– Забыл? Я тебе о нем говорил. Пацанчик, что вместе с тобой помещается.

– Опять глаза залил? – осведомился бес.

– Ты где проживаешь? В желудке или где? В кишках? А хоть раз в другие уголки заглядывал, нет ли там кого по соседству? Этот пацанчик, он, может, в легких обретается. Или в мочевом пузыре… Мест много…

– Чем докажешь? – кабан переместился от крыльца под окно.

– Дай подумаю. Да вот, вспомнил! Он у Козла кур ловил и жрал. Сам мне рассказывал. Было такое?

– Что-то такое вроде случалось. Козлевич на стену лез.

– Теперь подумай, откуда я об этом узнал? Башкой поработай.

– Мало ли чего, – неопределенно пробормотал Магардон.

– Проверь, – предложил Матвей. – Иди к себе и затихни, будто тебя нет. Как пацанчик появится, я тебя позову. Только до времени не высовывайся, спугнешь. Лады?

– Лады, – пробурчал Магардон и затих.

Выждав немного, Матвей позвал:

– Сосед.

Бес не откликнулся. Борис Николаевич стоял неподвижно, как вымазанный в грязи памятник неизвестному кабану. Значит, нечистый без обмана ушел на дно. Матвей отодвинул засов.

– Можно не спешить. Время есть.

С крыльца спускались тем не менее с опаской. Не было гарантий, что кабан остался без управления. Они обошли его стороной, а Борис Николаевич вопросительно уставился на Матвея своими свиными глазками. Он явно отсутствовал во время недавних бурных событий.

– Вот так-то, Боря, – только и сказал Матвей.

Разумен кабан иль не разумен, много будет чести пересказывать ему инцидент, который произошел в его присутствии, но без его участия. Пусть газеты читает.

Ветеринар забрался в свою немало пострадавшую «Ниву». Двигатель, слава богу, завелся. Федор Михайлович был настолько выбит из колеи, что укатил, не попрощавшись. Матвей остался наедине с бесами, безо всякой поддержки. Наука так же мало ему помогла, как религия.

Деваться некуда. Подмывало бросить все к черту и сбежать из зараженного нечистью родового гнезда, но останавливали не столько сентиментальные, сколько рациональные соображения. Здесь он, каков ни есть, а хозяин, домовладелец. А кем станет, если уйдет? Бомжом, которого ждет одна только участь: подохнуть под чужим забором. Нет, надо терпеть и думать, как выкурить бесов из хряка, который был сам по себе немалым ресурсом, доставшимся к тому же бесплатно.

Ужиться с нечистью помогала ему изначальная деревенская привычка к близким межвидовым контактам – то есть общению с домашним скотом. Правда, пользы от бесов не было никакой. Конечно, если их приручить, то выгоду принесут, но Матвей никак не мог придумать, какую именно. По крайней мере, они говорили по-человечески, хотя хлопот с ними было несравненно больше, чем с коровами, козами, свиньями и прочими бессловесными тварями. Даже их владение речью приносило Матвею дополнительные заботы. Овца не способна требовать: дай мне то, сделай другое. Бесы – те очень даже способны.

Первым делом Магардон велел соорудить для себя ванну. Матвей залил посреди двора лужу из жидкой грязи, в которую кабан немедленно улегся, похрюкивая от наслаждения, причем непонятно было, кто это хрюкает: Борис Николаевич или бес. Может, оба, в унисон? Так у Матвея появилась новая обязанность – ежедневно подливать в ванну воду.

Затем Магардон сообщил, что из всей еды он предпочитает комбикорм. Нелепость какая-то! Откуда бесу знать вкус комбикорма? Это, вероятно, Казлаускас, сволочь, подсадил его на полезное питание. Но Матвей и без того понимал, что проблему с прокормом нужно как-то решать. Запаса картошки надолго не хватит, придется пустить в ход посевную. Дальше-то что? Ну спер он ночью у соседа мешок комбикорма, но это просто повезло, если б поймали, отмутузили бы до полусмерти, а в долг никто не даст из идейных соображений: «Нечего бесов кормить». Взялся Матвей за работу – пошел по дворам: кому забор поправить, кому вскопать, кому дров наколоть… Слава богу, в Березовке живет немало престарелого, хилого народа, которому тяжелые работы не под силу. Иные из жителей – и вовсе одинокие старушки. Так что кое-какую малость удавалось добыть, в основном бартером и в обрез – всего лишь нахлебникам на прокорм.

У Елизара запросы были попроще, а от браги юнца воротило в прямом смысле слова, тем более что изо всех алкогольных переживаний ему доставалось только похмелье. Он принадлежал к молодому поколению, которое презирает пьяниц и называет их обезьянами, а из обыденности вырывается с помощью веществ, запрещенных в Российской Федерации законом.

– Слышь, чувак, достань травки, – просил он Матвея.

– Да вон же, огород зарос. Жуй любую: хоть лопух, хоть чертополох.

– Мне другая нужна. Реальная.

– Вон ты про какую, – догадался Матвей.

– Фактически.

Такая травка в Березовке не росла, привозить ее было некому. Жаль. Обкурившись, Елизар меньше бы досаждал Матвею. Сейчас он первым делом нашел дыру в заборе и стал лазить к соседке Зое Марковне в огород, где не столько воровал, сколько вытаптывал. Просто удивительно, сколько упорства, сил и энергии способен затратить хулиган на бессмысленные разрушения. Не по злобе, а из извращенного чувства юмора.

– Ну вот на шиша ты Марковне опять огород перепахал?! – спрашивал Матвей.

– А че? Прикольно.

Когда огород наскучил, настала очередь Матвея. Часа в три ночи, когда Магардон уходил на дно, а Елизар перехватывал управление Борисом Николаевичем, кабан взлетал на крыльцо, таранил дверь рылом из вороненой оружейной стали и вопил:

– Матюха, спишь, что ли! Ну спи, спи! Не стану будить! – и гнусно хихикал.

Дверь трещала, но держалась, а Матвея подбрасывало, будто под ним взорвалась граната. Когда наконец удавалось унять сердце и кое-как слепить разорванное на куски тело, Елизар вновь шарахал в дверь:

– Мотька!

И так до утра. Или долбанет разок и затаится, как в анекдоте, где сосед швыряет башмак в стену, а Матвей полночи лежит, ожидая: вот-вот опять вдарит.

Заодно подшучивал шалун и над Магардоном. Под забором у Матвея валялись разные железки. Было время, когда он промышлял сдачей металлолома: бродил по деревне и округе, собирая механический хлам, который валялся повсюду, начиная от неподъемных ржавых останков механических динозавров и до железной мелюзги – пружин, болтов, гаек, непонятных деталей, похожих на части головоломок. Потом он это дело забросил, но с тех пор осталась валяться в подзаборном бурьяне всякая ржавая мелочь. Из этих-то остатков повадился Елизар выбирать самые острые и корявые железяки и бросать их в грязевую ванну посреди двора. Сидя в кабане, он управлял им, как экскаватором или бульдозером, заставляя Бориса Николаевича толкать рылом металлическую требуху или переносить ее в зубах. Самое забавное, что наслаждаться результатом он мог только в воображении. Когда Магардон находился у руля, младший бес как бы не существовал или, во всяком случае, себя не помнил и не сознавал, а потому не присутствовал при том, как старший, поев комбикорма, приправленного мешанкой, и совершив моцион, плюхался в ванну и тут же с позорным визгом выскакивал из нее как ошпаренный. В итоге выходила Елизарова забава боком Матвею – это ему приходилось лезть в грязь и шарить в луже в поисках опасных предметов.

За этим занятием застал его бредущий мимо забора ветхий дед Велехов.

– Пиявок разводишь?

– Бес озорует, – отозвался Матвей, выбрасывая на сушу очередную железяку.

– Разве ж это озорство? – дед остановился и оперся на столбик штакетника. – В кабане сидючи, особо не разгуляешься. Вот когда он в Сосновке в Анне Павловне сидел, там он себя оказал.

– В Скобелевой сидел?! – изумился Матвей. – В главе сельской администрации? Так я и думал, что она с нечистью знается!

– Да нет же, в другой Анне Павловне, в заслуженной учительнице, пенсионерке. Сам я, конечно, доподлинно не знаю, но тамошние люди рассказывают, что жила старушка тихо-мирно, с хлеба на воду перебивалась, а потом не выдержала и написала в Район, в администрацию, заявление, чтоб пенсию прибавили, не то она Путину пожалуется. Ей оттуда вежливым письмом ответили: потерпите, мол, немного, скоро не только вам, всем повысят, а между тем для острастки, чтоб воду не мутила, наслали на нее бесов. В то время как раз перепись населения началась, и районное начальство решило сэкономить на почтовой посылке или курьере – впарило бесов переписчикам в нагрузку, чтоб старухе доставили.

Пришел переписчик к старушке, начал чин чинарем записывать: имя-отчество, дата рождения и прочее. Записал, попрощался и вдруг спохватился: «Ах, простите, чуть не забыл… Посылочка вам, распишитесь, что получили», – и ставит на стол картонную коробку. А сам, пока старушка копалась, ручку искала, чтобы расписаться, шмыг за дверь. Бесы вылезут, разбираться не станут, в кого вселяться, влезут в того, кто поближе.

– Ни фига себе! – изумился Матвей. – Вот обломалась бабка. Поделом – не дразни начальство.

– С тех пор и началось, – продолжал дед. – Сперва с мелочей. Народ думал: пацаны хулиганят. Коротают время, не могут дождаться, пока окончат школу и улетят из родной деревни. В один прекрасный день вдруг разом забурлили все нужники в Сосновке и пошли извергать дурно пахнущую лаву. Отцы перепороли всех недорослей, однако не выяснили, кто придумал мерзопакостную забаву и откуда взяли карбид. Недоросли стояли на своем: «Не мы». В другой раз завыли все деревенские собаки, да не просто, а с переливами, как сирены при воздушном налете. Сутки напролет концертировали, несмотря на пинки и уговоры.

Потом случилось того хуже: в магазине вся водка в воду превратилась. Ну не может так быть, чтобы во всех бутылках сразу! В магазине подменить продавцы не осмелятся. С завода, что ли, такую привезли? Конечно, мало кто из мужиков магазинную берет, разве что для форса, обычно сами гонят. Однако обидно. Наконец кто-то догадался, что это специально так подстроено, чтоб народ поднять против законной власти. Многие согласились, но уточнили: надо только посмотреть в интернете и убедиться, что такую же провокацию учинили не только у них в деревне, но и по всей стране.

Но в это время прибежал Пашка Шинкарь и сказал, что в двух флягах у него брага обратилась в вонючую водичку и заплесневела. Мужики – те, что гнали, – бросились по домам проверять. У всех та же история. Стало ясно: ведьма гадит. А как узнать кто? Во-первых, сразу понятно, что баба. Не то чтоб мужики были на пакость не способны, этого никто не утверждал, но водяру испоганить – на это ни один из мужского пола не решился бы. Даже самый зловредный. Стало быть, половину подозреваемых сразу отмели. Значит, ведьма. И ясно кто: Колотушкина Дарья Семеновна. Во-первых, вдова. Троих мужей в могилу свела и на четвертого зарится. Во-вторых, только глянь на нее, и сразу понятно – чертовка: рыжая, косоглазая, на левую ногу хромает… Это даже перебор – и одного из признаков было бы достаточно. Кошек полный дом развела, а когда по улице идет, людей сторонится да про себя что-то бормочет. Приступили к ней: «Ты зачем, Дарья, порчу наводишь?» Она в отказ. Уперлась и ни в какую. Стали способы вспоминать, как уличить. Вспомнили: связать и бросить в воду. Одни говорят: если выплывет, то ведьма. Другие спорят: наоборот, если потонет. Никого не осталось, кто знал бы, как по науке. Решили испробовать, а там видно будет. По обстоятельствам. Ты небось знаешь: у них омут есть на Сунеге, самое подходящее место. Туда и бросили. Потрепыхалась в воде Дарья, булькнула и пошла на дно. Одни кричат «ведьма», другие «не виновна». Спорили, спорили, наконец сообразили: это же проба, а не казнь. Надо спасать. Вытащим, потом разберемся. Стали нырять. Еле нашли. А в ней жизни нет. Не откачали. Плотников возьми и скажи: «Ведьма или нет, а Митьке повезло». Дмитрий Волкодеров – это тот мужик, которого покойная Дарья себе в мужья прочила. В общем, вопрос остался открытым. Решили поглядеть, что дальше будет.