Каменное перо (страница 23)
Сказочник тихо рассмеялся, щуря свои узкие глаза.
– Я не посмею вмешиваться в вашу работу.
– А общая корректура? А если я грубо ошибся? – недоумевал Принц.
– Мелкие ошибки можно исправить, – уступил Сказочник, – но я не трону ничего по существу. Я вам доверяю.
Когда Принц ничего не сказал, он вдруг переменился в лице, как будто только что вспомнил о чем-то важном, залез рукой в ящик, вытащил оттуда небольшую сумочку и бросил ее на стол.
– Ваш гонорар.
Принц едва сдержал довольную ухмылку. У него словно гора с плеч свалилась. Он был готов тут же извинить Сказочнику все его странности, потому что предмет, только что приземлившийся на поверхность стола, своим триумфальным позвякиванием вмиг развеял все страхи и опасения. Принц и сам не решился бы их перечислить, но это было не важно, потому что теперь он наверняка знал: все было по-настоящему, и Сказочник держал свое слово. Диковинные совпадения и неувязки тут же попрятались за плечами неоспоримых фактов. Фактов твердых и материальных, как звонкие монеты.
Сказочник жестом указал на кошелек.
– Ну же, – не без иронии подбодрил он Принца.
Тот, предпочитая не замечать не самую очевидную насмешку, протянул руку и сомкнул пальцы на кошельке. Несколько напряженных часов работы с каменным пером тут же дали о себе знать. Оно было несоизмеримо тяжелее привычного гусиного, и кисть еще не вполне слушалась Принца. С третьей попытки он все же завладел кошельком и неловко опустил его в свой карман.
– Благодарю! – искренне сказал Принц.
Сказочник пожал плечами.
– Я лишь исполняю Контракт. Сумма пока не такая большая.
Принц понимающе кивнул.
– И все же, – добавил Сказочник, – вам не стоит расслабляться. Я жду еще три произведения. В зависимости от того, что подскажет вам ваше воображение, они могут и затянуться. Я вижу в вас склонность к эпическим, крупным формам. Не затягивайте с продолжением работы.
Принц кивнул. Ничто не могло помешать его счастью. Он уже предвкушал визит к портному – право, его обличие никуда не годилось! – а также горячий и сытный ужин. Он заслужил небольшое отдохновенье. А вторая сказка не заставит себя долго ждать.
После непродолжительных, как ему показалось, каникул Принц озаботился поиском нового сюжета. Источник вдохновения обнаружился в самом неожиданном месте. Принц не сразу решил за него взяться – он посвятил несколько дней благородным колебаниям и не раз усомнился в своем праве на его интерпретацию. Однако сердце художника не выдержало, и Принц снова взялся за каменное перо.
Его соседом снизу был юный клерк по имени Альфредо. Они с Принцем лишь кивали друг другу при встрече, но окольными путями ему удалось выяснить, что Альфредо состоял в трогательной переписке со своей семьей. Матушка и сестра затаив дыхание следили за его карьерными успехами из маленького городка в недалекой провинции. Вечерами, возвращаясь со службы, Альфредо с надеждой в глазах подходил к дону Лоренцо. В зависимости от обстоятельств тот или сочувственно пожимал плечами, или триумфально извлекал из-под стола вожделенный конверт, после чего Альфредо удалялся в свою комнату и до поздней ночи сочинял ответ.
Альфредо не мог похвастать крепким здоровьем. Юношу одолевали приступы кашля, которые каждое утро немилосердно сотрясали его и без того хрупкую форму. Его лицо, обычно бледное, со временем приобрело тревожно-болезненный оттенок, глаза сделались водянистыми, руки не могли твердо удержать перо. Окружающие молча покачивали головами и вздыхали ему вслед – не нужно было быть лекарем, чтобы прийти к неутешительному заключению о неясных перспективах молодого клерка.
Но бедняга Альфредо не падал духом. Он продолжал исправно ходить на службу и переписываться с родными, наверняка упоминая о своем недуге как о сущем пустяке, если упоминая вообще.
Одним солнечным утром Альфредо не смог подняться с постели, и через несколько дней его душа отошла в лучший мир. Постояльцы понурили головы, а дон Лоренцо, получив на имя сына письмо от обеспокоенной матери, был вынужден в ответ ошарашить ее трагическими известиями. И вот тогда к Принцу пришло вдохновение.
Одолев все сомнения, он на несколько дней оградился от мира и посвятил себя работе. Когда каменное перо поставило наконец последнюю точку, Принц, разминая затекшую кисть, опустошенно откинулся на спинку все такого же неудобного стула и задумался. Он не знал, какая неведомая сила подвигла его на то, чтобы переосмыслить трагичную историю клерка и его семьи. Не раз за время написания сказки он ощущал себя нежеланным гостем в чужом мире. Но что-то в этом происшествии не отпускало его, что-то руководило его рукой, и он безвольно покорялся атмосфере неизбежности, пропитавшей последние дни.
Муза не уставала нашептывать все новые фантастичные подробности, и Принц благодарно внимал ее ядовитым словам. Он внушал себе, что не мог поступить иначе, что затея зашла слишком далеко, что назад было уже не свернуть; он выплескивал на бумагу все новые и новые строки. Со временем чувство вины покинуло его, а в памяти осталось лишь неясное послевкусие самообмана. В конце концов, рассудил он, что плохого было в удачном сюжете, даже если он навеян самой жизнью? Грех было не использовать такой подарок судьбы.
Принц решился. Он еще раз перечитал новеллу и нашел ее недурной. Его разыгравшееся воображение несколько успокоилось.
Он подосадовал на себя за суеверность и отнес завершенную рукопись Сказочнику, и тот обещал непременно ее прочитать. Как и первую, на которую он по-прежнему не сумел выкроить ни минутки.
Новая история только начиналась.
Мать Альфредо тем временем ничего не ответила на письмо дона Лоренцо, и клерка похоронили в неприметной могилке на городском кладбище. Никто не явился проститься с ним. Лоренцо, покачивая головой, предположил, что домочадцы покойного были убиты горем и принялся грешить на почту, которая, в дополнение ко всем бедам, запросто могла потерять его послание. Он вознамерился взять на себя тяжелую обязанность повторно написать бедной женщине.
Однако Принц обеспокоился, и обеспокоился очень серьезно. Он понимал, как беспочвенны его страхи, но упрямый голосок на самом дне его подсознания как будто готовил Принца к чему-то плохому. К чему-то неизбежному.
Как бы то ни было, рукопись со следующим текстом уже лежала на столе у Сказочника:
Вторая сказка Принца
Дом господина К. был темным, как зола. Говорили, что он так и не пришел в себя после пожара, который бушевал в квартале с десяток лет назад и опалил не одно здание. Вот только с тех пор все фасады старательно отреставрировали, и только черная громада господина К. выделялась своей неестественной темнотой.
Еще говорили, что даже после пожара его доски были гораздо светлее, чем нынче, а кладка – не такой обугленной. Просто одним прекрасным утром ночь позабыла снять с дома свой мрачный полог, и он вдруг сделался таким же черным, как и сердце господина К. Но в эту последнюю теорию верилось с трудом, потому что никто не думал всерьез, будто у господина К. было сердце.
Как бы то ни было, а дом никогда не пустовал, потому что господин К. сдавал комнаты внаем за весьма умеренную плату.
Бедные студенты Франц и Филипп делили чердак на двоих. Оба едва сводили концы с концами, но их молодость и неумолимый оптимизм не позволяли им унывать. Франц подрабатывал писчим, а Филипп кое-как занимался репетиторством. Заработанного хватало на то, чтобы рассчитаться с К., оплатить очередной семестр и не переставать верить в то, что все однажды наладится.
Этажом ниже проживал юноша по имени Доменико, начинающий барристер.
Он подолгу пропадал на службе и зачастую возвращался глубоко за полночь. Если день проходил хорошо, то Доменико еле слышно прокрадывался в свою комнату и бесшумно притворял за собою дверь. Однако если на службе с ним приключалась неприятность, то Доменико порой не мог сдержать досаду, и тогда студенты слышали, как он вихрем взлетает вверх по ступенькам и громко хлопает дверью. Франц и Филипп редко ложились спать вовремя, и привычки Доменико едва ли причиняли им беспокойство. Напротив, они даже привыкли к мимолетным буйствам тихого в остальных отношениях барристера и принимали их за верный знак его доброго здравия.
Другие постояльцы не были столь благосклонны. После очередного шумного вечера домовладельцу поступила жалоба на Доменико, и К. обещал принять меры.
Беда не пришла в одиночку. Коллегия, в которой состоял Доменико, переживала черную полосу, и ему задерживали жалование; к тому же он, по слухам, неудачно влюбился и потратился там, где не планировал, и здоровье начало подводить его под бременем накопившихся неудач… Одним словом, бедняга единовременно заплел ноги о все тридцать три несчастья и не знал, как выпутаться. Призыв на аудиенцию с домовладельцем пришелся очень некстати.
У К. и Доменико состоялся не самый приятный разговор. Юный барристер до последнего старался соблюдать приличия, но ощущение вопиющей несправедливости расшевелило его норов, и он сорвался на резкость. Доподлинно неизвестно, какими обвинениями и проклятиями осыпали друг друга стороны, но неутешительный для Доменико итог переговоров был таков: молодой человек обязан был авансировать свое проживание в Черном доме на три месяца вперед, иначе ему грозило немедленное выселение.
Зная, что уважающему себя синьору во всем городе не сыскать комнат дешевле, Доменико наступил на горло своей гордости и обязался выполнить негуманные условия. Он экономил на всем и выходил на службу даже по выходным, и вроде бы почти накопил требуемую сумму, но случилось ужасное.
Незадолго до судьбоносной даты ему было доверено новое дело. Он мнил его заурядным и выигрышным. Некая благородная дама среднего достатка обвиняла своего делового партнера – совладельца небольшой кофейни на окраине города – в незаконном присвоении совместно заработанных средств. Все признаки мошенничества были налицо: неумело подделанные подписи, наспех заведенные счета, изобличающая переписка и многочисленные свидетельства…
Однако вскоре у дела обнаружилась одна неприятная особенность. В качестве обвиняемого в нем проходил не кто иной, как господин К.
Доменико боялся отказаться от процесса, зная, что это непоправимо навредит его репутации. Он даже не взялся доказывать начальству, что не может быть в этом деле непредвзят – выяснилось, что собственность Черного дома была окольными путями оформлена на совершенно постороннее лицо, и формально господин К. его владельцем не являлся.
С другой стороны, участие в суде означало для Доменико окончательный разрыв с домовладельцем и верный путь на улицу.
Доменико впал в отчаяние.
Франц и Филипп тем временем вполглаза следили за его злоключениями и время от времени, откладывая в сторону учебники и перья, хором дивились несправедливости приютившего их мира. Но вместе с тем они знали тверже любого урока, что все непременно образуется. По-иному и быть могло.
Но вселенная была полна сюрпризов.
Доменико заболел и слег. Его дело совсем не двигалось, господин К. не приближался к заслуженному обвинению, а вожделенное вознаграждение за успешное дело было далеко, как никогда.
Как-то вечером, когда Франц и Филипп, отложив учебники, лениво играли в карты, дверь апартаментов Доменико в очередной раз громко хлопнула. Студенты понимающе переглянулись. Стало быть, молодой барристер шел на поправку! Благая весть! решили юноши и продолжили игру.
Но спектакль только начинался.
Филипп оживленно доказывал своему визави, что тот только что самым вероломным образом упрятал под покрывалом шестерку пик, когда Франц жестом повелел ему замолчать. Филипп оскорбился.
– Тише ты, – шикнул Франц. – Неужели не слышишь?
– Решительно ничего не слышу, – огрызнулся Филипп и только потом прислушался.