Вот так, с песней, странный тандем проследовал по всему лесу, и лишь когда среди деревьев наметился просвет и уже слышны были голоса на железнодорожной платформе, «таксист», заложив еще один крутой вираж, забибикал, пуская слюни, и резко остановился. Ниловна, не в силах справиться с инерцией, бодрым аллюром пронеслась еще с десяток метров и рухнула в кусты боярышника.

Свет померк в глазах старухи, сердце теннисным мячиком прыгало внутри тела, разрывая грудную клетку. Дыхание останавливал сухой комок в горле, шершавый язык больно щекотал голые, беззубые десны (Ниловна не помнила, на каком куплете потеряла свои вставные челюсти, да ей, в общем-то, было не до них). Облитая молоком с ног до головы, бабка жалобно стонала. Даже бесчувственный булыжник при виде ее разрыдался бы горючими слезами, но «таксист» был чужд сентиментальности. Он подошел к едва живой старухе и спросил:

– Что, бабка, хорошо прокатилась?

– Ох, милок, прокатилась, спасибо, на всю жизнь накаталась! – застонала та, с трудом двигая губами.

– С ветерком, небось, бабусь, как обещал? – допытывался мучитель.

– С ветерком, с ветерком, милый! – отвечала старуха, силясь понять, куда он клонит.

– А раз так, – торжественно закончил добрый молодец, – плати три рубля!..

Было это давно, и никто теперь не помнит, чем закончилась вся эта история для «таксиста», но вот Ниловна до самой смерти вспоминала, как она по лесу «с ветерком» на такси каталась.

1982 – 1995 г.

Много у нас диковин.

Удивляюсь я, право слово, откуда в людях такой талант – создавать неприятности прямо из воздуха. Что, казалось, может произойти с голым человеком в бане. Ну, угорит в парилке, утонет в проруби или башку о полог разобьет и все, кажется! Ан нет, и здесь всякие варианты возникают с продолжениями, губительно, между прочим, сказывающиеся на здоровье и настроении совсем к тому посторонних лиц.

Есть у меня знакомый Гришка по кличке Пенициллин, причем, что интересно, как к нему привязалась эта кличка, он и сам не знает. Пенициллин и все тут. Но я о другом. Решил мой приятель под Пасху сходить в баню. И правильно, надо сказать, решил. Иногда и помыться не мешает для разнообразия жизни и новизны ощущений. Баня у нас отличная. А для тех, кто первый раз слышит, объясню. Если допустим от моего дома идти, то сначала вдоль речки Вонючки до швейной фабрики, а потом сразу налево и до деревянного барака с фанерной вывеской КГБ. Это, она и есть – климовская городская баня. Сервис на высшем уровне, и пиво в разлив прямо через дорогу продают. Так что наши мужики там всегда культурно отдыхают, и никогда ничего не случалось, покуда не появился Пенициллин. Да и он не сразу свою глупую сущность проявил.

Для начала, как все, в парилке попарился. Вышел довольный, весь в дыму. Смотрит, стоит к нему спиной дружок закадычный – Леха Жбан, и в шайке ногу правую моет. А надо сказать, по природе своей, Леха весь с головы до пят, как орангутанг, зарос волосами. Вот по этой примете его все и узнают, особенно в бане. Черт дернул тогда Пенициллина пошутить. Взял он кусок мыла и, подкравшись, сунул его мужику между ягодицами. Почувствовав неладное, волосатый завопил, точно его без спроса и разрешения собирались невинности лишать, и, обернувшись, огрел Гришку шайкой по морде. Упал Пенициллин на пол и сразу догадался: «Не тот попался!» Ну, то есть совсем не Леха!

– Извините, дяденька, ошибочка вышла, – смутился Пенициллин и хотел было подняться, но разъяренный мужик тут ему опять шайкой по кумполу хлобысть, и давай орать:

– Это что здесь твориться, мать вашу так! Мы не для того в бани ходим, чтобы всякие любознательные граждане нам туда обмылки засовывали.

Рядом моментально собрались заинтересованные граждане, разумеется, тоже голые.

– Чего орем? – спрашивают.

Волосатый мужик возмущенно показывал им поруганное место и никак не унимался:

– Что же получается? Сначала мне обмылок сунут, а потом шайку с водой? Совсем хулиганы распоясались!

– Ошибочка вышла, – вяло оправдался Гришка, – я думал, ты Леха, а ты не Леха…

– Молчи, гад, – прорычал, жертва насилия и заехал насильнику намыленной мочалкой по физиономии.

– Может, он этот… который мужчин любит? – предложили кто-то из собравшихся.

– Пидор, – подсказал намыленный дед из дальнего угла.

– Точно! Он!

– Да не он я, – хныкал Пенициллин, пытаясь уползти под лавку, – я Леху искал…

Тут на его счастье зашел в помывочную наш общий знакомый. Посмотрел, что делается, и возразил мужикам:

– Нет, Гришка не из этих. Дурак он большой, я согласен! Но не «голубой» точно. Такого за ним ни разу не замечалось.

После авторитетного мнения инцидент сам собой затих. Гришке даже кружку пива задарма дали. Общество немного посмеялось и забыло, только намыленный дед, проходя в душ, философски заметил:

– Много у нас диковин! Каждый мудак – Бетховен!

На том все окончательно закончилось. Домой Пенициллин возвращался в отвратном настроении. Помылся, называется, в баньке. Хотелось ему выпить, а денег, ни копейки. Забрел он тогда на огонек к старой Лушке. У нее, хотя самогон и противный, но зато всегда был.

– Слышь, бабулька, – сказал, – дай четвертинку в долг.

– Еще чего, – оскорбилась старуха, – вон в магазин новый товар завезли, «губовертки» называется. Иди, купи себе две!

– Да я завтра отдам, – взмолился Яшка, прорываясь в дом.

– Вот завтра и получишь, – ответила шустрая бабулька и захлопнула дверь прямо перед носом страдальца.

– Я тебе, грымза старая, припомню! – решил для себя Пенициллин и полночи упивался планами жестокой мести, а наутро, заняв «трояк», поспешил обратно.

– Вот, – добрая самаритянка Лушка, протянула бутыль с мутным пойлом. – Ежели ко мне по- хорошему, то и я завсегда помогу. А то налетел, как коршун: «Давай самогону, давай самогону», я, может, её, родимую, на последние грошики делаю. Меня, старушку, каждый обидеть может.

– Ладно, забыли, – Яшка, спрятал бутылку за пазуху, – лучше скажи, ты свой аппарат зарегистрировала или нет еще?

– Какой аппарат, – опешила та.

– Известно какой, самогонный.

Коварный Пенициллин достал из кармана старую городскую газетенку, а там черным по белому строго: «Всем частным предпринимателям обязательно пройти регистрацию в трехдневный срок».

– Дуй, баба Луша, в милицию, не то, по законам времени, как говорится, вплоть до расстрела!

– Ох-ты, господи! Неужто до расстрела – насмерть перепугалась наивная самогонщица.

– А ты как думала, демократия – это не вседозволенность. Порядок в стране должен быть и учет.

… Дежурный милиционер долго изучал бутылку самогона, буханку хлеба и приличный шматок сала, которые бабка Лукерья выставила перед ним на столе.

– Я не понял, гражданка, чего вы хотите? – наконец спросил он.

– Как чего, бумагу давай, что я, значиться, честная предпринимательница. Я, милок, свои права знаю. Регистрируй скорей, а то я очередь за сахаром заняла, как бы не пропустить.

–Ага, – хмыкнул догадливый милиционер, – теперь понял. Только подождать придется, у нас этим другие люди занимаются. Сейчас позову.

– Ладно, зови, только скорей, – согласилась бабка, деловито протирая бутыль тряпочкой.

– Я быстро, одна нога здесь, другая там, – ответил услужливый страж закона, исчезая из «дежурки».

Насчет быстро, он, конечно, соврал. Пока бабка ждала в дежурной части, там под различными предлогами все отделение милиции побывало. И у всех улыбки до ушей, словно премию получили. Наконец явились двое. Оба вежливые, будто и не милиция совсем.

– Пойдемте, гражданочка, в третий кабинет, чтобы не мешал никто.

А в кабинете начали:

– Значит, вы хотите зарегистрировать свой самогонный аппарат, правильно мы вас поняли?

– Знамо дело, что я, турка какая, чтобы с властями ссориться, – отозвалась старуха, ерзая на стуле.

– А скажите, кто Вас надоумил на это?

– Да все Гришка Машков, вражина сопливая, иди, говорит, а то расстреляют. А что? – насторожилась старуха.

– Нет, ничего, – успокоили милиционеры, – это наш внештатный сотрудник. Мы сами хотели, да все некогда. Сейчас оформим, а вы пока расскажите, у кого еще самогонные аппараты имеются, мы им тоже оформим. Вам не утомительно и нам мороки меньше, а то жди, пока все придут.

– Это можно, – охотно отозвалась Лушка. – Вот у золовки моей, Пашки, есть. Хороший самогон на калгановом корне, от желудка помогает. Опять же, у Михеича-крановщика, но вы ему бумагу не давайте, он, «маланец» этакий, в самогонку сухих мухоморов сыплет, чтобы пробирало быстрее, оттого наши мужики часто друг другу морды в кровь бьют…

Одним словом, через полчаса бабка Лукерья назвала всех. Милиционеры очень ее благодарили.

– Идите домой, – сказали, – бумаги, они оформления требуют. Мы вам их на дом привезем. Но вы пока никому ничего не говорите, а то другие обижаться будут, что вам лицензия под первым номером досталась. Сами знаете, какие люди бывают.

– Да уж, народ ныне сволочной пошел, – согласилась старуха и довольная отправилась восвояси.

А наутро они явились на трех машинах и точно по всем адресам прошлись. Никого не пропустили. Хитроумный Михеич свой аппарат под сливной бачок замаскировал, не помогло. Отобрали. Штрафов целый вагон выписали. Лушку потом неделю кряду наряд милиции охранял, дабы самосуд пресечь, а Гришка с испугу к тетке в Моршанск укатил.

Вот уж действительно: «Много у нас диковин…» Натворили, дел! В поселке с этих пор никакой самогонки не сыскать! Ни хорошей, ни плохой. Потому говорю, что от дураков в первую очередь страдают самые невинные, посторонние люди. Неужели в магазине отовариваться?

Заветный стакан.

(небывальщина)

Вот говорят: домовые, лешие и прочая нечисть – это всё суеверия, произошедшие от нашей лапотной серости и болезненной воспаленности ума. А со мной две недели назад случай произошел – я его расскажу, а вы сами решайте, где здесь серость и что там воспалилось!

Зашел я в позапрошлую среду в нашу местную забегаловку с манерным и весьма, на мой взгляд, легкомысленным названием «Кафе Бахус». Взял пару кружек пива и соленые сушки. Сижу, смакую и, главное, ничего плохого не думаю. То есть вообще не думаю! Смотрю, заходит в кафе участковый Митрич, а с ним – мужик с соседней улицы. Участковый пошептавшись с кассиршей сразу в подсобку отправился, а мужик тут же ко мне подсел.

– Здоро̀во, – говорит, – сосед. Можно к тебе притулиться?

– А давай, – отвечаю, – место не куплено. Чего с Митричем пришел? Созоровал, поди?

– Да нет, – решительно потряс мужик лохматой головой, – лешак меня, попутал. Настоящий!

– Иди врать! – усмехнулся я, на всякий случай отодвигая от потрепанного мечтателя свое пиво.

– Гадом буду! – завопил «арестант», для убедительности рванув ворот своей рубахи, а слегка успокоившись, продолжил сетовать на судьбу-злодейку.

– Ты послушай. Помнишь, в среду наши в футбол продули? Так вот, с этого все и началось. Вышел я тогда на улицу совсем расстроенный. Выпить очень хотелось, чтоб тоску заглушить, а в кармане, как назло, ни гроша. Что ж, думаю, за пропасть такая… Кто бы стопочкой угостил – хоть к лешему в гости!

Только подумал, смотрю, навстречу мне тесть идет и ласково так улыбается, сволочь. Я прямо опешил. Чего это он лыбится, как кот Матроскин на простоквашу? Последний раз он так скалился, когда на свадьбе выбил мне табуреткой два коренных зуба. А тесть мой, надо сказать, несмотря на возраст, здоровый амбал – объемом с хорошего кабана. И рожа у него, как у того хряка, да вдобавок еще кривая. Впрочем, окривел тесть недавно, когда я случайно уронил ему на голову с крыши ящик с гвоздями. Другой бы от такой оказии на месте откинулся, а он за мной еще битый час с кувалдой гонялся. Слава богу, не поймал. Тогда пронесло, а теперь вдруг, ни с того ни с сего, обниматься полез…

– Петюня, ты чего мрачный такой? – спрашивает.