Чарующий апрель (страница 9)
Спальни и две гостиные находились на верхнем этаже и выходили в просторный коридор с широким окном в северной части. В Сан-Сальваторе было много небольших садов на самых разных уровнях и местах. Сад, на который выходило это окно, располагался на самой высокой части стены, и попасть в него можно было только через соответствующий просторный зал этажом ниже. Когда миссис Уилкинс выходила из своей комнаты, окно было распахнуто, а за ним на солнце цвело иудино дерево. Никого не было видно, не было слышно ни голосов, ни шагов. На каменном полу стояли кадки с лилиями, а на столе пылал огромный букет настурций. Просторная, цветущая, тихая, с широким окном в конце, выходящим в сад, и иудиным деревом, нелепо прекрасным в солнечном свете, зала показалась миссис Уилкинс, задержавшейся здесь по пути к миссис Эрбутнот, слишком хорошей, чтобы быть правдой. Неужели она действительно собиралась жить тут целый месяц? До сих пор ей приходилось узнавать красоту по частям, когда та случайно попадалась ей на глаза – росток маргаритки в прекрасный день на хэмпстедском поле, вспышка заката между двумя каминными трубами на крыше. Она никогда не бывала в идеальных по своей красоте местах. Она не бывала даже в старинных домах, и такая роскошь, как обилие цветов в комнатах, была для нее далека. Иногда весной она покупала шесть тюльпанов «Шулбредс», не в силах устоять, осознавая, что Меллерш, если бы узнал, сколько они стоят, счел бы это непростительным; но они вскоре погибали, и больше их не было. Что касается иудиного дерева, то она понятия не имела, что это такое, и смотрела сквозь его крону на райское видение.
Миссис Эрбутнот, выйдя из своей комнаты, застала ее посреди коридора.
«Что же она сейчас видит?» – подумала миссис Эрбутнот.
– Мы в руках Божьих, – убедительно сказала миссис Уилкинс, повернувшись к ней.
– О! – воскликнула миссис Эрбунот, и с ее лица ушла улыбка. – Что случилось?
Миссис Эрбутнот проснулась сегодня с восхитительным чувством облегчения. Ей даже Фредерик не снился. Впервые за долгие годы ей не снилось, что он рядом, что они близки, и впервые она проснулась без горького сожаления, что это был лишь сон. Она спала как младенец, а проснулась уверенной в себе, а утренняя молитва состояла из одного лишь «Спасибо». Поэтому ее и смутили слова о руках Божьих.
– Надеюсь, ничего не случилось? – с тревогой спросила она.
Миссис Уилкинс посмотрела на нее и рассмеялась.
– Как забавно, – сказала она, целуя ее.
– Что забавно? – спросила миссис Эрбутнот.
– То, что мы здесь. И все это вокруг. Все чудесно. Это так забавно и так восхитительно, что мы здесь. Смею предположить, что когда мы наконец попадем в рай – тот самый, о котором так много говорят, – он не покажется нам ничуть прекраснее.
Миссис Эрбутнот снова расслабилась и спокойно улыбнулась.
– Разве это не божественно? – спросила она.
– Вы когда-нибудь в жизни были так счастливы? – спросила миссис Уилкинс, взяв ее за руку.
– Нет, – ответила миссис Эрбутнот.
Никогда не была, даже в первые дни любви с Фредериком. Потому что то, другое, счастье всегда сопровождалось болью.
– Давайте пойдем и посмотрим на это дерево поближе, – сказала миссис Уилкинс. – Я не верю, что это просто дерево.
И рука об руку они пошли по коридору, и мужья их не узнали бы, так молоды были их лица, и вместе они встали у открытого окна, и когда они, налюбовавшись чудесным розовым цветом иудиного дерева, побрели дальше по саду, вдруг увидели сидящую на парапете с восточной стороны, глядящую на залив, чьи ноги были окутаны лилиями, леди Кэролайн.
Они были поражены. Так сильно, что ничего не сказали, и продолжили стоять рука об руку.
Она тоже была в белом платье, без шляпы. Когда они впервые увидели ее в Лондоне, ее шляпка была надвинута почти на нос, меха подняты до ушей, они даже не заметили, насколько она красива. Тогда они просто думали, что она отличается от других женщин в клубе, потому что все они и все официантки, проходя мимо, постоянно поглядывали на нее, пока они сидели в уголке и разговаривали. Но они никак не могли представить, какая она красивая. Чересчур красивая. Все в ней было чересчур. Светлые волосы были слишком светлыми, прелестные серые глаза были слишком прелестными и серыми, темные ресницы – слишком темными, белая кожа – слишком белоснежной, алый рот – слишком алым. Она была экстравагантно изящной – простая как струна, но не без изгибов в самых нужных местах. Она смотрела на залив, и ее силуэт был четко виден на фоне голубого неба. Залитая солнцем, она играла ногами среди лилий и других цветов, не заботясь о том, что может их повредить.