– Несколько дней. Когда я нагрянул в приют, Мадлен сидела на грязном тюфяке и не обращала на меня решительно никакого внимания, пока не услышала свое имя. А потом в ее глазах появился ужас.

– Хм… – нахмурился Джеймс. – Когда именно она на тебя накинулась? Вы уже подъехали к ее дому?

– Не совсем, но уже были на их улице.

Друг снял очки и протер их белым носовым платком.

– Стало быть, не обязательно припадок связан именно с ее жилищем. Возможно, миссис Бэкфорд возбудило воспоминание, связанное с одним из мест рядом с домом.

– Не исключено, – признал я.

Вздохнув, Джеймс положил очки на стол.

– Твой рассказ меня не удивил. Все это вполне сочетается с теми признаками, которые я у нее наблюдаю. Очевидно, больная страдает помутнением рассудка, вызванным регрессивной истерией.

– Регрессивной истерией… – повторил я.

– Пациентка невольно возвращается к детской модели поведения. Кусается, царапается, молчит. Неразвитость речевых навыков как раз и отличает ребенка от взрослого.

– Послушай, Джеймс, она ведь просто измотана. Наверняка во время пребывания в Холмделе старалась не спать, боялась, что во сне ее покусают крысы.

– Значит, таков твой диагноз? – раздраженно передернул плечами приятель. – Чрезмерная усталость?

– Господи, Джеймс! Я вовсе не пытаюсь ставить диагнозы! Просто говорю, что могут быть и другие причины. А если Мадлен действительно что-то напугало, потому она и бежала из дома?

– Слова мистера Спира твою версию не подтверждают, – возразил приятель. – Он ведь сообщил, что Мадлен в ярости набросилась на Бэкфорда. Тут скорее гнев, но никак не страх.

– Он мог и ошибиться, – парировал я, хотя сам сознавал, насколько слаба моя гипотеза.

– Ты опираешься лишь на пресловутый «ужас в глазах», – насмешливо сказал Джеймс. – Бог мой, она еще не проронила ни слова, а у тебя имеются показания трех – нет, даже четырех разных свидетелей, в том числе доктора. Ведь их заявления не противоречат друг другу.

Я открыл рот, готовясь привести свои доводы, однако друг, подняв руку, остановил мой порыв.

– Знаю, ты считаешь, что любое странное поведение обязательно должно иметь логический повод. Ничего подобного, Корраван! Сумасшествие может быть вызвано вполне физиологическими причинами, точно так же…

– Я знаю, Джеймс.

– … точно так же, как и болезни внутренних органов. Физиологические сбои способствуют расстройству умственной деятельности и нарушают реакции мозга. Подозреваю, что в случае миссис Бэкфорд страх не имеет никакого отношения к реальности.

– Почему же она вела себя настолько по-разному у дома и у госпиталя? – не сдавался я. – Бедняжка совершенно успокоилась, когда мы подъехали к вашим воротам.

– В твоих рассуждениях есть логика, – развел руками Джеймс. – С другой стороны, больная только что замахнулась на медсестру и швырнула в стену тарелку с супом, а ведь она наверняка голодна.

Суп?

Я наклонился к приятелю.

– Ее только супом и кормили в Холмделе, Джеймс. А если миссис Бэкфорд уже видеть его не может? Сам ведь рассказывал, что вкус и запах сильнейшим образом связаны с нашими воспоминаниями.

Джеймс выглядел уже не так победоносно, и я продолжил наступление:

– Допустим, мы вернем Мадлен домой насильно. А вдруг она снова убежит, и на этот раз мы найдем ее слишком поздно? Вдруг ей покажется, что ногти – не самое действенное оружие против мужа? А потом нашу пациентку осудят за убийство. Кому от этого будет лучше?

Приятель открыл ящик стола и вытащил бланк, на котором обычно пишут направление на госпитализацию.

– Конечно, я могу принять ее в отделение, однако тебе следует сообщить об этом Бэкфорду. Больной необходимо остаться у нас на неделю, а то и на две – пока не восстановится рассудок.

– Нет, Джеймс. Придется сделать иначе.

– Так и знал, – пробормотал приятель, ущипнув себя за нос. – Это незаконно, Корраван. Помимо всего прочего, несчастный супруг наверняка сейчас сходит с ума.

– Стоит ему сообщить – и он тотчас заберет жену из больницы. Люди, подобные Бэкфорду, скорее умрут, чем допустят, чтобы в обществе распространились слухи о душевном нездоровье жены.

– У мужа в любом случае прав больше, нежели у доктора. Ничего не могу поделать.

Я мигом затронул другую струну, пока Джеймс не укрепился в своем мнении.

– А вдруг – хотя пока все говорит об обратном, – Бэкфорд жестоко обращался с женой? Неужели ты станешь рисковать, возвращая Мадлен домой?

В прошлом году Джеймс, подчиняясь требованиям закона, вернул молодую женщину негодяю мужу, и тот немедленно избил жену до смерти.

– Не трави мне душу, Корраван, – сердито блеснул глазами друг. – До сих пор терзаюсь, вспоминая миссис Уоттc.

– Ты ведь не причинишь женщине никакого вреда, подержав ее здесь несколько дней, – настаивал я. – Пусть придет в себя. В конце концов, Мадлен заговорит, и ты решишь, как поступить дальше. В госпитале ей ничего не грозит.

– Тебе известно, что меня могут уволить за нарушение закона? – Джеймс метнул на меня еще один негодующий взгляд.

– Ничего ты не нарушаешь, – возразил я. – Вся ответственность на мне. Скажешь, что несчастную нашли на улице – так тебе сообщил инспектор Корраван.

Доктор повозил по столу бланк направления на госпитализацию, подравняв его кромку с краем столешницы. Я молча ждал его решения. Наконец Джеймс тоскливо посмотрел мне в глаза.

– Мы оба знаем, что я не смогу тебе отказать. После того, что ты для меня сделал…

У меня словно гора с плеч свалилась.

– Не обижай меня, – пробормотал я, устыдившись своего бесцеремонного давления. – Ты мне ничем не обязан. Мы уже давным-давно в расчете.

Приятель задумчиво кивнул.

– Ты сделаешь это не для меня, Джеймс. Я чувствую, что в истории миссис Бэкфорд не все так просто. Надо дать ей возможность рассказать, что произошло на самом деле.

– Договорились, – сказал Джеймс после долгого молчания. – Дам ей три дня. – Сбросив направление в ящик стола, он продолжил: – В одном ты прав. Миссис Бэкфорд измучена после того, что ей пришлось перенести.

– Завтра забегу ее проведать, – ответил я, надевая шляпу.

– Cave quid vis^[3], – кисло пробурчал друг.

Джеймс обычно переходил на латынь, когда хотел оставить за собой последнее слово в споре. Впрочем, на этот раз он, похоже, признавал, что победителей не судят.

Выйдя во двор, я глянул на освещенные окна женской палаты, представив себе, как Мадлен, скорчившись, сидит в постели, а санитарка тем временем отмывает со стены брызги супа.

Скорее всего, миссис Бэкфорд видела разницу между Холмделом и госпиталем Святой Анны, коли способна отличить свой дом от больницы, и в ближайшее время она это осознает.

На душе было неспокойно. Всегда испытывал удовлетворение, найдя пропавшего человека. Нашел – убирай папку со стола. Но сейчас… Что, если через три дня Мадлен так и не заговорит?

Во всяком случае – я ее вытащил, а Джеймс не подведет.

Пора навестить судью.

Глава 5

Я добрался до трех похожих друг на друга элегантных трехэтажных домов на ухоженной улице. Альберт жил в среднем из них. Эркеры, окна в частом переплете, аккуратно закругленные ступени, поднимающиеся к входной двери. На подходе к лестнице вспомнилось несколько дел, расследование которых начиналось в точно таких же домах. Одно из них мы вели в мае прошлого года: прекрасная юная бездельница стала предметом раздора между двумя ее поклонниками, один из которых впоследствии убил девушку в экипаже, принадлежавшем сопернику. Другой случай произошел двумя годами ранее. Тогда преступники похитили сына одного из членов парламента, и труп молодого человека обнаружили без пальца, на котором тот носил золотой перстень с бриллиантами.

Разумеется, родители жертвы всегда рассказывают, что погибшее чадо было замечательным человеком, пользовавшимся горячей любовью друзей. Если дочь – значит, обязательно добрая и скромная девушка. Если сын – то непременно умный и доброжелательный молодой человек. Конечно же, погибший проявлял неслыханное великодушие по отношению к слугам.

Всплывавшая же в ходе расследования истина неопровержимо доказывала теорию Джеймса. Тот утверждал, что причиной убийства всегда становится один из четырех мотивов: страх, месть, алчность или страсть. Если семья состоятельна, обычно мы сталкиваемся с последними двумя из них. В случае Роуз Альберт наверняка присутствовала корысть или любовь, а может, и то и другое.

Поднявшись по ступеням, я взялся за дверной молоток.

Горничная проводила меня в кабинет судьи – просторную комнату с камином, книжными шкафами и двумя столами разного размера. Каждый том на полках – в кожаном переплете. Судья стоял у большого стола, заваленного стопками книг и документов. Первый шок явно прошел: Альберт вновь обрел нормальный цвет лица, а в холодных глазах появился суровый блеск.

Интересно, что его разгневало больше: смерть дочери или мое вторжение? Люди порой забывают, что приглашали меня к определенному времени.

– Добрый вечер, ваша честь.

– Вы – тот самый человек из Ярда. Корбин? – буравя меня взглядом, осведомился Альберт.

– Корраван. Майкл Корраван.

– Что у вас с лицом?

Надо же, почти забыл о своих боевых отметинах.

– Ничего особенного. Просто упал.

– Полагаю, первым делом вы захотите порыться в нашей личной жизни, – раздраженно скривив губы, бросил судья.

Можно подумать, я пришел выманить у него деньги, а не найти убийцу дочери! Что делать, у некоторых людей горе выражается именно так.

– У меня действительно есть несколько вопросов, – спокойно ответил я. – Во-первых, получала ли ваша дочь – или любой из членов семьи – какие-либо угрозы?

– Угрозы? – сбавил тон судья. – Вы имеете в виду, что нашу дочь могли запугивать или чего-то от нее требовать?

Я кивнул, уже понимая, что услышу в ответ.

– Боже, нет. – Альберт яростно затряс головой, и его второй подбородок также пришел в движение. – Ничего подобного не было!

– Отлично. В таком случае, придется расспросить вас о мисс Альберт. Знаю – это нелегко, однако я здесь в ваших же интересах.

Обдумав мои слова, судья уселся в кожаное кресло подле камина и махнул рукой на второе.

– Расскажите, как она умерла. Ничего не утаивайте, – начал он. – Не щадите моих чувств, в этом нет необходимости.

Подобные речи я слышу из раза в раз, но никогда не принимаю их за чистую монету. Скажи отцу, что его ребенок был задушен и изнасилован, – и страшные образы будут преследовать человека годами; поэтому я по возможности стараюсь избегать жестких выражений либо находить им замену, если такой возможности нет.

Сегодня мой собеседник – судья, способный проверить каждое мое слово. Следовательно, придется сообщить ему малейшие подробности, иначе Альберт сочтет меня лжецом.

– Вы уже слышали, что эксперты установили: ваша дочь задушена, – заговорил я, не отводя взгляда. – Кисти ее были связаны, на предплечьях обнаружены порезы, однако крови Роуз потеряла совсем немного – стало быть, раны нанесены после смерти. Никаких признаков борьбы, и нет оснований полагать, что убийца решился на иные формы насилия.

Судья побледнел, и на щеках его вновь, как в кабинете Винсента, заалели яркие пятна. Очевидно, его воображение разыгралось не на шутку.

В попытке отвлечь Альберта от тяжелых мыслей и одновременно получить нужные сведения, я поспешил задать следующий вопрос. Начнем с простого.

– Расскажите о дочери. Сколько ей было лет?

Судья молча крутил перстень на мизинце, и черный камень то появлялся у меня перед глазами, то исчезал вновь.

– Врагов у нее нет, – наконец подал голос он. – Раз совершено убийство, – значит, следует искать недоброжелателей, не так ли? Нет, Роуз – всего лишь молодая девчонка.