Мы замираем – в моем случае стоя – в упрямом молчании. Ни одна из нас не хочет проигрывать, заговаривая первой. Молчанка длится до тех пор, пока не заходит медсестра.

– Как у нас дела? – приветствует она нас.

Мама бросает взгляд на дверь, и мы повинуемся ее безмолвному приказу освободить палату. Я иду впереди, каблуки Фиби стучат позади меня.

– Почему в больницах всегда такой пятнистый пол? – недоумевает Фиби, постукивая ногой, пока мы стоим в коридоре. – Что это вообще такое? Линолеум? Плитка?

Поскольку она заговорила первой, я засчитываю себе победу и отвечаю в том же духе. Куда проще говорить о таких пустяках, как больничный пол, чем о причинах ее появления здесь.

– Это, наверное, винил. Легко моется и нескользкий.

Фиби морщится.

– Конечно, ты же все знаешь.

– В юридической школе разбирали конкретный случай, связанный с напольным покрытием.

– Супер. – Это в стиле Фиби. Несмотря на то, что она произносит всего одно слово, ее насмешливая интонация говорит о гораздо большем. И нет смысла спорить с ней по этому поводу, потому что она прибегнет к своей обычной защите.

«Это не то, что я сказала, Ари.

Тебе и не нужно было говорить. Я и так знаю, что ты имела в виду.

Я ничего не имела в виду. Ты ведешь себя как параноик».

Вновь повисает невыносимое молчание, и я срываюсь первой:

– Когда ты переехала в Монреаль?

– Несколько месяцев назад. Хотела улучшить свой французский, capisce? ^[38]

– Это по-итальянски.

Она бросает на меня мученический взгляд:

– Черт. Похоже, у меня еще куча работы.

Я невольно фыркаю. Суперспособность Фиби заключается в том, что она может рассмешить меня даже самыми глупыми комментариями, отшлифованными годами наших общих шуток. Она знает меня слишком хорошо, так что этот прием все еще работает. И меня это бесит.

Она выглядит довольной, как будто заработала очко, заставив меня отреагировать, но я стараюсь это игнорировать.

– Как долго ты пробудешь в Торонто?

Фиби указывает большим пальцем через плечо на палату отца.

– Посмотрим.

Мы наблюдаем за тем, как измученная медсестра проносится по коридору, прежде чем Фиби продолжает:

– Ты ни разу не позвонила мне.

– Что? – Мне не следует удивляться тому, что она переходит прямо к делу. Фиби всегда добивается того, чего хочет, с упорством бульдога и импульсивностью ребенка.

– После того как мы виделись в последний раз и поссорились. Ты не позвонила.

– Ты хочешь поговорить об этом здесь? Сейчас?

Она вскидывает брови:

– А когда еще?

– Очевидно, что обязанность позвонить лежала на тебе, поскольку это ты ушла, хлопнув дверью, а не я.

Она прикусывает губу:

– Ты могла бы написать по электронной почте.

– Вау, ты тоже могла бы, если бы не была такой идиоткой.

Проходящий мимо мужчина с малышом сурово смотрит на меня. Мы ждем, пока они пройдут, застывая, как в нашей любимой детской игре в статуи, за исключением того, что я чувствую, как волна стыдливого жара поднимается по моей шее. Надо же так опозориться на публике!

– Я? – наконец произносит она. – Это я-то идиотка? Круто.

– Вот именно. Как будто это не ты вечно убегаешь и ждешь, что я погонюсь за тобой.

Фиби фыркает и вперивает взгляд в потолок.

– Да, потому что именно так ты и поступаешь.

– Это тебе хочется, чтобы так было.

Она поворачивает голову ко мне:

– Ты ни черта не знаешь о том, чего я хочу.

Медсестра выходит из палаты и улыбается, не замечая напряженной атмосферы между нами или попросту равнодушная к происходящему.

– Теперь вы можете войти. Он проснулся.

Фиби благодарит ее приторным голосом. Я едва сдерживаюсь, чтобы не оттеснить сестру в сторону, когда мы заходим внутрь. Руки чешутся влепить ей пощечину. Вообще-то я не склонна к насилию, но Фиби пробуждает во мне темное «я». Ее каблуки стучат позади меня. Когда я смотрю сквозь занавеску на больничную койку, то вижу, как папа, с подложенными под спину подушками, хмуро разглядывает свои руки, в то время как мама сидит рядом, а ее пальцы порхают по экрану телефона.

– Ариадна, – его голос звучит немного хрипло. Отец смотрит мне за спину, где маячит моя сестра. – Фиби. Что вы обе здесь делаете?

Оборачиваясь, я вижу ошеломленное выражение на лице сестры. Несмотря на нашу стычку в коридоре, мы обмениваемся понимающими взглядами. Папа в своем репертуаре.

– У тебя был сердечный приступ, – медленно произносит Фиби. – Конечно, мы пришли.

– Я в порядке, – он пренебрежительно отмахивается. – Через пару дней буду как новенький.

– На самом деле восстановление проходит не так быстро, – возражает Фиби.

Мы с мамой бросаем на нее взгляды, и в кои-то веки она улавливает намек и смягчает свое отношение.

– Я имею в виду, конечно, папа! Это отличная новость.

– Ты можешь проявить деликатность? – в удивлении бормочу я.

– Заткнись, – цедит она в ответ.

Папа легонько дергает за одну из трубок.

– Все это ни к чему. Врачи вечно перестраховываются.

– Мартин, я не могу согласиться с тобой. – Мама скрещивает руки на груди. – Это тревожный звонок.

– Я в порядке.

– Это не так.

– Сулин. – Нам всем знаком этот тон, означающий конец разговора. Нет смысла спорить с папой, когда он в таком настроении. Мама поджимает губы, но решает промолчать, занимая себя бессмысленным перекладыванием предметов на приставном столике.

Папа поворачивает голову и смотрит на меня.

– Ариадна, как работа?

– Отлично, но мама сказала, что тебе нужно…

Он вскидывает руку и задерживает на ней взгляд, словно удивлен тем, что она утыкана иглами для внутривенного вливания.

– Я могу позаботиться о себе, – говорит он. – А тебе нужно беспокоиться о себе.

– Верно. – Я чувствую себя раздавленной. – Я привела нового клиента. – Надеюсь, это порадует отца.

– Хорошо. – Его веки слегка дрожат, прежде чем он распахивает глаза. – Я уже говорил тебе, что ты носишь слишком длинные волосы. Подстригись короче – это более профессионально.

– Хорошо, папа. – Комментарий о прическе – своего рода ритуал, проводимый раз в два года.

В конце концов в палате воцаряется тишина, полная противоположность вчерашней суетливой сцене, когда семья толпилась у постели своего родственника: все болтали, общались, обменивались нежными прикосновениями. Прошли годы с тех пор, как мы собирались все вместе, и даже во времена, когда мы жили в одном доме, у нас было принято уважать физическое пространство каждого. Я всегда думала, что это лучший способ существования. И тут я вспомнила, как Джихун дотронулся до моей руки, словно желая заверить меня в том, что я не одна, – он рядом. В этой палате мои родные люди, и мы стоим достаточно близко друг к другу, так что можно и соприкоснуться, но почему-то они кажутся настолько далекими, что до них не дотянуться.

– Пора дать вашему отцу немного отдохнуть, – говорит мама, вытирая ладони о брюки. – Мы будем дома завтра или послезавтра, так что я сообщу вам, как только устроимся.

Фиби обнимает папу, и я наблюдаю, как он с трудом приподнимает руки, но тут же роняет их и снова силится поднять, чтобы осторожно коснуться ее плеч. Я машу ему на прощание и выхожу за дверь.

– Хочешь, возьмем такси на двоих? – Фиби катит свой чемодан, шагая рядом со мной. – Нам по пути, дом моей подруги как раз в твоей стороне.

– Конечно.

Я не хочу разговаривать, и, к счастью, обстановка не располагает: таксист болтает по телефону, включив громкую связь, так что нам пришлось бы кричать, чтобы расслышать друг друга. Я с благодарностью принимаю передышку, пока мы едем. Когда мы поворачиваем на юг, на Джейн-стрит, Фиби машет мне телефоном.

– Я оставлю тебе свой номер на всякий случай, мало ли что произойдет.

Я откидываюсь на спинку сиденья, позволяя уличным фонарям светить сквозь мои закрытые веки.

– Хорошо. – Я не успеваю договорить, как мой телефон издает звук уведомления.

Привет,

приходит эсэмэска от Фиби.

Я потрясена. Она не потеряла мой номер. Она просто… не хотела мне звонить. Осознание того, что она даже не потрудилась набрать «А» в своем списке контактов, чтобы вызвать мое имя, камнем ложится на сердце, но не могу сказать, что для меня это неожиданность. Даже если бы Фиби потеряла мой номер, она могла бы спросить у мамы или написать мне по электронной почте, что, конечно, потребовало бы усилий, а это не в ее стиле. Нет смысла поднимать этот вопрос. Я слишком устала, чтобы затевать еще одну ссору, а без нее такой разговор точно не обойдется.

Мы сворачиваем на Блор-стрит.

– Я приехала, – говорит Фиби. – Скажешь мне окончательную стоимость проезда, и я переведу тебе деньги.

– Не бери в голову. – Я не отворачиваюсь от окна.

– Спасибо. – Такси останавливается, и Фиби мнется в нерешительности. – Послушай. Э-э, нам надо встретиться. Выпить или просто посидеть за чашечкой кофе.

Я смотрю на нее, и в этот момент она кажется неуверенной, что для нее нехарактерно. Должно быть, ей что-то нужно от меня, но я не хочу думать об этом, потому что на сегодня с меня хватит Фиби. Я нахожу самый простой выход из положения.

– Да, хорошо. Напиши мне.

Все, мяч на ее половине поля, и у меня такое ощущение, что он зависнет там надолго. Она кивает и выходит из машины. Слышно, как с грохотом закрывается багажник, когда она забирает свой чемодан.

– Куда дальше, леди? – таксист поворачивается ко мне.

– Подождите секунду.

Я наблюдаю за Фиби, когда она тащит свой чемодан вверх по кривым ступенькам крыльца. Ее силуэт вырисовывается в пятне света, струящегося из эркерного окна. Дверь открывается, и на пороге появляется женщина с высоким конским хвостом. Она смеется, крепко обнимает мою сестру и тащит ее в дом. Ни одна из них не оборачивается и не смотрит в ту сторону, где сижу я в темноте такси.

Я называю водителю свой адрес и направляюсь домой.

8

Поднимаясь в квартиру, я выбрасываю из головы мысли о Фиби и думаю о том, что бы такого съесть. Согласно моему еженедельному плану питания, этим вечером меня ждет порция нута. Здоровое и питательное блюдо. На воскресенье я, как обычно, приготовила киноа. Внезапно у меня в груди разливается пустота, и я не знаю почему. Нут хорош, и, чтобы побаловать себя, я даже купила органический продукт, переплатив два доллара за банку. Мне нравится питаться одним и тем же каждую неделю. Строгий порядок в моей жизни означает, что я могу сосредоточиться на главном.

Джихун лежит на диване, разглядывая авторучку, которую вертит в руках, но садится, когда я вхожу. Лишь только увидев его, я осознаю, как сильно мне хотелось, чтобы он оказался дома. Я плюхаюсь в кресло напротив него и тут же вскакиваю, чтобы убрать свою сумочку на место. Он наблюдает за мной, прежде чем грациозным движением подняться и принести два бокала и бутылку вина.

– Как ты догадался, что мне это нужно? – спрашиваю я и тянусь к бокалу.

Он ставит бутылку на столик.

– Мне тоже захотелось. Как твой отец?

Я ввожу его в курс дела и чувствую прилив облегчения, когда заканчиваю рассказ о поездке в больницу и встрече с Фиби. Я выжила после встречи с ней, и этого достаточно. Не имею ни малейшего желания думать о сестре.

– Чем ты занимался сегодня после кафе?