Кола и водка в соотношении два к одному образовали сладкое пойло с фонящей далеко на втором плане растянутой нотой противности. Я пил большими глотками, буквально втягивая жидкость, как насос, чтобы разлить её по просторам пустоты. Меня затошнило, пришлось остановиться. На дне графина оставалась пара-тройка глотков. Ровно на две секунды время вокруг остановилось, и я перестал дышать. Повсюду был вакуум. Этот момент, с одной стороны, пролетел с бешеной скоростью, с другой – длился пару лет. «Что я здесь делаю?» – прозвучал вопрос внутри.

Как это глупо – сидеть посреди гостиной, словно отключённый от сети робот. Как это больно – чувствовать на себе прорастание мелких шипов. Куда-то ушёл разум, забрав инструкцию по эксплуатации организма. Теперь я и тело бродим по одним и тем же маршрутам, словно на автопилоте.

Мы существуем, не замечая, как демоны кишат вокруг, ожидая, когда же один из нас сдастся и пожелает опуститься в ад. Тогда они тут же предложат все свои варианты переправы: молниеносная транспортация, заплыв по вулканической лаве, поездка в кипящем котле и прочее. На что стоит согласиться? Хотя кто сказал, что обязательно пользоваться услугами этих мерзких тварей из преисподней? Можно самому прыгнуть в разверзшую пасть Кракена…

Постепенно отключались связи управления моим телом. Я стал мыслями, ноги ватой, а кровь ядом. Очертания кухни превратились в сюрреалистические фрагменты Сальвадора Дали, и я выронил графин. Звук разбивающегося стекла показался мне таким глупым и неуместным. Сейчас, когда я вот-вот решусь поддаться демоническим мыслям.

Приглушённо зазвучала мелодия. Словно маятник, чёткий мотив толкал меня в спину, отражая звук в опьянённое сознание. Я понимал, что это в коридоре звонит смартфон и кто-то отчаянно пытается врезать свой голос в мои уши.

Чтобы прыгнуть в пасть Кракена, нужно сначала до него дойти, а для этого придётся выйти из дома. Кому-то на самом деле повезло – смартфон окажется на моём пути, и я всё-таки отвечу на звонок. Ватные ноги полностью потеряли свою плотность, моё тело рухнуло, ударившись в полёте щекой о деревянный подлокотник дивана, и боль вернула меня в реальность. Я попытался встать, но голова не могла переносить вертикальное положение и отчаянно запутывалась в карусельных играх. К телефону пришлось ползти на четвереньках. Одной рукой я стащил с полки звонящий смартфон, а другой дотянулся до дверного замка и открыл себя навстречу зимнему воздуху. Холод ворвался с улицы в моё осязание, а женский голос из трубки в уши:

– Лиам, здравствуй! Это Элла!

В ответ я смог только промычать утвердительное «Угу…».

– Мы планировали с тобой индивидуальную консультацию и назначили её на среду. Но у меня тут всплыла срочная клиентка…

Первые звуки её голоса были яркими, но очень быстро они стали угасать, словно с помощью эффекта затухания сводили музыкальный трек на компьютерной программе.

– …я бы с удовольствием, например, в пятницу. Там как раз…

Потом началось баловство с динамикой звука – слова Эллы то уносились в небытие, то набегали, как цунами. При этом явно добавился хорус, и трек под названием «Элла говорит со мной, а я пьян и мыслями не здесь» наполнился множеством голосовых сигналов с небольшими задержками.

– …ещё раз извини, я бы не стала… у неё тоже срочные проблемы… очень просила… если ты не против, то давай поступим так… но обязательно согласуем… – обрывки речи Эллы пытались встроить в меня некую информацию.

Я уловил, что она говорит о переносе запланированной с ней психотерапевтической встречи. Но думал только о том, что в этом звучании голоса не хватает ненавязчивого бита и побочной темы скрипки, чтобы всё слуховое явление превратилось в произведение с отдельными словесными вставками. Это последняя музыка в моей жизни. Мысленно из всего, что я слышу, сложилась звуковая гармония, в которую алкоголь добавил свои эффекты. Изюминкой я сделал аритмические удары сердца, и вот новый трек был написан в моей голове. Я только что сочинил себе реквием, который никто никогда не услышит.

Треку не хватало названия. Нужно было что-то универсальное и говорящее о закрытии судьбы, но ничего, кроме банального «Прощай» на латинском языке, мне не пришло в голову. «Vale», – подумал я и, выронив смартфон, побежал навстречу зимнему ветру.

На мне были синий свитер, серые штаны на флисе и вязаные коричневые носки с волками. Я бежал, повторяя историю Герора. Ноги периодически проваливались в сугробы, а в лицо бросался снег-самоубийца. Белые хрусталики таяли на щеках и превращались в слёзы. Несмотря на выпитое, внутренняя пустота никуда не делась. Я не заполнил даже её малую часть, и вся эта безжалостная мука продолжилась, будто автоматическая мясорубка проворачивала внутренности в фарш и выкидывала их в глубины пустоты, туда, где нет ничего… где темнота не имеет цвета.

Я бежал, совершенно не осознавая, как двигается моё тело и откуда в нём берётся топливо. Несколько раз водка с колой в согласии с зимним ветром опускали меня на снежные полотна, проворачивая перекатом. Я шатался, падал, вставал и всё равно бежал. На улице было пусто, никто не видел, как сумасшедший парень без куртки и в мокрых носках бежит, совершая всякие кульбиты, в сторону реки.

Двадцать минут снежных препятствий, и я увидел его. Мост. Сегодня не было ни одного желающего перейти реку. Но при этом он противно скрипел, растревоженный холодными выдохами зимы. Я медленно забрался на эту ржавую конструкцию и посмотрел вниз на белую ткань снега, спрятавшую реку. Кое-что торчало из-под её покрова. Щупальце Кракена. Труба, пронзившая Герора в день, когда он стоял здесь так же, как и я сейчас. Я уже спланировал, как это щупальце пронзит и мою грудь тоже, то самое место, где поселилась пустота, заполнив её тяжёлым холодным металлом. Постепенно снег укроет меня, поэтому тело найдут уже весной, и я подснежником выйду на свет обновлённый, синий и мёртвый. На это место Элла или Агата будут приносить два сиреневых ириса, считая меня успокоившейся душой, сбежавшей от бешеной боли и тоски.

Я уже закинул правую ногу на парапет моста но, не успев забраться на него, ощутил судороги в замёрзших ногах. Промокшие носки обледенели и стали стеклянными сапогами, сдавливающими и пожирающими тепло, которое кровь уже не успевала доставлять в ноги. Всё тело сотрясла мощная волна дрожи, голова запрокинулась, и я полетел. Мир исчез.

Глава 3
В ожидании Лайлы

Отсутствие сознания не ощущается нами никак. Его просто нет. Никто не знает точного ответа, где в это время обитает наше Я. Возможно, оно бороздит другие миры или устраивает себе маленькую смерть, уходит к богу и питается его мудростью или обращается к дьяволу за оружием. В любом случае это отсутствие навсегда остаётся тайной, и пришедший в сознание человек, словно перезагрузившаяся биосистема, подключается к внутреннему генератору жизни на полную мощь, оставив заблокированной память о бессознательном существовании во сне, обмороке, коме. Наверное, умерев, мы также куда-то путешествуем, только уже без возможности купить обратный билет. Маршрут оформляется в один конец, и возвращение может быть предоставлено только после полного обнуления прожитой жизни. Есть много теорий дальнейшего возращения на землю, доказательства которых мы не найдём нигде и никогда, потому что наш удивительный мозг блокирует доступ к воспоминаниям из состояния вне сознания. Вероятно, истины обо всём этом нам просто не вынести, поэтому каждый раз, при новом рождении ангел ночи Лайла прикладывает палец к нашему рту, оставляя след в виде надгубной впадины и стирая все воспоминания о прошлых жизнях.

Легенду о Лайле когда-то рассказала мне бабушка. Её, беременную моим отцом, в больницу вёз на санях родной брат. Норвегия, огромные поля снега, чистое ночное время. Папа родился в сложных холодных обстоятельствах, а в двадцать лет умудрился сбежать от них, переплыть океан и влюбиться в американку – мою маму.

Отец всегда искал лучшей жизни, хотя вырос в обычной деревне на отшибе. Тогда зимы были в три раза суровее, чем сейчас. Снег укрывал дома доверху так, что людям приходилось откапываться, как слепым кротам.

Брат моей бабушки повёз её на санях в соседнее село, где было небольшое подобие больницы. В пути роды уже приблизились настолько, что ползти по сугробам в метель оказалось невозможным. Огромный стог сена посреди поля стал ночной гостиницей для двух деревенских путников. Бабушкин брат очистил стог с двух сторон лопатой от снега, расковырял его посередине, образовав два небольших углубления. В одном укрылась лошадь, в другом – он сам и измученная бабушка. Стог сена и снежное одеяло сверху создавали внутри тепло, которое согревало вместе с дыханием и энергией тел.

Маленьким детям говорят, что их нашли в капусте, но про моего отца можно сказать, что его нашли в стоге сена. Именно там бабушка его и родила.

«Я услышала о Лайле от знахарки в нашей деревне, – рассказывала мне бабушка. – Она лечила всех больных, отвлекая их от мучений своими сказками. Я была у неё как-то с непрекращающейся икотой. Зелёные, как лесной мох, глаза этой женщины будто сковали меня, и я даже не заметила, как оказалась у неё за столом с опустошённой кружкой жутко вонючего напитка. Чёрные волосы и ресницы выдавали в знахарке принадлежность к южным народам, а золотая кожа резко контрастировала с нашими снегами. Никто не знает, откуда она прибыла и как оказалась в нашей северной деревне, но все уважали эту женщину и молча побаивались.

Знахарка сказала, что видела одного молодого человека из нашей деревни, за спиной которого стоял некий дух Лайла. Для неё всё было очевидно – Лайла приведёт этого парнишку ко мне вместе с любовью – избежать этой участи не удастся, моя личная книга судьбы, спрятанная в пещере под небесами вместе с книгами всех людей планеты, не может быть переписана даже мной самой. Можно только читать, если у тебя есть дар, или молния пронзит твоё тело, подарив трёхмесячный непрерывный сон. Я рассмеялась и не поверила этому, но она стояла на своём.

Через пару дней я познакомилась с твоим дедом. Мы полюбили друг друга, сыграли свадьбу, и он ушёл воевать… Беременная, я переехала к брату и в день рождения твоего отца оказалась в стоге сена посреди метели. Когда он появился на свет, я готова поклясться, что увидела рядом очертания фигуры человека в белой накидке с капюшоном. Он протянул указательный палец к губам моего малыша и растаял, как горячий пар. После этого метель мгновенно стихла, и к утру мы смогли вернуться в деревню».

Странно, что сейчас, после своего прыжка в смерть оказавшись в новой жизни, я помню всё это. Особенно, как обрывал своё существование на старом мосту. Я умер и сейчас открою глаза в новом теле, в новом месте, в неизвестном времени… Лайла ещё не пришёл? Или мне не светит перерождение?

Словно оживший радиоприёмник, я включился в сознание и медленно стал активировать все свои сенсоры для знакомства с этим миром. Переродившись в новую жизнь, я ждал прикосновения к своим губам, но Лайла, наверно, решил не стирать мои воспоминания – ничего не происходило. Я ждал боли, давления, громких голосов и не решался открыть глаза.

– Похоже, он приходит в себя, – услышал я тихий женский голос.

– Да, но давайте не будем спешить, возможно, ему тяжело даже вспомнить своё имя, – второй женский голос до боли был знаком. С ним бы хорошо сочетались скрипки и аритмичные звуки ударных… И тут мою голову пронзило узнавание голоса Эллы.

Я резко открыл глаза, но их пришлось тут же закрыть из-за яркого белого света. Такой переход из темноты в дневное освещение был достаточно отчаянным поступком, я застонал от рези в глазах.

– Всё хорошо, Лиам! Ты в больнице, цел и невредим, – прозвучали подбадривающие слова Эллы.

Мне было холодно, но, как ни странно, ничего не болело. Немного кружилась голова и першило в горле. Часто моргая, я постепенно привык к дневному свету и увидел стоящих надо мной людей: своего психотерапевта и незнакомую медицинскую сестру, которая записывала что-то в блокноте.