Только тогда я замечаю, что маленькая танкетка на моем левом ботинке находится не на своем месте. Я сажусь на землю, развязываю шнурки и поправляю ее.

Мой позвоночник имеет изгиб, из-за чего бедра стали неровными. Танкетка, которую я ношу, выпрямляет их и облегчает большую часть боли в спине, хотя я уверена, что она будет мучить сегодня, напоминая о моей глупости.

Взгляд Хенни опускается на пятна травы и грязи на моей юбке.

– Кто выиграл лотерею?

Она никогда не присутствует на Дне Преданности, хотя ей скоро исполнится шестнадцать. Ей невыносима мысль, что кто-то пострадает или его постигнет участь похуже, когда лес отвергнет его.

Я поджимаю губы и не спеша затягиваю шнурки.

Хенни наклоняет голову.

– Выбрали не тебя, верно? – В ее тоне, всегда добром, слышится ирония. – Это невозможно.

Я не рассказывала ей о своем плане, она могла бы отговорить меня от этой затеи, а сейчас мне не очень хочется откровенничать. Кроме того, нет никаких доказательств. Прежде чем я ушла с луга, я вытащила из янтарного кубка все бумажки со своим именем. Теперь эти листочки лежат в кармане моего фартука вместе с желудем, который дала мне мама. Большинство людей оставляют свои подношения. Я тоже так поступила, надеясь, что лес будет добр к Акселю. Но после того, как он напал на нас обоих, я разозлилась и забрала желудь.

– Клара, – подталкивает меня Хенни.

– Меня не выбрали. – Я больше ничего не говорю и наконец заканчиваю завязывать шнурки. – О, кажется, там тоже есть ягоды. – Я резко встаю и подхожу к зарослям ягоды неподалеку, делая вид, что роюсь в листьях.

Я не знаю, что со мной происходит. Мне так хотелось найти Хенни, но теперь, когда я это сделала, все, чего я хочу, – это побыть наедине со своей картой. Только у меня ее нет. Я отдала ее Акселю, чтобы он перерисовал ее. Это был мой способ извинений. Сегодня я испытала судьбу. Уверена, именно поэтому его выбрали, но все пошло не так.

Я наклоняюсь, и у меня начинает болеть спина, когда вглядываюсь глубже в заросли. Там явно пусто. Хенни, должно быть, это знает. К счастью, моя подруга не трогает меня.

Мое внимание привлекает красная вспышка за кустами ежевики. Гроздь крошечных цветов, более темного оттенка, чем у брусники Хенни. Именно тот цвет, который она хотела.

Я пробираюсь сквозь заросли ежевики и приближаюсь к цветам. На каждом длинном стебле их по несколько. Они напоминают колокольчики и имеют пять заостренных лепестков, образующих маленькие звездочки.

Что-то в этих крошечных цветочках-звездочках не дает мне покоя. Они мне знакомы, хотя я не могу понять почему.

Я срываю стебель, и он вырывается вместе с корнем, который тоже темно-красный. Он похож на небольшую морковь или пастернак. Идеальный. Хенни сможет использовать и корень.

Я делаю еще несколько шагов и собираю звездчатые цветы. Мне так хочется показать их ей. Хенни заслуживает всех тех маленьких проявлений доброты, которые может предложить эта жизнь и которые так трудно получить с тех пор, как на Лощину Гримм пало проклятие. Я даю ей все, что могу, хотя обычно это просто моя дружба. У меня нет ее таланта создавать красивые вещи.

Однажды она подарила мне небольшую картину, на которой был изображен мой дом, точнее, как он выглядел до того, как увяли мамины розы. В ответ я вышила ей наволочку. Это было невыносимое занятие. Я постоянно колола палец об иголку и путала нитки. Но она настояла на том, чтобы получить подарок, каким бы аляповатым он ни был. Сгорая от стыда, я подарила ей наволочку, похожую на фартук мясника. Она не рассмеялась. Она просто обняла меня и сказала, что всегда будет дорожить этим подарком.

Улыбаясь звездчатым цветам, я открываю рот, чтобы позвать ее, но она окликает меня первой. Мое сердце замирает при звуке ее голоса. Он прерывается, остается лишь слабый вздох.

Я оборачиваюсь. Весь румянец сошел со щек Хенни, и в ее глазах застыл ужас.

– Что случилось? – Мысли лихорадочно мечутся в голове. – Ягоды… – Что, если это была не брусника, а какие-нибудь ядовитые ягоды? – Ты их съела?

Она качает головой. Ее тело дрожит. Она смотрит на меня так, словно увидела призрака. Она что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Теперь она совсем потеряла дар речи. Я не двигаюсь с места, не зная, что делать.

Она поднимает дрожащую руку. Манит меня пальцами. Снова произносит что-то неразборчивое. Наконец я понимаю. Вернись!

Ледяной ужас пронзает мои вены. Мое сердце колотится. Каждый стук как болезненный удар молотка. Я отчетливо осознаю, где сейчас нахожусь. Мои глаза устремляются к ясеням. Я прошла пять футов от них.

Хенни удается выдавить из себя лишь одно слово.

– Скорее!

Я, спотыкаясь, иду вперед. Ноги у меня ватные, перед глазами все расплывается.

Кратчайший путь к спасению лежит через заросли ежевики. Они растут за ясенем. Вот почему я не заметила черту.

Я продираюсь сквозь них, морщась. Они схватят меня? Задушат? Сегодня я уже один раз испытывала терпение леса.

Я перехожу черту. Мои ботинки снова ступают на твердую почву. Хенни врезается в меня. Она обнимает меня мертвой хваткой, как будто я Зола, которая вернулась.

– Ты не ранена? – всхлипывает она. – О чем ты думала, Клара?

Я отстраняюсь и смотрю на смятые цветы между нами. Мой взгляд затуманен.

– Темный красный… для твоих красок.

– Забудь о красках! – Она встряхивает меня. – Пообещай так больше не делать.

– Я не хотела… – Я смотрю сквозь кусты ежевики на звездчатые цветы. Ни один из них не обвился вокруг моих ног, как дикая трава, когда я помчалась за Акселем. Земля тоже не вздыбилась и не оттолкнула меня.

Я огибаю кусты ежевики, чтобы лучше разглядеть ясени. Мои нервы трепещут от надежды.

– Что ты делаешь? – пищит Хенни. – Не надо!

Я пересекаю линию, крепко сжимая цветы в кулаке.

Хенни хватает меня.

Я отдергиваю руку.

– Клара, ты совсем голову потеряла?

Нет. Я не Потерянная. Совсем нет.

Лес не причинит мне вреда, и я веду себя совсем не так, как, по словам Хенни, вела себя Зола, когда прошлым летом забрела в Лес Гримм.

Хенни бросает в пот. Она быстро ходит из стороны в сторону. Ради нее я снова перехожу черту. Цветы, которые я держу в руках, все равно завянут через несколько часов. Мне понадобится больше времени, чтобы спасти маму.

Моя подруга краснеет, как будто собирается снова меня отругать. Я не даю ей такой возможности.

– Пошли ко мне домой! – Я хватаю ее за руку. Бешеная энергия струится по моим венам и обжигает кожу.

Я знаю, где видела эти цветы раньше.

Глава 4

Я опускаюсь на колени около большого сундука, на котором вырезаны вечнозеленые растения и лесные животные. Он стоит под окном, выходящим на северное овечье пастбище, позади которого растет живая изгородь, отделяющая нашу землю от Леса Гримм.

– Я использовала похожие цветы для красок. – Хенни сидит за столом, на котором мы с бабушкой готовим еду и делаем все остальное, кроме гадания на картах. – Только они были фиолетовыми. И корни тоже. Я раньше не видела красных.

Я копаюсь в вязаных одеялах, сером меху, запасном постельном белье и небольшой коллекции книг, написанных на родном языке бабушки. Одна из них – сборник детских сказок, которые она переводила для меня. Пугающие истории, заставлявшие меня дрожать до поздней ночи. Но я все равно их любила. Какими бы ужасными они ни были, у них всегда был счастливый конец. А счастливый конец был волшебным для таких, как я, с судьбой двух карт.

Я приподнимаюсь на коленях и выглядываю из-за подоконника. Бабушки не видно. Она, вероятно, пошла за водой к источнику в миле к востоку от нашего дома. Это бесконечная рутинная работа, так как наш колодец пересох два года назад.

– Продолжай искать. – Хенни встает и подходит к окну. – Я скажу, когда увижу ее.

– Спасибо. – Я возвращаюсь к поискам.

– Какое ей вообще дело до того, что ты делаешь с накидкой? – спрашивает Хенни. В ее голосе не слышно укора, лишь искреннее любопытство.

Я мысленно возвращаюсь на три года назад, через месяц после того, как пропала мама. Я зашла в ее комнату, впервые позволив себе войти в это место, чтобы оплакать ее. Когда я села на ее кровать, матрас, набитый соломой, уже не прогибался посередине, как раньше. Я перевернула его и обнаружила, что шов был распорот и снова зашит черной ниткой. Я разорвала его и обнаружила кое-что спрятанное внутри: красную накидку с капюшоном.

Бабушка влетела в спальню, в ее глазах горел такой огонь, который я никогда не видела раньше. Она вырвала накидку у меня из рук и бросилась в гостиную, откуда открывался вид на нашу кухню.

Я боялась, что она бросит накидку в огонь под котелком, но вместо этого она открыла резной сундук и сунула накидку внутрь.

– Оставь ее там, – предупредила она меня. – Мы и так потеряли слишком многое.

Но я никогда не обещала ей этого, никогда не произносила этих слов. Если бы она в самом деле хотела, чтобы я никогда не трогала ее, то ей стоило заставить меня дать клятву.

Я встретилась взглядом с Хенни.

– Я знаю только то, что эта накидка принадлежала маме, а любое напоминание о ней причиняет бабушке боль.

Мне непонятно, почему мама спрятала накидку в матрасе. Она шила ее у всех на виду, собираясь надеть в дорогу, чтобы найти отца. Но она так и не взяла ее с собой.

Я никогда не осознавала этого, пока не обнаружила, что она забыта.

Мое сердце сжимается. Маме не стоило отправляться за отцом. Он не потерялся в лесу. Спустя четыре дня после ее ухода его тело вынесло на берег Мондфлюсса, реки, протекающей через Лощину Гримм. Несчастный случай на рыбалке, сказали нам жители деревни. Тело отца было найдено запутавшимся в сети.

Я сглатываю и вновь копаюсь в сундуке. Что, если бабушка все-таки избавилась от накидки? Мой уникальный шанс спасти маму исчезает, как только я его нахожу.

Я почти дошла до дна, когда наконец мои пальцы натыкаются на незабываемо мягкую ткань накидки. Я расплываюсь в широкой улыбке и вытаскиваю ее.

– Ты нашла ее! – Хенни садится на пол рядом со мной. Она проводит рукой по гладкой ткани накидки. – Она прекрасна. Из турнских овец всегда получается самая лучшая шерсть.

Меня переполняет гордость за профессию, которой занимается моя семья. Шерсть, безусловно, является отличительной чертой накидки. В остальном она простая, с большим капюшоном и длиной до колен. У накидки даже нет подкладки. Я полагаю, мама могла бы пришить меховую подкладку, но отец пропал в теплое время года, так что вполне логично, что она этого не сделала.

– Где на нем вышивка? – Хенни наклоняется. По дороге сюда я рассказала ей, что искала: места на накидке, где я видела звездчатые цветы.

Я переворачиваю ее и нахожу завязки, которыми накидка стягивается у основания капюшона. Здесь по обеим сторонам блестящими нитками вышиты маленькие гроздья звездчатых цветов того же темно-красного оттенка, что и шерсть.

– Мама, должно быть, покрасила накидку корнями звездчатых цветов, – говорю я. – Каким-то образом она поняла, что они обеспечат ей защиту.

Глаза Хенни медленно округляются.

– Значит, ты наденешь ее на следующий День Преданности?

Следующий месяц слишком далеко.

– Я не могу так долго ждать, пока у меня появится шанс стать выбранной. – Моя рука сжимает в кулаке тонкую шерстяную накидку. – Мама сшила ее для меня, – шепчу я, не решаясь высказать это желание громче. Неужели это правда? Неужели все это время она рассчитывала, что я спасу ее? Осознавала ли она, что может не вернуться?

Переплетенная судьба не может быть совпадением.

Судьба…

Пение бабушки доносится сквозь открытые ставни. Хенни замирает.

– Она вернулась!

Я запихиваю накидку в сундук, захлопываю крышку и беру Хенни за руки, мой пульс учащается.

– Ты можешь кое-что для меня сделать?

У нее потеют ладони.

– Что ты задумала?