Администрация школы решилась на это, чтобы пройти государственную проверку на соответствие учебного процесса общеобразовательным стандартам. Об этом рассказывала заместитель директора Унаяма Сакура в конференц-зале после церемонии поступления. Вначале Тору внимательно ее слушал, но бессонная ночь сморила его, и он проспал часть собрания, а когда проснулся, то Унаяма попросила его остаться. Головная боль вернулась с новой силой, а в сознании роились мрачные мысли: «Все, доигрался! Неужели уволят?»

Когда вышел последний учитель, то заместитель директора предложила – а скорее приказала – Тору открыть литературный клуб. Лучше бы сразу уволила. Пальцы покрылись холодными мурашками, словно кто-то впустил в помещение зимний ветер. Тору едва не сел на край стола, но все же сдержался. Сердце глухо стучало в груди, отдаваясь болью в висках. Три года назад, он пообещал себе, что больше не свяжется с детьми.

– Понимаете, Унаяма-сан, – осторожно начал Тору. – Ученики академии хотят стать чемпионами…

– Довольно, Оцука-сан. – Заместитель директора подняла руку. – Согласно Уставу академии, технический персонал обязан принимать активное участие в школьной жизни, а не только книги выдавать.

Заместитель директора упустила целый пласт другой работы, но Тору возражать не стал.

– Я закрывала глаза на ваши опоздания и отгулы, но всему есть предел, Оцука-сан. – Унаяма подошла к нему, и он почувствовал ее обжигающее дыхание. – Или вы станете ассистентом куратора в спортивном клубе, или откроете литературный. Либо. Я. Вас. Уволю.

Тору не улыбалась безрадостная перспектива искать новую работу, когда рынок труда перенасыщен, особенно в его сфере. Ему светила работа в книжном магазине либо в комбини. Поэтому он развесил по школе объявления о наборе в литературный клуб, а также подал заявку в студсовет. Ватанабэ Рёта скривился, когда принимал бланк. Паршивец пользуется тем, что он племянник директора, и думает, что ему все позволено.

А потом в библиотеку пришла Такэда, а за ней Ёсимура и Иноуэ и даже элитный ученик Фукада – как мотыльки слетались на свет фонаря. В одно мгновение у них появилось четыре человека, хотя Тору не рассчитывал и на одного. Он хотел доказать Унаяме, что создание клуба – ошибка, но откуда-то взялись эти первогодки. И ему нужно было их отговорить, а себя избавить от проблем, но все мысли заняты другим – визитом в родной дом. Уже несколько дней ему названивала мама и просила навестить отца, она писала ему в LINE. И сегодня, когда Такэда и Ёсимура ушли в комнату студсовета, Тору сдался и пообещал зайти после работы.

* * *

Айко с анкетами в руках сбежала по ступенькам на первый этаж, прошла через два перехода и вышла к административному корпусу в восточной части школы. Она замерла возле комнаты студсовета, сбоку висела небольшая инструкция, как правильно заходить туда: сначала постучать, потом открыть дверь, представиться и назвать цель визита.

Рядом встал Ёсимура, хотя Айко не звала его с собой. Кажется, он никого не слушает и делает то, что хочет. Вот и сейчас он сложил руки на груди и сверлил дверь суровым взглядом, как будто они собрались на войну. Айко так и не отдала ему пиджак, хотя еще вчера его постирала – сразу, как вернулась в общежитие. Ей до сих казалось нереальным то, что произошло в переулке Икэбукуро: бандит, что чуть не надругался над ней, и Ёсимура – что спас. Айко хотела расспросить его, почему он там оказался, но смелости не хватило. Да и одноклассник, наверное, не ответит, а может, начнет расспрашивать, зачем она туда пошла. Ей не хотелось признаваться в том, что она забрела туда по случайности и по глупости чуть не лишилась чести, а то и жизни.

– Нам сюда? – Он указал на дверь. – Так чего медлим? Давай покончим с этим!

Ёсимура пнул ногой дверь в нарушение школьного устава и прошел внутрь. Айко со вздохом последовала за ним.

– Извините за вторжение. Меня зовут Такэда Айко, класс «1–2», я принесла клубные анкеты.

Студсовет занимал просторную комнату, солнечный свет скользил по книжным шкафам справа от входа, по кожаному дивану – слева. В центре комнаты находился стол для переговоров, он тянулся от двери и заканчивался у дальней стены столом из благородного японского кедра. За ним сидел юноша в школьной форме, он разбирал бумаги и, казалось, не слышал Айко.

Ёсимура обогнул длинный стол размашистым шагом и остановился перед юношей:

– Эй, ты тут за главного? – рявкнул одноклассник.

Айко присоединилась к нему с анкетами в руках. Она сразу узнала Ватанабэ Рёту – Президента студсовета. Юноша отложил бумаги в сторону и соединил руки перед собой в замок. Многочисленные браслеты позвякивали в такт его движениям.

– Я Ватанабэ Рёта. Готов выслушать вас.

Айко впервые увидела его вблизи, в классе постоянно обсуждали Президента студсовета. У него даже был собственный фан-клуб. На церемонии поступления старшеклассник вел себя вызывающе: отказался произносить речь, восхвалял школу и предложил отчисляться всем, кто несерьезно относится к делу.

Ватанабэ явно обожал академию и считал ее особенной. Хотя для Айко это просто школа с куда большими возможностями и чуть строже муниципальных.

Вперед подался Ёсимура, но Айко остановила его, слегка потянув за край пиджака. Не хватало испортить отношения со студсоветом, они и так ворвались в кабинет без предупреждения. Одноклассник явно не любил переговоры, а все решал угрозами или шантажом, словно он якудза. Эта мысль настойчиво крутилась в голове Айко со вчерашнего дня, когда Ёсимура легко разделался с теми бандитами. Тогда она не решилась спросить об этом напрямую, а сейчас боялась, что одноклассник разозлится и уйдет из клуба, а им и так не хватало еще одного человека. Не стоит отказываться от помощи, даже такой специфической.

Айко подошла к столу и разложила перед Ватанабэ четыре заявления о вступлении в литературный клуб. Старшеклассник мельком взглянул на них и снова посмотрел на Айко.

– Что это значит? – процедил он сквозь зубы.

От такой враждебности Айко опешила, но сжала руки в кулак и заявила:

– Примите наши бланки, Ватанабэ-сан. Мы присоединяемся к литературному клубу.

Президент студсовета взял заявления и просмотрел одно за другим, он прищурился, когда взял последнее – Фукада Мицуо, – и провел рукой по идеально уложенным черным волосам:

– Сорняки уже в огороде. – Он сжал бланк, и тот превратился в комок. – У вас не получится сохранить клуб. Бросьте эту бесполезную затею и возвращайтесь на тренировки!

Ёсимура отстранил Айко и уперся руками в гладкую лакированную поверхность.

– Не вам это решать, Ва-та-на-бэ-сан. – Айко поежилась от ледяного тона одноклассника. – Школьным уставом разрешено создавать не спортивные клубы. Поэтому принимайте бланки!

В голосе Ёсимуры прозвучали стальные нотки, а руки сжались в кулаки, еще секунда – и он бросится в драку. Айко поспешила вмешаться:

– Ватанабэ-сан, мы не просим одобрения, просто возьмите заявления. Наш куратор – Оцука-сан – уже подал заявку.

Президент студсовета разжал руку, и смятый бланк упал на стол, а затем сложил руки на груди.

– Будь по-вашему. Вряд ли вы найдете пятого участника. К тому же, кроме куратора, вам нужна еще и клубная комната.

– У нас она будет, – заверила его Айко.

Она поклонилась Ватанабэ и легонько потянула за рукав пиджака Ёсимуру, но тот кланяться отказался и вышел из комнаты. Айко поспешила за ним.

В коридоре у нее завибрировал мобильный телефон, на дисплее высветилось: «Мама». Айко закусила губу, она хотела скрыть от мамы, что ее отстранили от тренировок. Может, ей рассказал тренер Комагагэ или врач Игути. Скорее, последний: они с мамой неплохо ладили со времен восстановительной терапии.

Ёсимура замер рядом с Айко, она вздохнула и приняла вызов:

– Да, мама…

В трубке раздался недовольный мамин голос:

– Жду тебя возле входа, Айко.

Мама положила трубку, кажется, она разозлилась. Айко сжала телефон и обратилась к однокласснику:

– Ёсимура-кун, вернись в клуб. У меня появилось срочное дело.

* * *

Тору вышел на станции Китасиногава поздно вечером, ему встречались редкие прохожие, они сворачивали в темные переулки, оставляя после себя тишину. Она усиливала внутреннее напряжение, а тяжелые мысли бурлили, как сукияки в котле набэ. Когда-то Тору любил родные места за размеренность и неспешность, а потому долго привыкал к шумному Икэбукуро и развеселой Гинзе. Он сбежал из дома после выпускного и больше не возвращался сюда.

Через пару кварталов показался родительский дом – двухэтажное строение за каменным забором, на окнах висели занавески цвета морской волны. Казалось, что время остановилось, а он никуда не уходил. Занавески дернулись, и в окне показалась мама, словно почувствовала его присутствие. Она посмотрела на Тору, и он понял, что теперь ему не сбежать.

В прихожей ничего не изменилось, он снял обувь и прошел мимо напольного зеркала и низкой тумбочки со стационарным телефоном. Родители не спешили избавляться от прошлого. Тору показалось, что он чувствует присутствие дедушки, а его последние слова отголосками прошлого прозвучали в голове:

«Ну-ну, Тору. Не получилось один раз, то получится в другой. Я верю, что однажды твои слова достигнут многих людей».

Раньше Тору сочинял истории, но это приносило ему больше страданий, чем радости. Его всегда поддерживал дедушка, он же принял его выбор – стать библиотекарем. А вот отец не смирился, он попытался отговорить Тору, но больше беспокоился о своей репутации. К старшей школе коллеги родителей знали, что их сын – подающий надежды писатель. Но Тору не оправдал доверие: не поступил на филологию, отказался работать в редакции отца – перечеркнул свое будущее. Так и с академией Ёсано не задалось. Когда Тору открыл книжный клуб, то заявил об этом отцу по телефону. Но ученики элитной школы перестали приходить в библиотеку, и клуб пришлось закрыть. Это стало очередным позором Тору, поэтому он не рассказал ничего отцу.

Навстречу вышла мама в домашнем кимоно цвета хаки, ее черные волосы были затянуты в строгий пучок на затылке, минимум косметики и никаких излишеств. Даже дома она не позволяла себе вольностей.

– С возвращением, Тору, – тихо проговорила она и слегка повела плечами.

Он сжал лямку сумки и не ответил привычное: «Я дома» – как в юности, потому что не собирался возвращаться. Только не сейчас, пока кровь закипала при одном воспоминании об отце.

Мама не дождалась ответа и указала рукой на гостиную:

– Отец ждет тебя.

И вернулась на кухню, а Тору проводил ее взглядом. Они никогда не были дружной семьей, но все же он наделся на более теплый прием. Возможно, уже нельзя восстановить то, что разрушилось десять лет назад. Может, отец позвал Тору, чтобы снова унизить, а не поговорить. Но он больше не ребенок, и ему есть что ответить строгому главе дома. Тору решительно миновал узкий коридор, оставил позади кухню и лестницу, ведущую в комнаты – его и родителей, – и зашел в гостиную.

Маленькое, но уютное помещение тоже ничуть не изменилось со школы. В дальней части старенький телевизор с кинескопом, с обеих сторон тянулись высокие стеллажи с отцовскими книгами и пластинками, а также с мамиными нотными тетрадями. Напротив входа стоял большой кожаный диван, где лежал отец. Он смотрел перед собой, как будто ничего не замечал. Инсульт оставил на нем свой отпечаток: рано поседевшие волосы, хотя отцу едва исполнилось пятьдесят лет, лоб и уголки рта изрезали морщины, словно потрескавшаяся земля без влаги. В карих глазах пролегла усталость.

– Тору, это ты? – Отец медленно сел. – Иди сюда.

Тору подавил желание сбежать, медленно подошел к дивану и опустился его край.

– Вы хотели меня видеть, отец? – сказал невпопад Тору, хотя нужно было спросить о самочувствии.

Отец тяжело вздохнул, сжал на коленях руки, они немного дрожали:

– Продолжаешь тратить свою молодость в той школе?