Это всё проносится в моей голове, конечно. Озвучивать такое не стану. Что я, враг себе?

Слёзы обиды наворачиваются на глаза. И паника подступает.

– Как я домой доберусь? – сдавленно спрашиваю. – Я даже не понимаю, где мы находимся.

– В Лопухинке мы, – вдруг раздаётся за плечом. – Я тебя довезу, не переживай. Через час-полтора выйдем. Надо чтоб мужики разошлись, а то тебя не выпустят. Пусть забудут о твоём присутствии и свалят. А то по рукам пойдёшь, дурочка.

Точно… я дура. И слышать это от Громова вдвойне обиднее.

Сегодня Ляля заехала за мной вместе со своим другом.

– Эм, думала, мы вдвоём поедем, – настороженно спрашиваю, плюхаясь на заднее сиденье белой шахи, чьи дверцы изрешечены круглыми ржавыми дырами, похожими на отверстия от пуль.

Может, это они и есть? Я уже ничему не удивляюсь.

– Митька только подкинет. Да, Митяй? – Ляля обнимает его со спины, сидя позади водительского кресла. – У него сегодня много дел, всю ночь бомбит в Рамбове.

Вообще мы живём в Ломоносове, но местные часто его между собой Рамбовом называет, что пошло от старого названия города Ораниенбаум.

– Пятница, вечер, всегда активно.

Впервые вижу этого Митяя, хотя, возможно, он откуда-то с области. Мне не нравится, как он пристально меня разглядывает, оценивающе даже как-то.

– А это Илона, кстати, – знакомит нас Ляля. – Будущий учитель начальных классов. У меня-то не сложилось.

– Ну какой из тебя учитель, Ляля, – зыркает Митяй на неё. – Чему ты научить можешь? Пить, курить и трахаться? – Ржёт, словно лось. – Я, кстати, любя, не обижайся. Но не твоё это.

– Мать говорит, профессия нужна, – тянет Ляля, – хотя её же в первых рядах под зад коленом с завода пнули, когда сокращения пошли. Но она у меня такая… полы мыть не будет, – вскидывает гордо голову. – И я не стану.

Думаю, а чего такого в полах? Моя, вон, мыла, когда нужда заставила. На ткацкой фабрике с шести до восьми утра убиралась. И меня с собой таскала, потом в школу вела.

– Ладно, Митяй, едем, хватит базарить, – шлёпает Ляля его по плечу.

И мы мчимся, по Ленинской, мимо парка, то и дело ныряя из света в темноту, потому что половина фонарей не работает.

Едем мы довольно долго. Митяй молча подгазовывает. Из магнитолы, проглотившей кассету наполовину, рвётся новый хит. Сегодня душно, днём вообще, будто в бане было, а парни поют про тучи. От дождя бы я не отказалась. А ещё лучше от ливня. Сейчас начало июля, и жара стартанула сразу под тридцать. Ещё и комета эта дурацкая… Поднимаю глаза в небо, но мы на центральном шоссе, и её пока не видно.

Все новости об этой комете. Кто-то реально ждёт конца света. Хотя мать моя говорит: куда уж хуже?

Ляля треплется про родаков. Кажется, это её болевая точка.

– Достали! – завершает коротко. – Хочу съехать от них.

– Есть куда?

– Пока нет. Замуж выйду и свалю.

– За кого?

– Да вон за Митяя. Мить? – двигается на самый краешек сиденья, снова обвивая плечи парня руками. – Возьмёшь меня в жёны-то?

– Дура, руки убери! Впишемся ещё куда-нибудь! – рявкает её Митяй.

– Фи… – презрительно тянет Ляля. – Я и сама за тебя не пойду. Грубиян!

– Тут темно, как в жо… – тут мне хочется прикрыть ушки руками, и я отворачиваюсь к окну.

В принципе, с Митяем мне всё понятно. Он как большинство местных ломоносовских пацанов. Что у них в головах? Ларёк, с друзьями в Бронке позависать, да от бара до квартиры прогуляться?

Ляля складывает руки на груди, та поднимается в вырезе платья, на коже блестит золотая цепочка. Отчаянная Ляля, я б с таким богатством в клуб не пошла. Сорвут ещё! У нас одной девочке в группе серьги сдёрнули практически вместе с ушами. И это было среди бела дня возле метро!

– Ты документы подала? – спрашиваю у Ляли, она ведь собиралась по новой в Некрасовское поступать.

– Нет ещё, – морщится, – вторым потоком пойду. Слушай, хватит про учёбу. Не хочу!

– Как скажешь.

– Мить сделай погромче! – хлопает друга по плечу и поднимая руки крутит запястьями, где брянькают часы на тонком металлическом ремешке. – Вечером, вечером, делать было нечего, взяли мы сбросились и пошли в кабак. – Илонка, подпевай, – поддевает локтём.

– Эм… я слов не знаю.

Да и уж честно говоря, не слушаю такое. Отворачиваюсь к окну.

Тёмный лес по краям дороги кажется чужим и неприветливым, на небе россыпь звёзд, далёкая Луна, да комета Хейла-Боппа, распушившая свой длинный хвост.

Это уже вторая комета за год. Ух, разлетались. Не к добру это… не к добру!

– А куда мы едем? Не в сторону города разве? – оборачиваюсь к Ляле.

– Скоро будем, не боись! Место клёвое! Тебе понравится! Клуб небольшой, но очень популярный, – с хихиканьем лезет обниматься. – Очень… очень… популярный. И контингент – огонь!

И я думаю, не выпила ли она чего лишнего? Ляля любительница коктейлей типа «Браво». Меня от газированного алкоголя мутит, а ей по кайфу. Тут мы разные.

Поэтому чем больше общаюсь с Лялей, тем сильнее могу согласиться с Митяем. Учитель из неё не выйдет. Хотя вот моя мать говорит, что педагоги они ещё те любители заложить за воротник. Работа, мол, тяжёлая. Но мама лично это дело вообще не любит. Тут я в неё пошла.

Довольно скоро мы останавливаемся перед кирпичным забором. На неустойчивых каблуках, в которых итак то ходить сложно, я делаю пару шагов по крупному насыпному камню.

– Эм… Ляля? Куда мы… – я хочу сказать «приехали», но Ляля, качая блондинистой кудрявой головой, хватает меня под локоть и тащит к воротам. – Что-то не похоже на клуб…

– Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша… – подпевает она старому хиту, вырывающемуся из сипящих динамиков шахи. – Рус-с-сая коса-а-а-а… Пошли, Илонка, тебе понравится.

Калитка в воротах приоткрывается, и мы шмыгаем за неё. Стоит ей закрыться за нашими спинами, а мне вперится взглядом в бугая с толстой шеей, понимаю, что ни черта мне тут не понравится.

Очень хочется развернуться и драпануть в обратном направлении.

Но мышеловка уже захлопнулась.

– О… новых чик подвезли, – басит мужик-гора, и я отшатываюсь. – Очень хорошо.

Оскал на его лице не сулит ничего хорошего.

– Я, пожалуй, пойду, – пытаюсь вслепую нашарить ручку калитки, но малоэффективно.

– Не туда идёшь, – тяжёлая пятерня бугая ложиться на моё плечо.

– Нет, я именно туда, обратно, – настойчиво вырываюсь, но пальцы впиваются сильно-сильно.

– В дом быстро! – командует, затем добавляет многозначительное: – А то хуже будет.

Не слушаюсь, упираюсь, и ему приходится практически тащить меня. От забора до кирпичного главного дома метров семь. Краем взгляда успеваю уцепить ещё несколько построек: сарай, что-то типа времянки, крытая беседка.

Ляля идёт без сопровождения. Сама и добровольно.

– Илонка, – кидает мне. – Хватит по барам шататься, не наш это уровень, – подмигивает.

А какой наш? – хочется спросить мне. – Приехать на дачу к браткам, чтобы… Чтобы что?

По спине струится холодный пот, начинаю дышать коротко и рвано. Паника захлёстывает всё тело, горло сжимается.

Господи! Во что я влипла!

Это как страшный сон. Если ущипну себя, проснусь?

Но нет… Яркий свет прихожей, куда меня вталкивает бычара, отрезвляет сильнее холода и щипков.

– Ляля, – хватаю подругу за запястье, та недовольно вздыхает и разворачивается.

– Что?

– Я на такое не подписывалась.

– Ой, хватит из себя недотрогу строить. Ничего страшного не произойдёт с тобой. Не сахарная, не растаешь.

– Ты сама-то в это веришь?

– Да, я тут уже была. Ребята добрые, хорошие, щедрые.

Теперь уже Ляля хватает меня за запястья и тянет к себе, чтобы жарко и убеждённо шептать на ухо.

– Мой тебе совет, Илона, выбери одного. Кто понравится выбери. Или самого безопасного. Первый раз оно тогда не так страшно будет. Они первый раз не обижают. Выбери, короче. А если не выберешь, то могут по кругу пустить, или кто пожёстче возьмёт, потом шестёркам своим отдаст. Такое тоже бывает. А выберешь сама, так если хорошо себя покажешь, то и в постоянные попадёшь. Ребята своих не обижают. Стань своей. Своей станешь, будешь, как сыр в масле кататься. Ты девка симпатичная. Всё будет хорошо. Расслабься, – она хлопает меня по плечу, желая успокоить. – И не делай глупостей.

Но мне с каждым её словом всё хуже и хуже. Паника уже не просто змеёй сдавливает сердце, она рвёт один за одним натянутые нервы, удерживающие спусковой крючок истерики.

Задыхаюсь… я задыхаюсь. От ужаса, от того, куда и зачем меня притащила Ляля.

В голове гул, как на вокзале. В мозгу бьётся одна мысль – бежать!

Бежать! Сейчас! Немедленно!

Я разворачиваюсь, хватаю ручку двери, дёргаю, но там… закрыто. Она не поддаётся. Ни на себя, ни от себя. Я колошмачу руками в дверь, дёргая, как бешеная, эту чёртову ручку.

Ляля за моей спиной смеётся. Есть в этом пьяном смехе нечто дьявольское.

Да! Я в аду! В аду!

Метаюсь, как ненормальная, по холлу в поисках другой двери или окна, которые бы вели на улицу, но второй выход отсюда – это в дом, полный неизвестно кого.

– Нет, нет! Выпустите. Я хочу уйти. Выпустите! – как птица бьётся о прутья клетки, так я налетаю на дверь, то плечом, то бедром. – А-а-а! – срывает тормоза, и я, кажется, верещу от ужаса.

Глава 3

– Цыц! Чё орёшь, курица! – возвращается бугай, протягивая ко мне свои грабли. – Ляля, кого ты нам притащила!?

Та что-то ему задиристо отвечает, её нервный хохот эхом отзывается в моей голове. Я в панике. В абсолютной дикой панике. Поражена животным страхом.

Я снова ударяюсь об дверь, потом перебегаю в угол, но мужик хватает меня и, держа мёртвой хваткой, приподнимает над полом.

– Хотя так даже интереснее. Люблю строптивых.

Я, чёрт возьми, не строптивая! Я просто в ужасе!

– Нет-нет, пустите, пожалуйста, пустите, – ору, пытаясь выкрутиться.

Он несёт меня перед собой, спиной прижимая к груди, больно хватая под мышки, а я лягаюсь, но делу это не помогает.

То кричу, то умоляю, то начинаю рыдать.

В приглушённом свете накуренной гостиной, куда меня вносят, сидит большая компания за ломящимся от еды и выпивки столом. Мужики, девки, незнакомые лица, есть и пара знакомых. С шоком вижу Оленьку Ветрову, нашу отличницу, она же, вроде, в медицинский поступила? Заметив меня, потупляет взгляд. На плече её тяжёлая лапа бритого мужика в чёрной футболке. И она… она тоже? Это что же такое делается?

– В холодную брось, – раздаётся со стороны скрипучий без эмоциональный и даже как будто бы утомлённый голос. – Ай-яй-яй, да что за сучка, воет так… Стукни, что ли. Достала верещать. Замолкни, а? – рявкает уже на меня.

Но чёрта с два я замолкну! Ору ещё сильнее. Пока бугай не накрывает мой рот ладонью, перекрывая доступ кислорода. Если б могла, я б укусила, но ребром ладони он больно давит на подбородок. Так, что даже шанса разомкнуть челюсть у меня нет.

Втягиваю воздух носом. Раз за разом с шумом.

– Босс, первым будешь пробовать? – Вторая лапа ложится мне на грудь и начинает грубо мять полушарие. – Смотри, какие персики зачётные.

Рука ныряет за вырез и трогает сосок, больно сжимая.

Из глаз текут слёзы, я дёргаюсь, но всё без результа.

– А может мне тебя на пробу взять? – шепчет бугай на ухо. – Я трахаться умею. Понравится, будешь просить ещё. И если попросишь, делиться ни с кем не стану. Малая, что скажешь? – Палец снова больно мнёт сосок.

Я хнычу, чувствую жуткую беспросветную безысходность.

Слышала я про такие компании. Разговоры про бандюков по Рамбову ходят, сложно быть в стороне, когда беспредел творится вокруг. Но никогда бы не подумала, что попаду прямо в логово к зверям.

Мужики ржут, а я чувствую себя, словно кобыла на осмотре перед продажей. Ляля ведь меня продала. Да? Так это называется? Сказали привести тупую и наивную, вот она меня и нашла.