– Как же вы намерены осуществить… столь удивительное дело? – спросила Эльга.

Ей, женщине, легко было показать свое непонимание и просить объяснений.

– В этом деле господин наш Оттон повелел нам испросить у тебя совета, госпожа Хелена, – с любезной улыбкой ответил диакон Теодор – средних лет, полный светловолосый мужчина, вида скорее бойкого, чем важного. – Нам неведомы пути в Хазарию, но ведомо, что ваши люди много лет и торговали, и враждовали с хазарами. Должно, у тебя имеются люди, что знают безопасные пути в ту страну, владеют ее языком и понимают обычаи.

Даже в столь торжественной обстановке на его румяном лице отражалась склонность к радостям жизни, не совсем приставшая духовному лицу. Лицо его с узким лбом и пухлыми щеками несколько напоминало грушу, так и тело, шире в области живота, чем груди, тоже напоминало грушу, только побольше.

Эльга взглянула на Торлейва. Хельги Красный когда-то был весьма дружен с хазарином Песахом, видным военачальником, и под его покровительством несколько лет прожил в хазарской Карше. Благодаря этому у нее имелся под рукой хотя бы один человек, владеющий хазарским языком – Торлейв. Но постоянная торговля с хазарами шла через ту же Каршу и держалась больше на полутайных связях торговых людей – постоянных договоренностей с каганом и хакан-беком, как с греческими цесарями, у русов не было. Давным-давно, когда в Киеве сидел Олег Вещий, а Свенельд, отец Мистины, был молод, русы и хазары кровавыми клинками разрубили всякие возможности для «торгового мира», и прежние волоки за пять десятков лет заросли густым лесом.

– Может статься… такие люди у нас найдутся, – с сомнением проговорила Эльга. – Но только я не отпущу их в Хазарию на такое… опасное и сомнительное дело.

– Может, госпожа Хелена дозволит этим людям, – Хельмо тоже бросил взгляд на Торлейва, – обучить нас языку хазар? Ведь чтобы выбрать путь и все подготовить, уйдет немалое время…

– А помощь в этом деле поможет всем верным в спасении души! – добавил Гримальд, с намеком поклонившись Эльге.

– Да уж верно, не завтра вам в путь пускаться! – сказал Святослав. – Даже и не знаю… К морю Греческому обоз давно ушел, это теперь другого лета ждать… Через Десну и Оку… Да там к Дону пробраться трудно будет. Прежних волоков на Хазарскую реку, говорят, нету больше.

– Милость владык в помощи странникам велика перед очами божественного милосердия, – решился обратиться к князю Гримальд. – И если ваши светлости помогут нам достичь нашей цели, то мы готовы всеми средствами помогать и вам… буде у нас сыщутся дела для общей пользы.

Святослав взглянул на него уже без гнева, но отсутствующий взгляд его ничего не выражал.

– Ин ладно, – обронил он. – Ступайте пока восвояси, а завтра жду вас к себе на обед. Тогда еще потолкуем…

Не то чтобы он поверил в возможность крещения хазар, но раз уж Оттон задумал столь безумное предприятие – не будет ли здесь и впрямь какой пользы для руси?

Глянув на Хельмо, Торлейв заметил, как его приятель выдохнул и быстро перекрестился.

* * *

– Позволь мне узнать… – начал Хельмо, когда дружина посольства выехала со Святой горы.

Радольв и Торлейв отправились провожать немцев восвояси, в Ратные дворы. Еще на улицах Хельмо знаком предложил Торлейву придержать лошадь, и теперь они вдвоем ехали в десятке шагов позади прочих.

– Что?

Ошарашенный не менее прочих – если не более, как ближе других знакомый с хазарами, целью посольства, Торлейв ждал, что Хельмо о них и заведет речь. Но услышал нечто совсем иное.

– У королевы сколько имеет себе дочерей? – Хельмо с явным трудом подобрал слова для вопроса, обычно он выражался глаже.

– У коро… – По привычке Торлейв отнес это слово к Адельхайд, из потомства которой знал только Оттона-младшего, но сообразил, что его приятель имеет в виду Эльгу. – У княгини только одна дочь, Бранислава, вы ее сейчас видели. А тебе зачем?

Мысль сверкнула: не думает ли Оттон сосватать Браню… но за кого? У него в семействе женихов вроде нет. Взрослые все женаты, а холостые больно молоды. Не за сынка ведь! При своем живом воображении Торлейв тут же увидел семилетнего мальца в богатом платье – коронованный король Восточной Франкии, не пес нагадил! – чья макушка болтается возле плеча статной Брани, и он едва не рассмеялся. Чтобы поцеловать ее, не вставая на пенек, королю восточных франков еще лет десять расти!

– Я подумал… – начал Хельмо, – я видел в тот первый день, когда все в том поле… делали зоннвендфойер…

– На Ярилу Зеленого?

– Да.

– Что ты видел?

– Такая красна дева… Я думал, она – дочь королевы, она была впереди всех и правила другими девами. Красой блистаючи, как самоцветный камень среди песка… – Хельмо с трудом подбирал слова для чувств, которые едва ли когда ему приходилось выражать на славянском языке. – У нее волосы как золотой мед, а глаза… как звезды.

На кого это может быть похоже? Подумалось о Правене, с которой Торлейв собирался прогуляться в роще, а вместо этого пришлось Гостяту Вуефастича вежеству поучить…

– Правила всеми?

– Да, она шед впереди все.

– Это Витляна, видать, – сообразил Торлейв. – Она не дочь княгини, она ее племянница. Ее мать – сестра княгини, а отец – старший воевода киевский, Мстислав Свенельдич. Ты его сегодня видел.

– Та дева – дочь Мистислава?

Почему-то это открытие поразило Хельмо, тот даже прижал руку к груди. Торлейв смотрел на него в недоумении: будучи с Витляной в довольно близком родстве, он ее красоты почти не замечал, а в чужие души нос не совал, и далеко не сразу в смятении Хельмо распознал увлечение.

– Тебе-то что до нее?

– Ты не понимаешь? – В светло-карих глазах Хельмо мелькнуло нечто похожее на отчаяние. – Ты же знаешь, какова она! Ветвь благородной семьи… цветок драгой… Ты знаешь, сия дева – царица всех дев!

– Да не царица она! – Торлейв осторожно почесал зудящую ссадину на брови: заживает. – Она – дочь Мистины, а он хоть среди мужей в Киеве первый, не князь… Ну, по матери только, его мать была княжна ободритов.

– Я сказал, что ее краса есть выше всех! – втолковывал Хельмо. – Но это яснее, если она имеет кровь князей в себе.

– Агни́ Парфэ́нэ!^[41] – Торлейв стукнул себя по лбу. – Да ты влюбился, что ли, чудак! Она обручена. Ну, почти. Отцы сговорились. Ей идти за Унегостя Вуефастича, отец его знатный нарочитый муж, из близких людей Святослава. От него даже послом к грекам когда-то был. Они, может, во всем Киеве друг другу ровня, вот и хотят сватами быть, Мистина и Вуефаст.

Не удержал смеха – но скорее над своей недогадливостью, и помахал рукой обиженному Хельмо: я не над тобой смеюсь. Сам все о хазарах думал, позабыл, что Хельмо – человек еще не старый и, статочно, неженатый. А Витислава и впрямь может иного наповал одним взглядом сразить.

– Я сказал неуместно, – встревожился Хельмо, видя его задумчивое лицо, – ты, может, сам имеешь любовь к этой деве?

– Я ей второй вуйный брат, – пояснил Торлейв.

– Второй… что?

– Ее дед Торлейв был братом моего деда Вальгарда. У нас в таком родстве не дозволено жениться. Но ты, амикус меус, эти мысли лучше выбрось из головы, и подальше. На свадьбу еще попадешь, Вуефаст, поди, весь Киев за столы усадит.

– Но она любит… тот человек?

Никакой любви к Унегостю Торлейв в Витляне не замечал, но что за важность? Для ожидаемой свадьбы это ничего не меняло.

– Этот брак для их двух семей важен. Вуефаст – первый воевода у князя, Мистина – у княгини. Чтобы был у нас в Киеве мир, им нужно дружно жить и все раздоры и споры улаживать по-родственному. Для того дело и задумали.

Само собой, эта свадьба не заставит Игморову братию полюбить его и прочих ближиков Эльги и Мистины. Но двое старших воевод постараются, чтобы раздоры двух княжьих дворов выливались лишь в кулачные бои отроков, в ком кровь играет по молодости. Сейчас, когда двор Эльги составляют христиане и сторонники мира с греками и немцами, а двор Святослава – приверженцы старых богов, жаждущие пощупать концом меча подбрюшье богатых соседей и еще кого-нибудь обложить данью, когда из одной гридницы недобрыми очами косятся на доходы другой, и везде подрастают молодцы, не успевшие в походы на хазар и греков, что прославили отцов и дедов… В такую пору его, Торлейва, желвак на скуле, подбитый глаз Унегостя и даже выбитый зуб Добровоя – детская возня.

Думая об этом, Торлейв почти забыл о едущем рядом Хельмо, да и спутники их уже спешивались возле Ратных домов.

– Я есть… иметь… увидеть ее завтра? – тихо спросил Хельмо, пока их еще никто не слышал.

– Нет, – прямо ответил Торлейв. – И меня тоже. К Святославу мы на пиры не ходим.

Хельмо лишь вздохнул в ответ.

Чтобы попрощаться с немцами, Торлейв сошел с седла; стоя возле коня, смотрел, как они скрываются за дверью большого дома – бывало, там стояли сотни две варягов. Потом обернулся. Радольв уже сел в седло и тронулся восвояси, помахав на прощание. Торлейв оглядел обращенные к нему три лица, все три – смуглые от природы или от загара, все три – горбоносые, только у двоих – тоже от природы, у одного – от неоднократного перелома. Илисар, как обычно, смотрел немного исподлобья, Патрокл-Орлец – надменно, а Агнер – с выражением полной готовности к новым приключениям. Невзирая на почтенный возраст, шрамы и пустую правую глазницу, запаса этой готовности у него хватило бы на всех троих.

Садясь в седло, Торлейв улыбался: вот ведь угораздило человека! Но завтра Витляны не будет у Святослава и Хельмо ее не увидит. А он сам не увидит Правены, хотя она-то в гриднице непременно покажется. Правена в девичьей дружине княгини Прияславы – то же самое, что ее отец был у Ингвара. Мысль о Правене навевала и невольную нежность, и грусть. Всплыл в голове разговор с матерью через пару дней после той драки.

«Ты хочешь добиваться той девки?» – все же спросила она, устав от неотвязной тревоги.

«Какой?» – Торлейв прекрасно ее понял, но не подал вида.

«Той, за которую подрался. За Правену же Хрольвову все вышло?»

Торлейв молчал.

«Уж кому судьба какая… – начала Фастрид, видя в этом молчании его решимость поступить по-своему. – Но тебе понимать надо… Если теперь и ты на ком попало женишься, то конец всем надеждам»…

«Надеждам – на что?» – Торлейв наконец поднял глаза на мать.

«На возвышение. Два колена, дед твой и отец, не снискали чести, когда выбрали мать своим детям – ты станешь третьим? И смиришься… Если ты правда хочешь вернуться туда, где погиб твой отец, отомстить за него, добиться того, чего хотел добиться он, тебе нужна такая жена, чтобы помогла войско собрать. Чтобы принесла богатство, сильную родню… власть. Тови, ты сам – будто солнце ясное, за тебя княгиня-вдова пошла бы, найди какую помоложе. А женись на такой девке – она тебе пути не проложит».

Хельги Красный был человеком редкой внутренней силы и при том обаяния, а отвага и удача возмещали недостаток чести, полученной от рождения. С самого детства Торлейва не оставляло чувство, что память отца обязывает его продолжить этот путь, завоевать себе владения и тем вернуться в круг владык, откуда брала начало его родовая ветвь. Одного корабля на двадцать скамей для этого мало, а собрать настоящее войско ему было не по средствам.

«Времена изменились, – не раз внушал ему Мистина, прекрасно знавший, куда влечет племянника Эльги и Уты само течение крови. – Уже не те века, когда вечную славу добывали на одном корабле. Теперь славу добывают на службе князьям – князь даст тебе войско, стяг и великую цель. И даже если ты погибнешь, твоя удача не канет в волны вместе с тобой, а укрепит удачу дружины и поможет будущим победам».