– Я сговорчивых люблю, – скрипит главарь. – Ласковых. А эта… Есть тут любители диких кошек?

Раздаются несколько грубых «да», и я замираю, а потом с новыми силами принимаюсь лягаться, пытаясь попасть по коленям держащего меня бугая.

– Уноси. А мы пока разыграем, да? Новенькую…

Кошусь на мужика, который тут за главного. У него шрам через щёку, падающий прямо в угол тонких губ.

Гуинплен какой-то, как у Гюго в «Человеке, который смеётся»… Господи, что за бред лезет в голову!?

– Нет-нет! – пищу я, сквозь ладонь, закрывающую рот. – Отпустите. Нет!

– Я тоже поучаствую, – раздаётся со стороны знакомый голос.

И я на секунду застываю, даже перестав сопротивляться. Повисаю на руках толстошеего.

В тёмном углу сидит одинокая высокая фигура. Парень, обладатель знакомого самоуверенного и прямолинейного голоса встаёт. Свет падает на его лицо, и мои глаза раскрываются шире.

Нет. Нет. Нет. Только не он. Только не здесь. Только не так.

– Поучаствуй, – благосклонно отвечает косоротый. – Вдруг повезёт.

Громов подходит к столу, таща стул за спинку, ножки того неприятно скребут по полу, нарушая тишину в комнате. Он на меня даже не смотрит.

– Да я вообще везучий.

***

Меня трогают за плечо, и я резко открываю глаза. Где я? С кем я?

Дезориентация быстро проходит, ещё стремительнее возвращаются воспоминания.

Рывком переворачиваюсь на спину, чувствуя тепло человеческого тела под боком. Внутри всё быстро холодеет: становится и противно, и страшно.

Удивительно, как я умудрилась заснуть? Хотя у меня так несколько раз было: огромное нервное напряжение вырубает. И ты лежишь, аккумулируешь силы для новой битвы. Битвы, которой хотелось бы избежать.

Что дальше?

Кошусь на Громова.

– Пошли, – тот вскакивает на ноги, упирает ладони в бёдра, отворачиваясь.

Голова его наклонена к плечу. Он походит на дикое хищное животное семейства кошачьих. Прислушивается, оценивает обстановку.

Я заворожённо смотрю, как ходят мускулы под его футболкой. Громов подтянутый, поджарый даже, никогда не был качком, но парень крепкий. Силу сегодня я оценила. Из этих рук невозможно вырваться. Ни единого шанса.

– Ну ты чего разлеглась, Илона? – хмыкает. – Или тут остаться хочешь? Новый тебя быстро в общак определит.

Сглатываю, думая, что, возможно, этот самый общак и был моей вероятностью на сегодня. Если б не Гром, я бы попала в ужасную историю, из которой, возможно, даже и не выбралась живой. Но что он попросит взамен? Я не настолько наивна, чтобы думать, что это он так по доброте душевной. Нет… точно нет.

Я не выкрикиваю дерзких слов, не огрызаюсь, лишь снова тяжело сглатываю и медленно встаю на ноги. Громов тянется к моим волосам, забирается пятернёй во взлохмаченные пряди, треплет, позволяя последним невидимкам выскочить из укладки. Тёмно-русые ни разу не крашенные волосы свободно падают на плечи.

– Вот так лучше.

– Лучше? – переспрашиваю, придерживая порванную футболку. – Кому лучше-то?

– Видок лучше. Сразу видно, что мы трахались, – ухмыляется, затем более серьёзно. – Молчи, если пристанут, говорить буду я. Это понятно?

– Да не тупая.

Теперь тяжко вздыхает Громов.

– Да вот после нашей встречи здесь… есть сомнения, знаешь ли.

Кривлю губы, готова зашипеть от раздражения. Ненавижу, когда меня носом тыкают в мои же ошибки.

Внезапно Громов хватает меня за шею и тянет на себя. Я ойкаю от удивления и неожиданности. И застываю, когда упрямый рот впечатывается в мои губы.

Пищу что-то, пытаюсь вырваться, но язык настойчиво рвётся внутрь. Зубы стиснуты, но разве Громова это остановит.

Губам больно. Поцелуй этот ни черта не нежный. Даже отдалённо ненормальный. Он словно клеймо, словно наказание. И рука на моей шее держит крепко. Чувствую себя в капкане.

Приходится сделать вдох, а со стиснутыми зубами это довольно затруднительно.

Так что, когда приоткрываю их, язык моментально скользит внутрь, опаляя своим жаром и привкусом дыма. Тело реагирует странно на это вторжение. Между ног начинает пульсировать.

Это ведь ничего не значит. Мне должно быть противно.

Но весь факт в том, что мне не противно.

Не тогда, когда Громов целует меня. Хотя поцелуем это можно назвать с большой натяжкой.

Наконец, он отстраняется. Прищуриваясь, изучает моё лицо. Большой палец ложится на мою верхнюю губу, нажимая и размазывая помаду.

– Вот, – тянет Юрка, ухмыляясь, – теперь вообще норм.

– Норм? – мой голос дрожит от возмущения.

Подношу ладонь к горящим губам, вокруг которых потекла алая помада.

– Уверенна, ты можешь лучше, – хрипло бросаю.

– Хочешь узнать на практике? – выгибает Громов бровь.

И между ног опять стреляет. Мне хочется сжать бёдра, ведь между ними сладко тянет от мыслей о практике.

Нет-нет-нет.

– Обойдусь, – произношу твёрдо.

Громов посмеивается, а затем берёт меня за руку и тянет за собой.

– Да пойдём уже. Не бойся. Я рядом. Пока я рядом, можешь не бояться, – дважды уточняет, видя, что у меня ступор.

И мы выходим за дверь.

– Не смотри ни на кого, – даёт совет.

И я тупо изучаю пол, пока он ведёт меня куда-то. Очень надеюсь, что к выходу.

Слышу громкий смех, слышу стоны вполне себе определённые, ругань слышу, музыку из главной комнаты, где за столом, возможно, по-прежнему сидят опасные братки. Пару раз чьи-то ботинки проходят мимо, владельцы которых отвешивают сальные комментарии Громову по поводу меня. От них мои уши и щёки горят. Юра смеётся и соглашается, а мне хочется провалиться под землю.

– Хороша тёлочка?

– Объездил?

– Чё там? Целка, говорят? Долго рвалась?

– Покататься дашь?

Может, он боится, что я заартачусь, потому что ладонь Громова ложиться мне на шею и чуть придавливает, чтобы головы не поднимала.

Да я и не собираюсь. Одна цель – быстрее убраться отсюда.

– Ну чё? Понравилось тебе у нас, да, Гром? – кто-то басит в главной зале.

– Годно, – бросает Юра.

Стоит выйти из дома и возвращается способность дышать. Я будто в глубоком нырке под водой была, а теперь, вместе с кислородом, пришла лёгкость.

Женский визг сбивает с мысли.

Оборачиваюсь на автомате. Там два мужика, охрана, вроде, несут девчонку к одному из домиков. И та, вроде, не сопротивляется.

Отворачиваюсь, когда один из мудаков задирает ей юбку и кладёт лапищу на ягодицу, а рука девушки ложится на его ширинку.

– Мяса пацанам подкинули, – комментирует Юра.

Меня передёргивает, только уже не от страха, а от мысли, что с ним… Как он сюда попал? Он… Он такой же, как и эти?.. Если тут, то, наверное, да?

Громов всегда был хулиганом. Но здесь, кто угодно, только не хулиганьё. Тут сливки местного криминального бомонда. И надо быстрее уносить ноги, пока они не передумали нас отпускать.

Выходим за калитку. Меня трясёт, когда переступаю порог…

Свобода… неужели свобода?

Громов берёт меня за локоть и тащит к перекрёстку поселкового проулка. Только сейчас замечаю, что дача эта в тупике. Как удобно… И неприметно.

От соседнего дома остался лишь погорелый остов. Там точно никто не живёт. Теперь уж точно. Само сгорело или устранили, чтоб лишние глаза отвадить? Не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.

– Машина там, – бросает Гром.

Каблуки мешают идти по каменной крошке, и я бы сняла туфли, но без них по острым камням вообще передвигаться будет невозможно.

– Пришла в себя? – с более мягкой интонацией спрашивает Громов, когда подходим к тонированной в ноль иномарке.

– Когда это ты успел тачилой разжиться? – вопросом на вопрос.

– Разжиться-то несложно… в наше время, – распахивает дверцу. – Прошу, принцесса Илона, – с издевательским поклонном.

Я залезаю внутрь, где мягкое кожаное сиденье моментально принимает форму моего тела. Оно заключает меня в объятья, из которых не хочется вылезать.

Громов садиться на место водителя, достаёт сигарету.

Следующие пару минут мы молчим, а он задумчиво курит. Затем вставляет магнитолу и, включив её, давит на газ.

Мы трясёмся по поселковой дороге, потом выруливаем на грунтовку, поднимая облака мелкодисперсной пыли, а когда оказываемся на шоссе Юра опускает стёкла, и в салон с рёвом врывается воздух, загоняемый скоростью движения. Он плотный и густой, совсем не освежающий, но это воздух свободы.

Запрокидываю голову к звёздному небу, где далеко сквозь Млечный путь несётся комета Хейла-Боппа, чей шикарный длинный хвост видно невооружённым взглядом и днём, и ночью.

Громов чуть сбрасывает скорость.

– Знаешь, что самое поганое, Илона? – врывается его голос в мою голову.

Резко оборачиваюсь, но передо мной только его профиль. Сам Юра на меня даже не смотрит.

– Что?

– Придётся нам поизображать кхм… – тут он задумывается, видимо, подбирая подходящее определение, – любовников.

– Зачем?

– А ты не понимаешь?

Жму плечами слегка. Реально не понимаю.

Громов принимает моё молчание за да.

– Если я типа к тебе потеряю интерес, то его проявят другие. И твоя подружка тебя с потрохами сдаст, чтобы ещё бабла срубить. А дальше мужики будут тебя подкладывать под кого им захочется и получать оплату, а подружайка – свой процент. Ну и сами пользоваться не забудут. У них ведь как, кружком трахнут, потом в аренду сдадут. И так пока ты не поистаскаешься окончательно и не потеряешь свой свежий товарный вид.

Меня передёргивает от его цинизма. Он обо мне говорит, как о бездушной вещи.

– Разве… – сглатываю панический ком, резво заполнивший гортань. – Разве так можно? Разве так делается?

Я думала, что ничего хуже, чем уже было, не предвидится. А оно вон как…

– Крепко ты попала, принцесса Илона. Ещё и имя у тебя запоминающееся, да и пацаны все местные. Кто ты такая, выяснят без труда. Может, уже и знают. Подруга, небось, им уже и адрес продиктовала. Придут как-нибудь ночью и…

– Молчи… – резко его прерываю и с громким шлепком кладу ладонь на предплечье, чтобы сжать. Он должен заткнуться, иначе меня инфаркт схватит. – Молчи, пожалуйста…

– Нет, я хочу, чтобы ты поняла, во что вляпалась.

Гром стряхивает мою руку, будто я надоедливая мошка, вьющаяся перед его лицом.

А я складываю ладони домиком и прижимаю пальцы ко лбу, словно в молитвенном буддийском жесте.

– Что же мне делать… Что же мне делать… – бормочу без конца.

– Держись меня и… – вздох. – Так будет лучше. В первую очередь для тебя. Сечёшь?

Его рука поднимается к моему лицу, большой и указательный палец больно обхватывают и стискивают подбородок, чтобы развернуть к нему.

– Принцесса Илона… – со странным взглядом тянет Громов.

Глава 4

Юра тормозит возле старой четырёхэтажки, где живу с матерью, глушит мотор и смотрит на меня, а я отвожу взгляд. Мне сказать нечего, кроме пока. Рассуждать о том, как будем изображать «любовников», я тоже не особо хочу.

Одно желание – убежать, отмыться от грязи и забыться сном, чтобы наутро всё произошедшее оказалось причудливым кошмаром.

Бросаю взгляд на тёмный дом и двор. Только на последнем этаже горит свет в паре окон. Густые кусты сирени, превратившиеся за последние пару лет в заросли, нависают над крыльцом.

Мне не по себе. Чего он ждёт? Что брошусь на него с объятьями, поцелуями и глубокой благодарностью за спасение?

Я чувствую благодарность, но как реагировать на его поступок не знаю. Потому что боюсь показаться ещё более наивной дурочкой, чем есть.

Кто знает, что у Грома на уме? Я вот точно не знаю.

Не потребует ли он оплаты за свою лояльность?

– Ну… эм… я пойду? – смотрю на Юру неуверенно.

Он будто размышляет, отпускать меня или нет. Наконец, выдаёт: