– Устыдились! Устыдились, да в бой пошли. А бой… – Авраамий замолк, собираясь с мыслями. Отец Антоний его не торопил. – Стало быть, как Ходкевич с войском подошел, бой начался, то приказал князь Пожарский пушки выставлять. У одной пушчонки всю прислугу перебило, так мы с князем за нее и встали. Аз, грешный, ядра подавал, а князь порох засыпал да запал подносил. А ствол-то перекалили, а под рукой, как на грех, ни уксуса, ни воды… А может, в стволе изначально трещинка была… Кто ж теперь скажет? Пушку-то и разорвало. Меня, старика, только ушибло, а князя, он ближе стоял, насмерть убило. Князь упал, а кто-то сдуру и завопил – воеводу убило! Казаки, как заслышали, убегать кинулись. Ну, а следом за ними и все остальные, кто на конях был. Когда удирали, то своих пешцов и потоптали. А ведь могли бы мы бой-то выиграть, – с горечью вымолвил келарь. – Ломили ведь, гнулись ляхи-то под нами. Вот еще бы чуть-чуть… Когда очухался, попытался было беглых остановить, но куда там… Не знаю, каким чудом уцелел, но – миловал Господь. Только рясу в двух местах разрубили да клобук… – потрогал Авраамий дыру.

Отец настоятель медленно встал, повернулся к святым образом и перекрестился:

– Упокой, Господи, душу раба твоего Димитрия и ратников, павших за землю русскую… – Затем, повернувшись к старцу Троице-Сергиевой лавры, отец Антоний добавил: – Сегодня же велю панихиду отслужить по князю и всем убиенным…

– Много нынче панихид-то служить нужно, отче…

– Это да… – грустно кивнул игумен и спросил: – Где воеводу-то схоронили?

Авраамий не ответил, склонив голову так, что куколь закрыл все лицо. Отец Антоний истолковал его молчание по-своему.

– Не смогли вынести? – с пониманием спросил игумен. – Или… выносить нечего было? – Тяжко вздохнув, сказал: – Ну, Бог даст, не останется тело поверх земли…

– Тел-то там много осталось, – грустно сказал Палицын. – Только воеводу-то мы не бросили, а вынесли, но… – Авраамий замолк и, приподняв голову, пристально посмотрел на настоятеля. Отец Антоний, глянув в глаза собеседника, все понял…

– Да ты в уме ли, келарь? Мертвеца столько верст вез?!

– Утром, перед битвой, князь-воевода Димитрий Михайлович исповедался и святое причастие принял, а потом и говорит – ежели, мол, Москву не освободим, то он в мнихи уйдет. Ну, а я, грешным делом, ему и говорю – знаю, мол, настоятеля, на Соловки тебя сам отведу. Отпрошусь у отца настоятеля, вместе с князем служить стану. Вот, стало быть, Москву князь не освободил. А я вроде как завещание княжеское выполнял, волю его последнюю. Так что, прости меня, отче, но не мог я по-другому…

– Ох, Авраамий, Авраамий, – покачал головой игумен, растерянно садясь в кресло. – Что и сказать-то, не знаю… Не мне тебя судить. Молиться за тебя буду. Сам помолюсь и братии накажу. Господь, он нас, глупых, всегда прощает. А как с телом-то? Ты же его сколько дней вез, так оно, почитай, тогось…

– Да нет. Ни запаха нет, ни тления. Мы, как тело-то с поля увезли, домовину изладили, да медом залили… Ну, а потом колоду на воз, до Углича, а там – на лодью. По Волге, да по Шехони-реке до Череповеси, а там – телегу и до Вологды. Ну, а уж по Вологде, Сухоне да Двине до Архангельского монастыря несложно доплыть. Передохнули чуток, домовину на коч перенесли.

– А чего вас на ночь-то глядя понесло? А не дай Бог, шторм разразится? Это же повезло вам, дуракам.

– Так уж получилось, – невольно улыбнулся келарь. – На лодье-то через море идти несподручно. Сам знаешь – у нее борта низкие, воды бы зачерпали. А рыбаки везти отказались. Море, мол, бурное. Хотел я коч купить, да деньги все извел…

– Значит, ты еще и коч украл, – развеселился настоятель. – Ну и ну, отец келарь… Коч украл, ровно тать в ночи.

– Украл, – согласился Авраамий без особой вины в голосе. – А что делать-то было? Забесплатно, да под расписку, может, дал бы кто, да искать мне невмочь было. Спешил я сильно. Мы, почитай, две недели, что в дороге были, не ели толком и не спали, все на ходу.

– За две недели – от Москвы до Соловков? – удивился игумен. – Да за две недели струг от Вологды до Колмогор не пройдет. Как это ты исхитрился?

– Вот и говорю, спешили мы. Все же не дело это, что бы тело-то поверх земли лежало…

– Эх, келарь, келарь, отчаянная ты головушка, – покачал головой настоятель. – Не всякий помор в эту пору в море выйти рискнет. Сохранил вас Господь…

– На все Его воля, – перекрестился Авраамий. – Опасался я – сумею ли до Соловков-то дойти? Все ж пятнадцать лет прошло. Боялся – не уйдем ли куда-нибудь к свеям, али на Грумант. Ну, смилостивился Господь…

– Ладно, – махнул рукой игумен. – Князя мы завтра отпоем, похороним. Море поутихнет, коч велю хозяину отогнать, чтобы до льдов успеть. Ну, алтын ему в подарок пошлю. Одно разорение с тобой… – пошутил настоятель.

– Отработаю, – кивнул Авраамий.

– Куда ж ты денешься? – хмыкнул отец Антоний. – Уж грех-то я на себя возьму, раз такое дело, а вот отработать – самому придется. Ну, ты вначале новости сказывай. Глядишь, половину отработки скощу. Иная новость дорого стоит.

– Ну, какие еще новости… – задумчиво изрек келарь. – Про царя Василия слыхал что-нибудь?

– Ну, только то, что в мнихи его насильно постригли, да в Чудов монастырь отвезли. Так это уж давно было.

– Помер царь-то, – перекрестился Авраамий. – Ляхи его в Кракове голодом пытали. Хотели, чтобы от венца царского отрекся, да Владислава русским царем признал. А он одно твердит: «Клобук монашеский не гвоздями прибит. Я, мол, русский царь, царем и останусь!».

– Царствие Небесное, – перекрестился теперь и настоятель. – Молились мы за Василия Ивановича, как за Государя Всея Руси. Старцы Соловецкие, что в Великой Схиме пребывают, решили, что незаконно его в иноки постригли.

– Вот, патриарх Ермоген, Царствие ему Небесное, так же считал. Говорил – коли князь Туренин клятву монашескую давал, то, значит, не Шуйский иноком стал, а Туренин.

– А сам-то ты, Авраамий, ездил же иноземца в цари звать?

– Ездил, – не стал кривить душой келарь. – Велено было ехать, я и поехал. Как Святейший патриарх велел, так я и сделал.

– По приказу ли? – пристально посмотрел на Авраамия настоятель. – Сам-то как думал?

– Сам-то как… – хмыкнул келарь. – Да и сам, отче, подумывал было – а не лучше ли будет, коли царь на Руси появится? Рюрик, Трувор да Синеус кем были? Варягами – сиречь, свеями. А пришли на Русь, так русскими стали. А они ведь еще и язычниками были, идолам кланялись. Принял бы королевич православие, язык наш выучил бы, вот русским бы и стал. Ну, а раз Владислав католиком остаться решил, то, стало быть, не нужен нам такой царь. Свой нужен, исконный.

– Вот так вот, – вздохнул настоятель. – И патриарха ляхи уморили, и царя…

– Без патриарха и архиереев некому ставить, а без них – попов негде взять. Кое-где мужики сами выбирают.

– Ну, это-то еще куда ни шло, – махнул рукой отец Антоний. – Поморы, вон, издавна сами попов ставят, а уж потом за благословлением идут. Хуже, коли совсем без духовников… Ереси так по земле и ползут.

– Это да, – кивнул Авраамий. – На Москве вон жидовствующие опять объявились. Ладно еще, что католики их не особо жалуют. На деревнях, сам не видел – врать не стану, народ Сатане стал кланяться. Мол, раз беды кругом, значит – Бог от нас отвернулся. Ну, а Бога нет, будем дьяволу кланяться.

– Ну, с этим-то мы справимся, – уверенно кивнул игумен. – Главное, чтобы народ в схизматики не подался…

После затянувшегося молчания Авраамий спросил:

– Как у вас-то, отче? Слышал, тоже не все ладно.

– Куда уж ладно, – вздохнул настоятель. – Весь прошлый год свеи донимали. Вначале король грамотку прислал – не хочет ли обитель его русским царем признать? Признаете – будете жить, как у Христа за пазухой. Ну, я ему и отписал – мол, хоть и нет у нас царя, но будет нужен, так мы своего, природного выберем, а иноземцы не нужны. Не велел патриарх иноземцам кланяться, так тому и быть.

– Обиделся король-то?

– А как же. Как грамоту получил, так и приказал волости монастырские зорить. Вначале на Колу пришли, так я туда стрельцов наладил. Выгнали шведа. А им неймется! Корабли у обители все лето простояли. Разведку высылали. Мужики местные хотели разведчиков этих куда-нибудь в болото отвести, да там и оставить, да я не велел. Пусть, думаю, посмотрят… Ну, видимо, донесли лазутчики, что вокруг обители стены каменные стоят, так они и нападать не посмели. Ближе к осени обратно ушли. Лесу сколько попортили да пожгли, ироды!

Всю нынешнюю весну туда трудников посылал. Новые-то когда еще вырастут?

– Ну, не зря значит, мы камень-то таскали, – сказал Авраамий, вспоминая, как в былые времена он таскал камень, что в изобилии валялся по всему острову.

– Вот-вот, – кивнул настоятель. – Соловецких стен испугались, так решили на Заонежье напасть. Отписал я тогда Колмогорскому воеводе, чтобы стрельцов прислал.

– Прислал? – спросил Палицын.

– А как же. Лихарев с Беседновым свеев гнали от Заонежья до самой Швеции. Может, дальше бы гнали, да пришла грамота, что мир заключен между нами.

– И что, утихли свеи?

– Еще чего, – хмыкнул игумен и кивнул в сторону сундука, на крышке которого были свалены грамоты: – Вон, каждый месяц грамоты шлют. Требуют Корелу с Колой, да Сумский острог. Я уж на эти грамоты и отвечать перестал. Чего бумагу-то переводить? Ее к нам из-за моря везут. Лучше пусть на ней «Житие» святителя Филиппа напишут.

– И то верно, – согласился Авраамий и поинтересовался: – Удержите вотчины-то?

Настоятель опустил голову, побарабанил костяшками пальцев о столешницу и раздумчиво произнес:

– Кольские волости и Корелу – вряд ли. У полковника Стиварда, что свеями командует, говорят, войско в полторы тыщи, с пушками. Туда бы стрельцов, чтобы в каждом остроге по пять сотен было, а где ж их взять-то? На всю Кемь и Колу душ пятьсот наберется. Крестьяне есть, да толку-то, коли оружия нет? Ни стен, ни припасов огненных. Из луков, против пищалей, много не навоюешь. Я уж им отписал, чтобы семьи забирали, да к нам шли, пока море не застыло. Ну, сюда не поспеют, чтобы в Сумский острог уходили. Острог подновить успели – стены в два ряда, шесть башен есть. Хоть и деревянные, но крепкие. Летом еще избы поставили, в два этажа. Хлеба запасено, пищалей и пороху в достатке. Мы тут, в обители, до самой весны спокойно просидим. Будем к войне готовиться.

– Думаешь, не оставят обитель в покое?

– Где уж там, – покачал головой игумен. – Была надежда, что на Москве царя изберут, да порядок начнут наводить. Тут бы и свеи призадумались, и англичане. А теперь вот точно полезут. Ну, обитель-то наша – крепкий орешек. Зубы обломят!

– Мы-то в тягость не будем? – спросил Авраамий, хотя и не сомневался в ответе.

– Вы-то? – переспросил игумен. – Не будете. Запасов хватает, а люди нам ой как нужны. Что за народ-то с тобой?

– Старцы из Лавры, кто жив остался. Еще – стрельцы из Вологды да воевода Мансуров с ними. Они со мной от самой Москвы идут.

– Петр Мансуров? – заинтересовался игумен. – Знаю такого. Дельный воин и начальник воинский неплох. В Каргополе вторым воеводой был, а потом в Вологде.

– Он отрядом вологодских ратников командовал, а от отряда-то всего ничего осталось. Ну, раненых мы по дороге оставили – кого где. А сам Петр Иваныч да те, кто на ногах остался, со мной пошли.

– Вот и ладно. Старцы пусть с братией будут, покуда в Троицу не уйдут – послушание я им дам. А ратные люди нам особо нужны – будет кого к затинным пищалям приставить. Мансурова назначу старшим на Никольскую башню. Шесть башен – шутка ли! Прежний-то старшой помер, а я-то как раз голову ломал – кого бы туда определить? Монахи да крестьяне – они ж не ратники. Биться-то будут, а кто командовать сможет? Я ж еще мыслю, что и ты, брат Авраамий, в военном деле опытный. Так?

Палицын сдержанно кивнул. Хотя и пришлось ему вдоволь повоевать, но воинскими подвигами иноку хвалиться не пристало.

– Ну, брат Авраамий, – продолжал настоятель, – из братии нашей старец Иринарх в обители всеми военными делами ведает. Худого слова против него не скажу – справляется, но ты с ним по стенам да башням пройди. Все-таки, тебе, брат, повоевать-то пришлось. Может, чего толкового подскажешь. Но это недолго. День, два от силы. Потом-то что? Какое тебе послушание положить?

– Куда поставишь, отче, туда и пойду, – улыбнулся краешком рта Палицын. – Велишь, пойду на скотный двор навоз убирать. Лес рубить, валуны таскать. Или – кормщиком, как в прежние времена, известь да камень возить. Скажешь, пищаль возьму да к бойнице встану.