крутила в пухлых руках носовой платок, время от времени прикладывая его к уголкам ярко накрашенных глаз.

Байер расположился на диване, расставив ноги и сложив руки на груди. Его непроницаемый взгляд плюс мое каменное лицо определенно нервировали Лену. Тем не менее за первые пять минут разговора она так и не сказала ни слова правды.

– Не понимаю, Аннуся, о чем ты говоришь… Обидно, честное слово.

– Повторяю вопрос: зачем ты снимала деньги с наших счетов?

– Ничего я не снимала!

– Их нельзя было снять без твоей подписи.

– Мало ли посторонних шляется в «Фениксе». Может, кто-то зашел в бухгалтерию и взял флэшку с подписями.

– А потом вернул обратно?

– Да.

– Лена, мы заходим на второй круг. Не утомляй меня. Я хочу спать. Зачем ты брала деньги?

– Не брала!

– Я уволю тебя по статье. Ты этого хочешь?

Она заплакала. Тушь на ее левом глазу все-таки размазалась.

– Как ты можешь, Аннуся?! Я работаю в «Фениксе» со дня основания! Разве я хоть раз за эти годы дала тебе повод усомниться во мне?

– Тогда объясни, в чем дело. Куда пропадали деньги?

– Но они же потом возвращались!

– Вот это уже лучше. Продолжай в том же духе, и тогда, может быть, я уволю тебя по собственному желанию.

– Я твоя сестра, – напомнила Лена, жалобно глядя на меня.

– Двоюродная. Итак?

Она еще несколько секунд помялась.

– Ну хорошо… В общем… Это было наваждение. Я думаю, меня кто-то околдовал.

– Лена!

– Не веришь?

– Нет, – сказала я.

Байер наклонился вперед, свесил руки между колен. Его взгляд утратил непроницаемость. Темные медоедские глаза уставились на Лену в упор.

Она посмотрела на него, потом на меня. Выдохнула.

– Ладно… В феврале, после исчезновения Акима, я была сама не своя. Такое странное происшествие… Каждый новый день ждали известия – нашли его? Или хоть на след напали, может? Но ничего. Совсем ничего. Как будто он испарился! Разве так бывает? Какой-то Хичкок просто… И ты тогда ходила как зомби. Бледная, худая… А ведь вы с ним как атлант и кариатида – всё держали на своих плечах. Убери вас – «Феникс» рухнет. И что тогда?

– И ты решила взять, пока есть?

– Да ты что?! Совсем не то было направление мысли, Аннуся! Как ты могла подумать? Нет, я только описываю свое состояние. Чтобы ты поняла. Или хотя бы постаралась понять… Вот этот мой страх – за всех нас, за «Феникс». Потом корона… Двое коллег умерли, семеро переболели. Тоже нервы, нервы… В маске я задыхаюсь, без маски боюсь заразиться. Господи… Эти мысли постоянно – что будет? Что будет? А тут еще Егор огорошил. Вдруг признался, что взял кредит.

Ленин муж Егор всегда казался мне человеком рассудительным. Он вырос в деревне, приехал в город учиться в транспортном колледже, окончил его и несколько лет работал водителем автобуса. Именно там, в автобусе, он познакомился с Леной. Она накричала на него за то, что он слишком резко затормозил и она чуть не упала. Почти год они встречались, потом поженились. После создания «Феникса» оба устроились к нам на работу. Их дочери Даше было двенадцать. С точки зрения дяди Арика Егор был идеальным мужчиной. Степенный, спокойный, хозяйственный домосед без вредных привычек. И он взял кредит?

– Егор взял кредит?!

– Аннуся, так нашей машине уже почти десять лет! Каждый месяц в ремонте! В прошлый раз на дачу поехали – ровно на середине пути заглохла! Пришлось эвакуатор вызывать.

– Вы купили новую машину?

– Обычненький фордик, двухлетний к тому же.

– То есть Егор не смог погасить кредит? – вступил Байер.

– Ну, он до этого еще Дашке навороченный компьютер купил… – Она перевела взгляд на меня. – Ты же знаешь, она дизайнерскими штуками увлекается, и у нее хорошо выходит, а компьютер старый, не все программы тянет, вот и…

Лена нашла выход: снять деньги со счета «Феникса», а потом вернуть. Она взяла подработку – вести бухгалтерию нескольких ИП. Егор по вечерам работал как таксист, на своей новой машине.

– Это было всего три раза, Аннуся! – умоляюще глядя на меня, произнесла Лена. – И я все вернула! Все до копеечки! Ты же сама знаешь!

– А не проще было попросить у меня?

– Тебе еще моих проблем не хватало… И папа всегда нам говорил: у кузенов не брать, они и так полгорода на себе тащат. Прости меня, Аннуся, ну прости. Я знаю, это было нелепо и… И глупо… Этого больше не повторится!

– Всё.

Я встала.

– Аннуся, не говори Егору, пожалуйста… Он не знает, где я брала деньги.

– Лена, я сказала: все, разговор окончен.

– Аннуся…

– Иди работай.

– Так ты меня не уволишь?

– Если еще хоть раз…

– Никогда! – пылко воскликнула она. – Ни за что!

Лена вскочила, бросилась ко мне, сдавила в объятиях. Пришлось потерпеть. Все-таки кузина…

* * *

– Вы ей верите? – спросил Байер, когда я, проводив Лену, вернулась в комнату.

– Чего только не бывает, Эдгар Максимович. А Лена всегда была импульсивна. Сначала делала и только потом думала. А иногда и вовсе не думала. В детстве она приходила из школы домой, говорила родителям: «Я не получила двойку», – и начинала плакать.

Байер усмехнулся.

– Хорошо, будем считать, этот вопрос решен. Но меня по-прежнему беспокоит мельтешение вокруг вас, Анна.

– Да бросьте, ну правда.

– Включенный газ…

– Наверняка Тамара.

– Нападение в подъезде…

– Обычное ограбление.

– Исчезновение Акима…

– Вы считаете, все это связано?

– Пока не знаю. Но чувствую: какая-то опасность есть.

Я задумалась. В начале было слово, и это слово было «Феникс». Именно тогда, когда мы стали создавать его – незамысловатый, но объемный пазл, – нас закрутил водоворот новой бурной жизни. В тот период мы с братом были как синапсиды в мезозой – мелкие и незначительные, что помогло нам выжить в среде крупных хищников. Когда нас наконец заметили и попытались наложить лапу на «Феникс», было уже поздно. Пришла в движение созданная нами мощная юридическо-силовая машина под руководством Байера, и первый же мах отсек всех претендентов, вдобавок так прищемив им хвосты, что больше нас никто не беспокоил.

Хейтеры и люди с психическими отклонениями (часто эти ипостаси совпадали) периодически атаковали нас в соцсетях, но их диваны были слишком далеко; мы не имели аккаунтов, ничего не читали, а следовательно, нашей ауры они не касались.

Мы жили как все – открыто, свободно. У нас не было персональной охраны, мы не ставили сигнализаций и не возводили заборов. Все сейсмические волны были сосредоточены исключительно в деловой сфере «Феникса».

Но в последнее время действительно – тут я была готова согласиться с Байером – стало происходить что-то странное, выходящее за рамки шаблона.

– Что вы предлагаете, Эдгар Максимович? – спросила я, борясь с желанием закрыть глаза. Определенно, я заболевала.

– Охрана для вас – однозначно, уже решено.

– Только не здесь.

– Анна…

– На улице – ладно, я согласна. Но не в моей квартире. Это не обсуждается.

Байер вздохнул.

– Хорошо. На улице. По крайней мере, будут фиксировать подозрительных личностей. И, кроме того, я бы занялся поиском того, кто может стоять за всем этим.

– Если связь действительно есть, то… – произнесла я и тут же потеряла нить мысли. – Если связь есть…

– Анна…

Байер встревоженно посмотрел на меня, встал.

– Я в полном порядке…

Я наконец закрыла глаза. И через несколько секунд провалилась в глубокую тьму.

* * *

Грипп. Видимо, я подхватила его в больнице. Или заразилась от того, кто напал на меня в подъезде. Или от старика Жучкина. Или от его собачки Мальвины…

Мысли ворочались медленно и были пусты и поверхностны. Третий день температура держалась на отметке 38,5. Я лежала на диване без сил. Рядом стоял стул, а на нем – чашка остывшего чая с малиновым вареньем, пара блистеров с таблетками, черный сухарик и маленькая пиала с недоеденным куриным бульоном.

Тамара сновала как челнок между моей комнатой и кухней, наполняя пространство ненужной суетой. Всех посетителей, кроме Байера и дяди Арика в двух масках (явившегося с бодрым поздравлением: «Скажи спасибо, что не ковид!»), она решительно отправляла прочь. А брат Абдо никого не спрашивал. В эти дни он почти постоянно был со мной. Я видела его, когда открывала глаза, – у окна, у стены; я видела его, когда закрывала глаза, – полупризрачную худую фигуру, которая то увеличивалась до гигантских размеров, то уменьшалась и таяла вдали, в черноте моего мысленного пространства. Как-то раз мне даже захотелось позвать его, попросить, чтобы он остановился и материализовался наконец, дал мне руку… Я уже открыла рот, но донесшийся из прихожей голос Тамары, снова просившей кого-то уйти, вернул меня в реальность. «Приходите завтра. Да. Нет. Я готовлю ей паровые котлетки. До свиданья».

– Тамара, исчезни, – проговорила я, когда она в очередной раз возникла у моего одра и с трагическим выражением лица склонилась надо мной.

В ватном тумане до меня донеслись ее слова «куриный супчик» и «мое золотко», а потом я вновь провалилась в сон. Глубокий, тяжелый, похожий на обморок.

* * *

Тем не менее на следующий день я почувствовала себя лучше.

За окном светлело тихое утро. Весело посвистывали птицы, резвясь в пока еще буйной и зеленой листве деревьев.

Еще сонная, сквозь полуопущенные ресницы я скользила рассеянным взглядом по знакомым предметам моего небогатого интерьера. Мысли кружили и путались. В голове то возникала, то затухала ноющая тупая боль.

Около восьми я встала и, пошатываясь, побрела в ванную.

В полдень ожидался визитор, о чем, хмуря короткие белесые бровки, с явной неохотой сообщила мне Тамара. Никогда и ни при каких обстоятельствах – это было даже не правило, а закон – я не отказывала визиторам. Если тяжесть стала настолько невыносима, что они принимали решение прийти ко мне, я не могла отменить или перенести нашу встречу. Тамара знала это очень хорошо.

Стоя под горячим душем, я думала о том, что жизнь моя как-то незаметно сузилась до маленькой полянки. На ней нет никого, кроме меня и моих братьев. Густой лес окружает ее со всех сторон, и я не вижу даже тропинки, даже просвета между деревьями. Давно не вижу. Наверное, слишком давно. Все мои интересы свелись к «Фениксу», а в последнее время еще к исчезновению Акима. И все. Но даже попытка воззвать мысленно к самой себе («Мне всего тридцать пять. Неужели в моей жизни больше ничего не будет?») никак не откликнулась в душе ни тоскливой нотой, ни горечью. Я привыкла так жить.