– Насчет экскрементов вы заблуждаетесь, – возразил Федор Михайлович, снимая очки (выходит, можно было застать его в определенные моменты без очков, в чем последователь юнговской гипотезы о синхронизации увидел бы еще более тесную связь с фрейдовскими изображениями). – Дерьмо они не едят. Психически больные особи не в счет. Впрочем, у людей то же самое… А вообще свиньи очень чистоплотны. Отводят уголок для туалета и испражняются только там. Подальше от мест, где едят и спят. По-свински они живут только тогда, когда люди помещают их в невыносимые для них условия.

Матвей усомнился:

– Пословицу знаете: «Свинья всегда грязь найдет»?

– Опять же навет! – воскликнул Федор Михайлович. – Полуправда! Да, свиньи ищут грязь, но зачем? Чтобы замараться? Нет, конечно. Купаясь в жидкой глине, свиньи спасаются от накожных паразитов. Совсем как люди, которые едут за тридевять земель на курорты лечиться грязевыми ваннами. У нас с домашними свиньями вообще очень много общего. Дикие-то совсем другие. Домашние за десятки тысяч лет, что жили рядом с людьми, совсем изнежились. Чуть что, закатывают истерики. Главное, заметьте, не напоказ, а из-за нервов. Визжат, будто их режут. Кто-то измерил в децибелах громкость их визга – оказалось, выше, чем у двигателя реактивного самолета. Если не ошибаюсь, двигатель джета выдает сто двадцать пять децибел, а свинья – сто тридцать. Хавронья может в обморок хлопнуться от неожиданности или избытка чувств. Не то еще хуже – скончаться на месте от инфаркта.

Матвей подумал: «Бережнее надо с Борисом Николаевичем обходиться. Не дай бог окочурится от нервов, тогда придется бесов в себя принять».

– Так как мне быть, доктор? Что делать-то?

– Есть шарлатаны, которые ставят диагноз по фотографии, – сказал Федор Михайлович. – Я, пока не осмотрю животное, ничего сказать не могу. Да и самому любопытно, что за феномен такой. Подождите, закончу прием и съезжу, погляжу на ваше чудо.

До Березовки они добрались на белой «Ниве» Федора Михайловича, который, загнав тачку во двор к Матвею, облачился в грязноватый врачебный халат и был готов к осмотру пациента.

Борис Николаевич дрых без задних ног в грязевой луже посреди двора.

– Здоров клопа давить, – прокомментировал Матвей.

– Это нормально, – сказал Федор Михайлович. – Все свиньи много спят и проводят во сне чуть ли не две трети суток.

Они расположились на краю лужи. Матвей позвал:

– Эй, сосед.

Кабан приподнял уши, прислушиваясь, но не проснулся. Молчал и Магардон. Матвей отыскал под забором отвалившуюся планку штакетника, потыкал Бориса Николаевич в бок. Кабан что-то проворчал во сне, Магардон проснулся:

– Еще раз разбудишь, я тебе.

– Сосед, – прервал его Матвей, – тут человек приехал, хочет с тобой побеседовать.

– Какого беса ему надо?

– Помнишь, я тебя про пацанчика спрашивал? Это его парнишка потерялся…

Магардон захохотал.

– Пусть в брюхе у своей мамаши поищет. Здесь нет ни одного. Коли опять разбудите – головы поотрываю.

Магардон захрапел. Притворно, потому что через минуту храп затих, – бес в самом деле уснул. Матвей победно посмотрел на ветеринара.

– Ну?

– Не-ве-ро-ят-но, – прошептал Федор Михайлович.

– Дальше еще закидонистее, – пообещал Матвей.

Он склонился к кабаньему уху и позвал негромко:

– Елизарушка, просыпайся, засоня.

Молчание. Только Борис Николаевич, тихо похрюкивавший во сне, насторожил лохматые уши.

– Елизарка! – Матвей начал сердиться.

Кабан открыл глаза, повел рылом из стороны в сторону, словно пытаясь сообразить, на каком свете находится, затем перевалился на другой бок, повернувшись спиной к визитерам, и, судя по всему, вновь уснул.

– Елизар, вставай! – закричал Матвей, не опасаясь уже разбудить Магардона.

Кабан вскочил, будто ошпаренный, подбежал к Матвею и ветеринару, остановился. И вдруг принялся трястись и отряхиваться совершенно по-собачьи. Брызги липкой глины полетели во все стороны. Матвею-то что. Он завсегда в затрапезе – танки грязи не боятся. Вот ветеринару в его не первой свежести халате досталось. Он успел отвернуться машинально, так что замарался не только спереди, но и сзади.

Елизар радостно хохотал. Ясно: гопник, притворяясь спящим, нарочно ворочался с боку на бок, чтобы побольше изгваздаться.

– Ты что, сука, творишь?! – вознегодовал Матвей.

– А не буди, – насмешливо парировал бес.

На самом деле он, конечно, был рад, что его разбудили и дали возможность сыграть над лохами клевую шутку.

– Я тебе, падла, врача привел, а ты, – сердито начал Матвей.

– Врачей не ем, – отрезал Елизар. – Только курей и кроликов. Или тащи его в дохлом виде. Тогда, так и быть, схаваю.

Бес он и есть бес – с ним по-человечески не поговоришь. Но и Матвей не лыком шит, попытался направить разговор в нужную сторону.

– Дурак ты, Елизарка! Не боишься, что я твоему старшому настучу: совсем, мол, малец берега попутал?

Бес протяжно зевнул:

– Нет здесь никого: ни старшого, ни младшего. Один я. Спать хочу. Отвали и врача своего забери.

На этом демонстрация закончилась. Матвей выразительно посмотрел на ветеринара и повторил вопрос, в который упаковал постановку множества практических и теоретических проблем, решаемых только в долгой задушевной застольной беседе под хорошую закуску:

– Ну?

Состоянию Федора Михайловича подошло бы определение «когнитивный диссонанс», не будь этот термин заезжен до потери смысла. Специалист с большим опытом был полностью сбит с толку и не знал, что подумать, а тем более что сказать. После долгого молчания он наконец вымолвил:

– Боюсь, ваш кабан серьезно болен.

Матвей отозвался не без иронии:

– Спасибо, доктор, очень помогли. Разъяснили. Так что с ним?

После нового приступа молчания Федор Михайлович признался:

– Не представляю.

– Так что делать-то? Вылечить можно?

– Как лечить?! Никаких методик борьбы с душевными заболеваниями свиней не существует. Вы, конечно, спросите, не стоит ли его забить? Вопрос спорный. Известно, что мясо животного, находящегося в состоянии стресса, сильно теряет в качестве. Логично предположить, что из-за психической болезни оно, вернее всего, непригодно в пищу или даже опасно для здоровья…

Большие уши Бориса Николаевича поднялись и развернулись раструбом в сторону ветеринара. У свиней очень тонкий слух, чего Матвей не знал, а Федор Михайлович, очевидно, не учел. На массивной физиономии Бориса Николаевича выразилось сначала недоумение, затем возмущение и, наконец, ярость. Он зарычал глухо и гортанно и проскрежетал, с трудом выговаривая слова человеческого языка:

– Я сам тебя забью.

По-видимому, кабан, или сидящий в нем бес, был не в ладах с русской грамматикой и не понимал, что сослагательное наклонение в данном случае служит отрицанием. Тяжко ступая, как поваленная на бок и обросшая черной щетиной статуя командора, Борис Николаевич двинулся к людям.

– Боря, ты неправильно понял! – закричал Матвей. – Он лечить тебя хочет!

Федор Михайлович, впавший в ступор, спокойно наблюдал за приближением кабана.

– Странная реакция. Обычно они стремительно бросаются в атаку.

– На кой лясы точить?! – чуть не взвизгнул Матвей. – Ноги в руки и ходу!

Он схватил ветеринара за рукав и потащил к крыльцу. Остановившись наверху, оба оглянулись. Кабан с непреклонностью миниатюрного Т-34 двигался к ним. Матвей впихнул ветеринара в дом и запер дверь на засов. Затем они услышали глухой удар. Кабан штурмовал препятствие.

– Не трухайте, доктор, выдержит, – прошептал Матвей, имея в виду дверь.

Она выдержала. Борис Николаевич отправился рушить тачку ветеринара. «Нива» тоже выдержала. Хотя пороги и низ корпуса немало пострадали. Федор Михайлович не обратил на действия кабана никакого внимания. Он размышлял.

Невольным узникам повезло. Матвей, ублажая беса брагой, оставил пару-другую литров для себя. Он усадил ветеринара за стол, налил ему полную кружку, чокнулся и провозгласил:

– Ну, будем! Для прочистки мозгов.

Уж кто-кто, а он знал ноотропные свойства своего зелья. Оно и впрямь прочистило. После бражки Федора Михайловича прорвало. Он вышел из ступора и сообщил:

– Мне все понятно.

Он попытался как можно проще объяснить Матвею, что произошло с Борисом Николаевичем. Ветеринар обладал широким кругозором и немалыми познаниями, выходившими далеко за пределы его профессии. Разбирая феномен кабана, говорящего двумя голосами, он исходил из теории замечательного отечественного ученого Бориса Федоровича Поршнева о роли безумия в возникновении разума. По этой теории безумие стирает адаптивные рефлексы нормальных животных, а потом из этого хаоса рождается разум.

– Че-то не понял, – перебил его Матвей. – Это если съехать с ума, сразу поумнеешь? Так, что ли?

– У нас с вами разум имеется, и заполучить побольше вряд ли удастся, – сказал Федор Михайлович. – Поршнев имел в виду наших далеких предков, троглодитов, неразумных существ, которые еще не были людьми в полном смысле слова. Улавливаете цепочку: неразумие – безумие – разум?..

– Фактически, – сказал Матвей, чтобы не ударить в грязь лицом.

– Как выяснилось, Поршнев был неправ только в одном своем утверждении. Он считал, что в мире животных нет психопатологии, – продолжал Федор Михайлович. – Час назад я сам был в этом уверен. Ваш кабан доказал обратное. Очевидно, процесс одомашнивания зашел так далеко, что у отдельных особей начали возникать психические заболевания, а вслед за ними и разум.

– Ну ни хрена себе! – только и смог вымолвить Матвей, забыв о своем намерении придерживать при докторе язык.

Доктор даже не заметил матерного словца.

– Понимаете? Выстраивается довольно убедительная цепочка. Ваш кабан заболевает психически. Заболевание способствует развитию сознания и обретению разума. Став разумной личностью, кабан получает в качестве сомнительного бонуса и все психические аберрации, в том числе раздвоение личности.

– Как это? – спросил Матвей.

– Заболевание, при котором личность как бы разделяется на две самостоятельные личности и каждая не знает о существовании другой.

– Похоже! – оживился Матвей. – Так кто раздвоился-то? Борис?

Федор Михайлович задумался.

– И да и нет. То есть первоначально раздвоение произошло у кабана, образовав вторичную личность, которую вы зовете Магардоном. Однако процесс двинулся дальше, и теперь у самого Магардона случилось раздвоение личности, в результате чего возник юный хулиган Елизар.

Матвей запутался в раздвоениях и вернул ветеринара с небес на землю:

– А ежели проще, и никакие это не личности, а бесы?

Широкий кругозор не позволил Федору Михайловичу просто отмахнуться от глупого предположения. Он рассмотрел и этот вариант. В отличие от практического эмпирика Матвея, он был эмпириком теоретическим, то есть полагался на эмпирический опыт авторитетов, который не пытался проверить, поскольку доподлинно знал, что опыт этот верен. Поэтому личный, непосредственный опыт встречи с бесами его не убедил и не мог убедить, ибо противоречил неоспоримому опыту авторитетов. Однако он нашел верный метод объяснения феномена, не поддающегося объяснению.

– Этого не может быть, потому что бесы не существуют как реальные сущности, а являются лишь галлюцинациями или реликтами архаических верований. Но если вообразить, что они реально существуют, то можно было бы предположить, что данная особь действительно – то есть «действительно» в самом условном смысле в контексте чисто условного предположения – страдает раздвоением личности.

– Может, их просто двое, – предположил Матвей.

– Кого двое?!

– Бесов.

– Тьфу! – плюнул ветеринар. – Вы меня совсем запутали… Нет никаких бесов!

Время за этими разговорами шло, а у бесов (по версии Матвея) или у свихнувшегося кабана (по версии ветеринара) не наблюдалось намерения выпустить узников на свободу. Борис Николаевич топтался около крыльца, поджидая, пока жажда или естественная нужда не заставит их выйти наружу, поскольку вода и прочие удобства помещались во дворе. Матвей открыл окно, высунулся наружу и крикнул:

– Эй, сосед!

– Кончай прятаться, – раздраженно проговорил Магардон. – Выходи, тогда поговорим.

– Пацаненок-то повежливее тебя!

– Какой еще пацаненок?