Нет, Ленка ему нравилась. Умная, красивая, длинные прямые светлые волосы она обычно убирала в хвост. И училась хорошо. Да и на синицынские тусы не ходила, что однозначно свидетельствовало в её пользу. Но утро Давид хотел провести один.

Несмотря на это, он вежливо улыбнулся, протёр очки, всё ещё не отпотевшие после утреннего мороза, и поднялся с одногруппницей на кафедру.

Там Сеймур Кристианович Штольц – декан факультета – уже раздавал указания Камилле Ринатовне. Рыжеволосая заведующая деловито перекладывала папки и чёркала в табеле.

Давид успел заметить, что имя Синицыной в записях обведено красным.

– Доброе утро! Хворь, вам, я смотрю, не терпится приступить к учёбе, – Штольц рявкнул на студента скорее обозлённо, чем приветливо. Но Давид уже немного привык к строгости и придирчивости преподавателя. Сам такой же. – Вы в курсе, что Синицына не явилась на пересдачу?

Давид недоумённо захлопал глазами. Он-то тут причём? Он обязан эту фиолетовую дурочку за ручку на кафедру привести?!

– Это в ваших же интересах, – буркнул Штольц недовольно. А Камилла Ринатовна подтверждающе закивала. – Через пять месяцев подведение итогов за этот год, и ваша группа явно не на первом месте. И это несмотря на вашу феноменальную успеваемость, – декан улыбнулся Лене, выглядывающей из-за спины одногруппника.

Скрежет усилился. Щупальца призрака потянулись к заведующей, и вой «Убей!» стал почти непереносимым.

А Давид почувствовал, как у него скулы сводит от раздражения. Да с какой стати ему бегать за Синицыной?!

А можно её просто отчислят?

Можно?

Столько проблем разом бы решилось.

С трудом подавив желание расчесаться, Хворь сцепил руки в замок, запинал гнев на самое дно организма и спокойно ответил:

– Я поговорю с ней. На какое число можно перенести пересдачу?

– А ни на какое, – Штольц коварно усмехнулся. Декан являл собой вымирающий вид преподавателя, пытающегося вбить в головы студентов учебный материал. Но методы он избирал скотские: то менял неожиданно тему курсовой, то требовал по три дополнительных ответа на зачёте.

Выделял любимчиков, того же Карпова усердно тянул вверх, зато сливал Синицыну. Давид считал это несправедливым: сливать надо обоих.

– Но Сеймур Кристианович!

– Ладно, пусть завтра приходит. Но только ради тебя, Хворь. И следующую работу по управлению командой проекта вы пишете с ней вместе.

– Но с Давидом я обычно работаю! – неуместно пискнула Лена, на что декан безразлично отмахнулся.

– Ты и сама справишься, а этой явно пинок нужен.

Камилла Ринатовна осуждающе покачала головой и быстро выпроводила студентов из кабинета, не заметив, что чёрная слизь облепила её руки и грудь. Монстр непрерывно выл. От этого воя, не заметного никому другому, у Давида начали трястись руки.

Хворь сжал губы, царапаясь о брекеты.

– Достала меня эта Синицына, – бурчала Лена, недовольно хмурясь.

Хворь был с ней совершенно согласен. И если Тихонова могла позлиться и забыть, Давиду предстояло затащить фиолетовую занозу на пересдачу.

***

Минут пять Давид собирался с мыслями. Он так долго строил стену между собой и улыбчивой Синицыной, что теперь просто подойти и пнуть её на пересдачу казалось делом немыслимым и невоспитанным.

Две первые пары он смотрел на фиолетовый стог волос в надежде, что внутри Синицыной проснётся чувство ответственности и она сама дойдёт до деканата.

Вот только девушка преспокойно спала на задней парте, даже не думая показать рвение в учёбе.

Всегда нерасчёсанная, неряшливая, одетая в странные огромные вещи. Толстовки и джинсы не по размеру неприемлемы в учебном заведении! А она вечно являлась в страшной оранжевой толстовке, из-под которой торчали драные джинсы.

Как натуральный бомж!

Кажется, у Синицыной даже носки были мятые, а кроссовки постоянно измазаны в грязи. Такой неопрятной женщины Давид в своём окружении не вытерпел бы и секунды.

Поэтому и ляпнул про её волосы, что это жуть жуткая. И это ещё мягко сказано! Короткие фиолетовые патлы, чуть длиннее каре, стояли дыбом на голове Синицыной, будто их намазали клеем и оставили сушиться на солнце. Сальные кончики жутко поблёскивали, будто вот-вот оживут и набросятся душить собеседника за то, что не улыбается ей в ответ.

Ирина не знала, что такое расчёска и гель для укладки? О нет, она просто была НЕРЯХОЙ. Самое жуткое, что может быть в девушке. Невоспитанная, грязная, накрашенная как проститутка, потерявшаяся по пути с работы.

Но самое страшное – пирсинг Синицыной. В носу и в брови. Два тонких металлических колечка вызывали у Давида панический ужас. Он боялся игл ещё больше, чем питерских мостовых.

Он представил, как Синицыну прокалывали целых два раза, да ещё и куда-то помимо ушей, и руки ощутимо тряслись.

Спасибо, что вообще пришла. Первый семестр Ирка саботировала как могла, забивала почти на все пары, кроме тех, по которым были экзамены, и ещё парочки. Наверное, тех, что ей нравились. Но Давид был неуверен. Вполне возможно, что Синицыну просто заставляли ходить на занятия. Хотя вечно довольное лицо её сияло неугасающими лучами улыбки.

На первой перемене Давид не стал её будить. Потому что спала Синицына как-то мирно, щурясь от наслаждения. И остальная группа не сильно шумела, выходя из аудитории.

Хворь послал Синицыной сообщение, потом позвонил. Успокоил нервно стучащую по полу пятку. Сколько слюни на парту пускать-то можно?!

На втором перерыве Давид сдался.

Во-первых, шею поворачивать назад устал. Сам-то он сидел в первом ряду. Во-вторых, осталось всего одна пара. А значит, у него всего полтора часа на внушение Синицыной.

– Привет, Ира, – Давид подсел к ней, игнорируя шушуканье и смешки одногруппников. Стас даже крест из ручек сложил и шепнул: «Изыди!». Очень смешно, экзорцист хренов. Себе мозги лучше бы наколдовал.

На самом деле, придирки к Карпову у Давида возникли скорее из-за личного отношения, в плане успеваемости у того было всё отлично. В плане морального воспитания – полный ахтунг.

Синицына оторвала голову от сложенных на парте рук и уставилась на Давида сонными глазами. Макияж, сегодня особенно яркий – фиолетово-синий с чёрными точками, – слегка размазался, а перекрашенные ресницы слиплись.

– А-а-а-а-а-а, Хворюшка, чего изволите? Как здоровье? – улыбнулась девушка.

Давид увидел на рукаве оранжевой кофты фиолетовое пятно теней и задохнулся от негодования.

Дожили, у него аж руки трясутся, так хочется умыть Синицыну, переодеть, а больше всего – расчесать!!!

Зубы скрипнули, когда Давид попытался улыбнуться ей в ответ:

– Завтра у тебя пересдача по макроэкономике. Штольц просил подготовиться и к семнадцати ноль-ноль явиться на кафедру. И ругался, что ты пропустила предыдущую пересдачу.

– Знаю, Штольц и Камилла мне звонили, но завтра не могу. Туса у нас, – она кивнула на Стаса Карпова. Тот следил за ними, подперев голову левой рукой, и с видом скучающей аристократии кивнул. – Придёшь?

Удивительно, сколько Давид отказывался, а она всё равно приглашает.

И да, пусть он извинился за пиво, но иметь с ней ничего общего не хотел. Он наклонился вплотную к раскрашенному в фиолетовые тени лицу и постарался донести ситуацию до её пустой головы:

– Ты не поняла: завтра у тебя пересдача. Ты придёшь и сдашь экзамен на пять.

– Э-э-э-э-э, Хворюшка, я на пять могу ответить, только если в меня твои мозги пересадить. Уж извини, но эта технология пока мне недоступна. Может быть, на следующем уровне.

– Значит, выучишь! – стараясь не произнести ни одного ругательства вслух, процедил Давид. Его руки потянулись и поправили тетрадь, разбросанные рядом ручки, обгрызенный карандаш и разрисованную стёрку на столе одногруппницы.

– На фига? – Ира опять улыбнулась. Точно водку пьёт по утрам. Вон глаза какие красные.

– Потому что от этой оценки зависит успеваемость всей группы и ты тащишь нас на дно.

– Окей, я самое слабое звено. Но должен же быть кто-то последним. Это тоже своего рода заслуга.

– Ты совсем дура?! – Давид сжал расчёску в кармане пиджака, чувствуя, что зря повысил голос. Постарался успокоиться. Вот только безразличие Синицыной этому не способствовало. Она искренне не понимала, зачем ей сдавать экзамены.

– Слышь, Хворь, не напирай, – Стас нарисовался рядом с партой и аккуратно оттеснил старосту от Иры. – Поговорили, и хватит. Успеваемость – личное дело каждого.

– Отлично. Когда её отчислят, я первый этому обрадуюсь, – Хворь резко отвернулся и вышел из аудитории. Он еле сдерживался, чтобы не достать спиртовые салфетки. Организм требовал срочно протереть руки после соприкосновения с вещами Синицыной. Они казались даже грязнее хозяйки.

Перевёл дыхание только в туалете. Привёл в порядок волосы, помыл руки и расчёску.

Вот только злость не отступала.

Клубилась мохнатым облаком рядом с раковиной, смотрела на него чёрными глазами и тянулась когтистыми лапами к его шее.

ГЛАВА 4. О вреде помощи ближнему своему

Ирина Синицына

Ой, нехорошо получилось. Бедный Хворь разозлился и расстроился. Я по натуре человек добрый и редко кого задеваю, даже помогать стараюсь. Но тут как-то не по-дружески вышло.

– Он совсем задрот, – пробормотал Стас, помогая мне собрать вещи в рюкзак. – Не обращай внимания. Очки протрёт и успокоится.

– Вообще-то, ему итоговую оценку будут ставить на основании общей успеваемости группы, – влезла Ленка. Тихонова всегда вела себя тише воды ниже травы, а тут смотрите-ка, высунула перископ из подводной лодки, бодаться за старосту полезла.

– А нам какая разница? – раздражённо гаркнул Стас.

Мы перешли в соседнее крыло и поднялись в маленькую аудиторию на два этажа выше.

Проспав две пары, я почти восстановилась после бессонной ночи. Даже поесть захотелось.

Отец вернулся с записи последнего альбома. Но очередной спонсор оказался жуликом, надеющимся подзаработать на популярности группы.

И папа опять задепрессовал. Как любой уважающий себя музыкант, он был уверен в гениальности своих песен и искренне недоумевал, когда его пытались раскрутить на бесплатные выступления или разводили на деньги.

Так как это был не первый случай в папиной карьере, последствия были легко предсказуемы. И дабы папа не свалился в клоаку безнадёжности, мне пришлось всю ночь убеждать его, что он непризнанный гений и вот-вот найдётся человек, который оценит его произведения по достоинству.

Я, например.

А потом всю ночь слушала весь батин репертуар за двадцать пять лет. Прекрасные песни про неземную любовь, заканчивающуюся обычно чьей-нибудь смертью.

У моего жизнелюбивого и позитивного отца почти вся лирика составляла жуткие сопли, которые, впрочем, многим были по душе.

В том числе и мне.

Закончили мы только в семь утра.

Батя успокоился, бездна отчаяния захлопнула пасть, и мы снова были счастливы. Не удивлюсь, если он уже сегодня подпишет новый договор с очередной сомнительной компанией.

Я сгоняла, схомячила шаверму, а вернувшись, не увидела на паре старосту и заволновалась.

Как так?

Заучка, и занятия пропускает?!

Я его довела до истерики?

Я же не специально. Он меня на самом интересном месте сна разбудил. Батя как раз выступал с юбилейным концертом на стадионе, и на него бакланы напали. Такое пропускать жалко.

И вообще, кто будет пропускать пары из-за чужого «неуда»?!

Но что-то мне подсказывало, что именно Хворь и будет. Не зря же он первый среди параллели во всём. И по занудству тоже.

И я бы с радостью проспала весь день и досмотрела сон, но не пропускать же первые учебные пары нового семестра. Да и настроение такое – всем дарить радость хотелось. Отец же вернулся из поездки.

Недовольная рожа старосты так и стояла перед глазами.