– Дружба – это уговор между сердцами. Соединив сердца, женщины могут смеяться и плакать, жить и умирать вместе, – декламирует она. – Несмотря на различные препоны и потенциальные проблемы, я считаю, что мы сможем извлечь выгоду как для обеих девочек, так и для нас, если поступим по-моему.

Громкий хриплый смех повитухи Ши заполняет все уголки комнаты. Бабушку буквально передергивает. Она отворачивается. Потом, сделав глоток чая, чтобы успокоиться, она говорит:

– Моя девочка потеряла мать. Сколько мне еще отпущено на этом свете? Твоя дочь никогда не знала отца. Да, пока ты в добром здравии, но ведь и твоя судьба весьма хрупка – она зависит от исхода родов и молвы, которую передают из уст в уста…

– То же самое можно сказать и о докторе женской медицины.

– Именно так.

Обе женщины молча смотрят друг на друга.

– Есть еще одна вещь… – наконец говорит бабушка.

– Всего одна? – хмыкает повитуха.

Бабушка игнорирует колкость.

– Как взрослые женщины, мы надеемся, что Юньсянь и Мэйлин после замужества попадут в щедрые дома, но кто знает, что запланировала судьба? Наши методы лечения не всегда согласуются, но, как мне кажется, мы уважаем друг друга. Я хочу, чтобы у Юньсянь был человек, которому она станет доверять, который будет поддерживать ее долгие годы, независимо от того, какова окажется ее свекровь, невестка или…

– Все остальные женщины, которые живут в семье, подобной вашей, – заканчивает повитуха, делая неопределенный жест рукой, не в силах сдержать нетерпение.

– Даже самая богатая женщина на земле обязана подчиняться свекрови, – вздыхает бабушка.

– Незыблемая правда, – соглашается повитуха.

– Я хочу, чтобы у Юньсянь был кто‑то, кто сможет разделить с ней заботу о женщинах и утешить, если что‑то пойдет не так.

– Никто не любит терять младенца или мать во время родов, – вновь соглашается повитуха.

– У меня есть одно условие. Твоя дочь не должна обсуждать ничего из того, чем вам приходится заниматься помимо принятия родов.

Повитуха Ши лишь отрывисто кивает.

Вскоре после этого разговора моя семья утрясает все, что касается помолвки, выкупа и приданого. Приходит письмо, в котором сообщается, что положение двух семей равно и гадатель определил, что год, месяц, день и час моего рождения хорошо сочетаются с годом, месяцем, днем и часом рождения моего будущего мужа. Через семь лет мне предстоит выйти за Ян Маожэня, единственного сына богатой четы, владеющей тутовыми рощами, шелкопрядами и несколькими фабриками по производству шелка в Уси и окрестностях. Яны живут в особняке под названием Благоуханная услада.

У моего будущего мужа есть три младшие сестры. Мне сказали, что он на год старше меня. Следовательно, он родился в год Дракона – самого могущественного и почитаемого из всех знаков. Тем не менее это не союз двух чиновничьих семей. Меня выдают в семью торговцев.

Я пытаюсь скрыть разочарование, но бабушка, которая всю жизнь училась разгадывать выражения и эмоции, считывает правду по моему лицу.

– Дракон, как и ты, никогда не сдастся, – утешает она меня. – Вот увидишь, твой жених от природы честолюбив. Он непременно добьется успеха на экзаменах и, без сомнения, займет высокий пост, как твой отец и дед. Если вы оба будете умело играть свои роли и жить по правилам нашего общества, то многого достигнете.

Почти сразу дедушке приходит письмо с перечислением подарков, отправленных в качестве выкупа. В их числе целый жареный поросенок, сладости и пироги, которые надлежит разделить между всеми обитателями нашего дома, а также деньги для отца, бабушки и дедушки за их заботу о будущей невестке. Помимо золотых слитков, нефритовых изделий и украшений, семья Ян присылает рулоны шелка разного плетения, чтобы швеи могли начать шить платья, накидки и халаты, которые я в итоге увезу в новый дом.

Вскоре доставили и сам выкуп. По традиции некоторые подарки полагается вернуть. Первый из них я нахожу легко, открыв шкатулку с перегородчатой эмалью и обнаружив свежие лепестки лотоса, символизирующие многодетность. Но после этого мне приходится потрудиться. Должно быть, женщинам Ян было весело прятать эти мелочи, а мы с бабушкой часами перебираем подарки, чтобы их найти.

– Я нашла ножницы! – воскликнула я на второй день поисков. Ножницы символизируют, что муж и жена никогда не расстанутся.

В том же сундуке я нахожу линейку, которая символизирует владение многими тысячами му ^[29] земли. Мы с бабушкой упаковываем три подарка в красную лаковую шкатулку, и сваха отвозит их обратно в семью Ян. Первые два из «трех писем» ^[30] получены, четыре из «шести ритуалов» ^[31] завершены.

Теперь обе семьи вступят в период «пятого ритуала», когда каждая из сторон встретится с гадателем и начнет выбирать благоприятную дату для свадьбы, когда я буду свежа, как ветка цветущей сливы под весенним дождем.

Я благодарна бабушке и дедушке за то, что они так пекутся о моей помолвке, но мне свойственно волноваться. Мне восемь, а Маожэню – девять. Я не знаю, какой стану через семь лет, не говоря уже о том, каков будет мой жених. Что, если Маожэнь не сдаст императорские экзамены? Что, если его родне не понравится, что я не освоила обычные женские навыки? Что, если я не рожу сына? Приведет ли муж наложницу или сразу целую толпу наложниц? Что бы я ни делала и куда бы ни шла, я должна жить по правилам Конфуция: дочь слушается отца, жена – мужа, вдова – сына. Вся моя жизнь будет ограничена тремя местами: домом, где я жила с родителями, Особняком Золотого света, где живу сейчас, и садом и поместьем моих будущих родственников.

Недели через две дедушка внезапно продает Белую Яшму, которая, по мнению бабушки и костоправа, быстро идет на поправку. Однажды утром наложница просто исчезла. К концу дня появляется новая Белая Яшма. Ей семнадцать, и красотой она не уступает двум старшим Яшмам. Только время покажет, кто станет фавориткой дедушки, а судьба первой Белой Яшмы послужила уроком для всех обитательниц Особняка, независимо от возраста и положения: ножки-лотосы – это одновременно и дар, и опасность. Мы должны беречь их и заботиться о них, каждый шаг делая с осторожностью. Да, неуклюжесть и легкое покачивание на тонких и нежных ножках придают нам привлекательности в глазах мужчин, но одно неверное движение или падение могут изменить наше будущее.

Когда повитуха и Мэйлин вновь приходят в особняк, бабушка разрешает мне отвести подругу в мою комнату. Заметив, что она с любопытством разглядывает резные деревянные кисточки, свисающие с палисандрового балдахина супружеского ложа моей матери, я беру ее за руку. Мы проходим через комнатенку, где спит Маковка, затем через бывшую мамину гардеробную, которая ныне стала моей, а потом под лунную арку и попадаем в третью, самую большую комнату, где лежит моя постель. Я затаскиваю Мэйлин на приподнятую платформу и предлагаю сесть на мягкий матрас.

– У тебя кровать больше, чем весь наш с мамой дом, – говорит она.

Наверное, она дразнит меня.

Она встает на колени, чтобы посмотреть на один из шелковых гобеленов, закрывающих окно. На ней изображен муж, пишущий стихи кистью и тушью жене, сидящей рядом. Затем Мэйлин идет вдоль боковых стенок кровати, рассматривая каждую картину. Мне они кажутся обычными: жена в струящемся платье играет, услаждая слух мужа, или они вдвоем гуляют у ручья, но Мэйлин очарована.

– Они такие красивые, – говорит она со вздохом. – А вот тут… что это?

Мэйлин проводит пальцем по крошечному участку резного дерева длиной с мою ступню и в два раза шире. В этой части кровати подобных резных украшений штук двадцать, но я никогда не обращала на них внимания. Это просто воплощение изысканности праздного образа жизни, который вела Досточтимая госпожа. Но то, что всегда казалось мне обыденным, околдовывает мою подругу. Я встаю на колени и перебираюсь на ее сторону. Теперь, всматриваясь в тонкую резьбу, я понимаю, что она великолепна. Даже на таком маленьком деревянном прямоугольнике художник нашел способ изобразить каждую складку одежды, передать движение воды по камням и непохожесть одного облака на другое. Вскоре мы с Мэйлин начинаем представлять себя персонажами, запечатленными на резных дощечках. Я даже достаю пару халатов и накидок, чтобы превратить Мэйлин из дочери повитухи в подобие меня.

Мы хихикаем и перебираемся обратно на кровать, где плюхаемся на спины, держась за руки и заливаясь смехом.

– Это даже веселее, чем гонки на листочках, – говорит Мэйлин.

– Вот, давай я тебе кое-что покажу. – Я раскачиваю резную панель справа от того места, где сплю ночью. – Видишь, как свободно двигается… Я могу вытащить ее…

– Нет! Не надо!

– Я могу вставить ее обратно.

Но вместо этого я вынимаю небольшой сверток. Мэйлин со свистом втягивает воздух.

– Никто не знает о тайнике и о том, что я здесь прячу.

Я медленно разворачиваю шелк. Глаза Мэйлин расширяются при виде красных свадебных туфелек Досточтимой госпожи.

– Они принадлежали моей матери.

Вдохновленная моментом, я прошу ее поделиться со мной чем‑нибудь.

– Это не обязательно должен быть секрет. Просто что‑то, что останется между нами – подругами навек.

– Подруги навек. Мне нравится! – говорит она и смотрит на меня сквозь ресницы. Щеки Мэйлин слегка розовеют, когда она признается: – Мой самый большой секрет – желание научиться читать и писать.

Я улыбаюсь.

– В этом я могу тебе помочь.

Я слезаю с кровати, подхожу к столу и похлопываю по спинке стула, приглашая подругу сесть.

– Я покажу тебе, как написать десять простейших иероглифов, а в следующий раз научу еще десяти.

Мэйлин колеблется. Я понимаю, что для нее это своего рода потеря лица. Нельзя заноситься только потому, что я могу научить ее читать и писать. Я задумчиво потираю подбородок, затем возвращаюсь к кровати.

– Я поделилась чем‑то с тобой, а ты – со мной. Я могу дать тебе что‑то, но ты должна дать что‑то взамен.

– Но мне нечего!

– Очень даже есть! Может, поделишься тем, чего я не вижу.

Она качает головой.

– Ты же знаешь, о некоторых вещах мне нельзя говорить.

Я качаю головой.

– Нет, нет, нет! Я не имею в виду ничего подобного!

Хотя, безусловно, я думаю именно об этом. Те, кто рожден под знаком Змеи, иногда одарены расчетливым умом. Это как раз про меня. Мне жутко хочется послушать истории о трупах и прочих вещах. А еще Змеям свойственная непоколебимая сила воли. Это Мэйлин. Бабушка Жу и повитуха Ши решили, что нам следует подружиться, но доверие просто так не возникает, на это требуется время. Нужно действовать постепенно, чтобы выведать у подруги секреты, которые она обязана от меня скрывать.

– Просто расскажи мне о внешнем мире, – предлагаю я. – Что там, за воротами… В Новый год отец делал подношения предкам, мы получали новую одежду и устраивали банкет. А еще отец запускал петарды… но я не знаю, как празднуют другие люди. Во время Праздника фонарей ^[32] мы запускаем фонари во дворе, но что происходит на улице? Я бы хотела увидеть фонари из домов по всему Уси… – Я делаю паузу и перевожу дух. – Я никогда не была на рынке. Никогда…

– Я охотно поделюсь с тобой всем этим. – Она усмехается. – За каждые десять иероглифов, которым ты меня научишь, я буду рассказывать тебе о каком‑то празднике или обычае.

– Хорошо! – восклицаю я. Подруга, похоже, не догадывается, что я получу гораздо больше, чем отдам ей. – А теперь давай я покажу тебе, как растирать тушь…