Думал, что может контролировать их.

Лохматая чёрная тварь за спиной преследовала его с детства. И если раньше она просила просто «Найди», теперь к этому добавилось «Убей!».

– Заткнись! – прикрикнул Давид на черноту. Но та выпучила горящие глаза и потребовала ещё настойчивее:

«Убей её, убей! Убей её!»

Теперь Хворь не был уверен, что поступил правильно, обманув родителей. Его всё ещё мучили эти виде́ния. Да, он согласился у врача, что они всего лишь галлюцинации. Но сам в это не верил. Он знал, что монстры реальны.

Реальней всего, что есть на этом свете.

И единственная возможность их сдержать – контролировать чувства и держать себя в руках.

Зайн!!!

Как же эта Синицына его бесила! Она одна виновата в том, что ему приходится жопу рвать и бегать за ней, уговаривать прийти на пересдачу. Она занята, видите ли!

Отец опять разорётся, мать расплачется, брат будет психовать.

«Убей её, убей! Убей её, убей её!» – морда появилась у Давида под самым носом. Открыла подобие рта так, что лицо парня оказалось внутри его глотки. Звук, издаваемый этой тварью, был похож на скрежет железа. Хотелось заткнуть уши, включить музыку. Сделать хоть что-нибудь, чтобы заткнуть её.

– Сука! – парень резко ударил, надеясь прибить гадину, но кулак прошёл сквозь густую черноту, разрывая её как облако тумана, и разбил зеркало.

– Чумной! Дебилоид! – два студента вылетели из туалета, покрутив пальцем у виска.

«Убей её, убей! Убей её, убей!» – лязг проникал в мозг и разъедал внутренности.

Давид схватил вещи и закрылся в кабинке. Нельзя, чтобы его опять заперли. Ещё один месяц в больнице он точно не выдержит. Нельзя показывать свой страх.

Нельзя с ними говорить.

Нельзя слушать.

– Заткнись! Заткнись!

Давид закрыл уши руками. Он не заметил, как ударился головой о стену. Один раз, второй, после каждого удара голос тускнел, становился как будто тише, но не смолкал:

«Убей её, убей! Убей её, убей! Убей её, убей! Убей её, убей! Убей её, убей! Убей её, убей! Убей её, убей!»

Дело ведь в нём, он настоящий псих. Прав отец, во всём прав. Он урод, монстр, опасный для окружающих.

– Заткнись! Заткнись, наконец! Хватит!!!

Да сколько же можно!!!

Ему лучше сдохнуть, нажраться таблеток и сдохнуть. Он должен был это сделать ещё девять лет назад!

«Убей её, убей! Убей её, убей!»

Монстр хватал его за плечи, тянул за собой. Требовал и требовал.

За одну секунду перерезать себе глотку. И это закончится. Всего-то и нужно достать расчёску…

Неожиданная волна воды заставила захлебнуться.

Воздух вышел из лёгких десятком пузырей, лопнувших у шеи. Давид задохнулся.

Оттолкнулся руками и вынырнул.

Оглянулся.

Перед ним, тяжело дыша, стояла Синицына. Фиолетовые волосы стояли дыбом, оранжевая толстовка задралась на животе. Глаза бешеные. Девушка молча села на пол, зарылась рукой в свою бесформенную сумку и, достав сигареты, закурила.

Давид прислушался, скрежет исчез. Тень пропала.

Понемногу он осознал, что находится в институтском туалете. Весь мокрый, руки в крови, а по лицу стекает явно не пот.

И отчаяние захлестнуло его с новой силой.

Отец узнает.

Вызовет врачей.

Таблетки.

Лечение.

Уколы.

Терапия.

Но не это ли ему нужно?

Не он ли только что хотел убить Синицыну?

Давид сплюнул.

Нет, это были не его мысли. Он никогда никого не хотел убить.

Он…

Снова покачал головой. Надо привести себя в порядок и убираться отсюда.

Синицына что-то говорила ему, что-то спрашивала. Но Давид действовал на автомате: убрать следы, скрыть последствия, избавиться от таблеток. На секунду задумался, а не принять ли парочку?

Или сразу горсть.

Ужаснулся.

И смыл всю пачку.

После прошлого курса галлюцинации только усилились. А мозг совсем отказался соображать.

Нужна какая-то приемлемая отмазка, чтобы никто не заподозрил в нём сумасшедшего.

Важно, чтобы это происшествие не дошло до отца. Иначе его вновь запрут.

Запрут.

Запрут.

Запрут.

– Я на Маяковского живу. Недалеко тут…

– Не надо. Я пойду, – Давид внезапно переключился на Синицыну, позади которой клубилась подозрительная чернота.

Лёгкая перепалка с ней отвлекла его от мрачных мыслей.

А когда Синицына выпалила охраннику, что встречается с ним, и буквально выволокла из туалета, мозг Давида окончательно отключился от реальности. И парень послушно поплёлся к ней домой.

Вернее, побежал, потому что холодно на улице было очень.

Неожиданная помощь со стороны одногруппницы оказалась как нельзя кстати.

Жаль, что она и не подозревала, насколько опасно ему помогать.

Февральское солнце обжигало кожу, воздух леденил лёгкие, Хворь мчался за сгустком фиолетового света, надеясь, что она спасёт его.

Потому что ему не выкарабкаться в одиночку.

***

Голова раскалывалась. Мало того что Синицына пыталась с ним разговаривать во время пробежки, так ещё и задавала какие-то тупые вопросы.

Неужели она действительно надеется, что он расскажет, из-за чего бился головой о стену?

«Меня очень уговаривали тебя прибить, и я сам так хотел этого, что чуть не убил себя».

Плюс один к списку под названием «Почему Давид Хворь себя ненавидит».

Хата у Синицыной оказалась просторной, трёхкомнатной, в одном из дворов-колодцев на Маяковского.

Дом явно перестроили из дворянского особняка, поставили перегородки, разделив на квартиры.

На подъезде красовались странные цифры: 5,12, 8.

Лестниц в парадной было две, они расходились полукругом, смыкались на втором этаже и сияли ажурными перилами. Воняло свежей краской и немного копчёной колбасой.

Синицына провела Давида через просторный коридор в большую полупустую комнату с ковром на полу и древним сервантом вдоль стены. Напротив стоял кожаный потрёпанный диван. Над ним на стене висела огромная пробковая доска с множеством приколотых к ней фотографий. На потолке высотой метра три красовались остатки лепнины, мебель вся была старой, будто сохранилась с советских времён.

– Держи, – Ира сунула ему в руки полотенце и толкнула Давида к двери. – Ванная дальше по коридору. Я пока у бати рубашку поищу.

Парень слегка замешкался. Мороз начал отпускать, и на коже выступили красные пятна, закололо признаками обморожения.

И Хворь поспешно заперся в ванной. Осмотрел лоб.

Ссадина, конечно, получилась огромная. Завтра синяк на полголовы будет.

Что скажет отец? А очки? А рубашка?

Давид подставил лицо обжигающе горячей воде.

«Ого, какой красавчик», – шепнули ему из-за занавески. По потрескиваю и туманности слов парень понял, что говорило не живое существо, и предпочёл не отвечать.

Когда их игнорируешь, они думают, что их не слышат, и молчат. Жаль, не всегда эта тактика работала. Некоторые призраки знали о способностях Давида.

Синицына оставила на ручке двери огромную рубашищу, куда мог поместиться не только Хворь, но ещё и половина группы.

Кое-как заправив длинные края в брюки и поморщившись от запаха своих штанов, Давид вышел в зал.

Девушка пила чай и быстро переключала каналы на телевизоре. Она переоделась в короткие шорты и чёрную маечку на бретельках. Волосы зачесала назад и собрала в куцый хвостик на макушке. Десяток коротких прядей фиолетовыми червяками торчали в разные стороны. По мнению, Давида, с такой причёской стало даже хуже. Да и вообще нельзя ЭТО назвать причёской.

– Садись, – скомандовала Синицына.

Привыкший во всём подчиняться отцу, Хворь тут же устроился рядом с хозяйкой квартиры и уставился на неё.

Девушка потянула к нему руку.

Давид инстинктивно отшатнулся.

Он всё ещё помнил, что тварь хотела убить именно Синицыну, и испугался, что чёрная мерзость, повсеместно за ним таскающаяся, выпрыгнет и накинется на девушку. Откусит ей голову или вообще половину тела.

– Я просто рану обработаю, – одногруппница смотрела на него как на психа.

А впрочем, сегодня Давид вёл себя как натуральный сумасшедший.

– Я сам, – Хворь забрал у Синицыной ватку и наобум ткнул ей себе в лоб. Голова взорвалась болью.

– Что ж так адски-то?! – прошипел он сквозь зубы.

– Попробуй это сделать перед зеркалом, – буркнула Синицына.

А Давид вздрогнул. Сегодня ему не хотелось смотреть в отражающие поверхности. Если из-за спины опять появится какая-нибудь тварь, он точно свихнётся.

– Кхм, ладно, спасибо, я потерплю, – проблеял Хворь несколько смущённо. Всё равно он сам не сможет с зелёнкой справиться. Придётся смириться и принять помощь Синицыной.

Девушка ловко и быстро обработала рану. Даже подула на больное место, когда жжение стало особенно резким, будто она весь бутылёк туда вылила.

– Ты хоть руки помыла после улицы? – буркнул Давид недовольно. Ему не нравилось, что она так близко, и не нравилось, что она к нему прикасается.

Синицына рассмеялась:

– Ого, какая ты мамка. Помыла, не ссы.

– Хорошо.

– А после туалета забыла…

Давид отшатнулся, представив, сколько заразы залезло уже ему в мозг через рану. Ноги дёрнулись бежать в ванную, но усилием воли Давид подавил брезглительность. И услышал заливистый Синицынский смех.

Вот дура-то!

С таким не шутят.

Она же пошутила?

А вдруг нет?

Хотя пальцы у Синицыной были нежные, как у профессиональной медсестры. Уж в этом-то Давид толк знал.

Он уже прикидывал, сколько придётся заплатить одногруппнице за молчание. Проблема была в том, что Синицына – в каждой дырке затычка, со всеми болтает, и Давид был на сто процентов уверен: сколько бы он ей ни предложил, она всё равно всем растреплет о произошедшем.

– Ого, привет, – раздалось от двери.

– Здорово, па, – радостно прощебетала Синицына.

Хворь медленно повернул голову в сторону говорившего.

На пороге стоял отец Синицыной и, сложив руки на груди, внимательно рассматривал Давида.

***

Ирку появление отца не смутило.

– Это Давид Хворь. Староста нашей группы, – представила она парня.

– Приятно познакомиться, – улыбнулся её отец.

Улыбки у них с Ирой были похожи. Это был высокий мужчина с длинными русыми, чуть курчавыми волосами, лоснившимися будто конская грива. Чёрную рубашку он успел расстегнуть наполовину и теперь поспешно застёгивал обратно.

Он весело осведомился:

– Что я говорил о лечении без предохранения?

Хворь потерял дар речи от ужаса и остолбенел, не в силах пошевелиться или ответить, уже представляя, как его погонят метлой из чужого дома.

Чёрт, он ещё и в рубашке её отца!

И он вот-вот узнает свою вещь.

Стыдно, как же стыдно, прямо до скрежета в лобных долях.

– Ну па, он друг всего-то! – Синицына засмеялась, закрепляя пластырь на лбу Давида. На что её отец подмигнул:

– Да-да, ты знаешь, где презики лежат. Удачи, голубки.

И тут краем сознания Давида расслышал последнюю фразу. Вернее, понял, что она означала. То есть этот мужчина благословлял свою дочь на… На что?!

– Мне пора, пожалуй, – облизал Хворь пересохшие губы, невольно опуская взгляд в вырез чёрной тонкой кофточки. А размерчик груди у Синицыной был небольшой. Наверное, второй или меньше.

«Ох, чёрт! Ты о чём думаешь?!» – мысленно заорал Хворь. Он вообще здесь не за этим.

– Да? Уверен? Или я дообрабатываю рану? – губы девушки оказались в ужасной близости от кожи Давида. Волосы на руках встали дыбом.

Хворь молча кивнул. Что он мог сказать? Судя по лукавым глазам, она над ним стебалась.

– У тебя странный отец, – прошептал Давид, следя, как девушка нагибается за вторым пластырем и вытаскивает его из упаковки.