Самайнтаун (страница 26)
Спустя несколько мгновений за Джеком закрылись и двери самого дома. Ветер взметнул желтые листья из-под ног спускающегося по ступенькам Ральфа, будто пытался спасти их от его тяжелой, под стать медведю, поступи. Он переваливался с ноги на ногу, оттягивая карманы мембранной куртки, в которую спрятал сжатые кулаки после того, как раскрошил на землю остатки зубочистки.
– Так и не сварил мне кофе, толстосум! И чего подвозил его тогда? – проворчал Ральф, плюясь прямо мэру на крыльцо. – Еще и с тобой на пару выставил, как лузера какого‐то.
Хорошие манеры и раньше были ему несвойственны, но Джеку казалось правильным, если сам он продолжит их блюсти. В конце концов, ссориться с Ральфом было крайне невыгодно для них обоих, особенно в столь смутное время.
– Слушай, Ральф… – начал Джек поэтому, сунув большие пальцы в карманы вельветовых штанов по привычке. Он замер на ступеньку выше, чем остановился и оглянулся на него Ральф, но даже тогда не смог превзойти его в росте. – Забыл сказать спасибо за то, что помог уладить дело с Артуром Мором. В том переулке, где… м-м… произошел еще один инцидент, сейчас даже чище, чем у меня дома. Так что, обещаю, я заплачу тебе с надбавкой за такую оперативную работу!
Ральф посмотрел на него так, будто Джек предложил ему обернуться вместо медведя петухом.
– Ты что‐то путаешь. Я ничего не делал с Аскалем Муром, или как там его.
– Артуром Мором, – поправил Джек рефлекторно, но важно сейчас было не это. – Подожди… Лора же звонила тебе, разве нет?
– Лора позвонила мне в час дня, а подъехал я туда только к трем. Там уже ничего не было к этому моменту, обычный переулок, как ты и сказал.
– Ты уверен? – переспросил Джек. Ему показалось, что все его тело онемело от шеи до кончиков пальцев. Так ощущалось незнание, которое Джек не привык – не должен был – испытывать в собственном городе, но испытывал уже второй раз за день. – А родные погибшего к тебе с заявлением о пропаже еще не приходили?
– Не-а.
– Пора бы… Это точно не ты постарался? Ничего не путаешь?
– Сколько можно повторять? Думаешь, я благородного из себя корчу? Титания, конечно, красотка, я и сам ее на свидание не раз звал – хорошо, что она меня отшила, кстати, – но от бабок я никогда не откажусь, ты это знаешь. Наверное, кто‐то из твоих ребят просто прибрался раньше, – пожал Ральф плечами, и Джек с трудом проглотил очередное «Точно?». Ведь знал, что никому из его семьи разобраться с таким не под силу: Францу было некогда (он страдал), Титания бы снова впала в транс, едва к тому переулку подступившись, а Лора бы попросту туда не добралась. Конечно, таинственное исчезновение места преступления было сейчас меньшей из проблем Джека. Да и проблему это в принципе напоминало мало – скорее дар. А разве культурно к дарам придираться? – В следующий раз не дергайте меня, олухи, если сами справиться можете, – добавил Ральф раздраженно. – Ох, и почему все красивые женщины либо стервы, либо истерички, либо пытаются тебя убить…
С этим философским замечанием Ральф спустился с лестницы и залез в полицейскую машину с подбитой левой фарой и поцарапанным капотом после многочисленных аварий, которые случались каждую субботу, когда Ральф садился за руль пьяным после спортивного бара. Стоя у затворившихся за ними ворот и глядя, как он уезжает, протягивая за собой колею по грязи, Джек вдыхал в себя осенний воздух, а выдыхал по-прежнему аромат цветов. Тот свербел где‐то в глубине, царапал горло, как если бы в нем застряла рыбья кость. Растерев кадык костяшками, Джек снова глянул на особняк: горящих окон в том прибавилось, но жизни будто стало ощущаться еще меньше. Он нашел взглядом окно До – снова потемневшее, зашторенное и единственное, где витраж складывался в цветочные узоры, а не геометрические – и лишь затем наконец‐то пошел прочь, борясь с колющим желанием вернуться. Что‐то определенно было не так – не то в мэре, не то в самом особняке, но Джек не понимал, что именно.
Все немного прояснилось спустя несколько часов, когда небо расписали сумерки.
В них Самайнтаун всегда снимал маску захолустья и раскрашивал лицо в цвета неона, звезд и диких трав, торговцы с которыми выходили из своих скромных магазинчиков на улицы в охапку с товаром и брошюрами. Даже Светлый район менялся, темно-синие дома с маленькими шпилями начинали походить на когти, а улицы, не считая центрального рынка, стремительно пустели, будто кто‐то выпускал из городских жил кровь. Темный район же эту кровь жадно поглощал: туристы набивались в бары с живой музыкой, лебединые девы танцевали на речной глади, дети разоряли палатки с карамельными яблоками и тащили родителей в парк аттракционов, где крутилось мигающее колесо. Колокольный звон из городской башни с круглым циферблатом, которую было видно из любой точки Самайнтауна, напоминал его сердцебиение.
Джек петлял по между отелями и болотными огнями – вспыхивая в стеклянных колбах фонарей и вдоль мощенных дорог, те отбрасывали на стены и людей бирюзово-зеленые блики. Он снова выполнял людские просьбы, на которые у него не нашлось времени днем: помог дотащить несколько ящиков с известью рабочим, нашел родителей заплаканного ребенка, потерявшегося в толпе у речных трамвайчиков; заглянул к знакомой старушке по пути, чтобы проверить, работает ли починенный накануне кран. Рутина успокаивала, помогала прочистить тыквенную голову, которую забили липкие, точно густая каша, мысли.
«Смерть смертью, но и о жизни не стоит забывать», – подумал он тогда и решил отложить то, с чем справиться все равно пока не может, чтобы сосредоточиться на том, что ему по силам. А по силам Джеку всегда было помогать, следить, заботиться… В конце концов, все ведь начинается с малого.
И неприятности, правда, тоже.
Хрясь!
– Да, да! Попал!
Тыква Джека покатилась по асфальту с глухим стуком.
«Вот что за невезение! – расстроился Джек. – Хотел же срезать через парк, а не через парковку».
Мало того что в этой части города и впрямь пахло застоявшейся водой со стоками, как предупреждал мэр, так здесь еще и с болотными огнями в фонарях темно было, как в склепе. Неоновые вывески с гирляндами тонули в вечернем мареве тумана. Подпрыгивая, тыква Джека укатилась к колесам крытого фургона, ударилась о шины и остановилась так, уставившись черными треугольными глазами на трех подростков, выскочивших из-за угла. В бомберах с вышивками старшей школы, но с едва проступившей на щеках небритостью – сколько им? пятнадцать? – они вмиг окружили Джека. Все трое как на подбор для выступления в театре: брюнет, блондин и рыжий – худощавый, мускулистый, пухлый. Джек и раньше знал, что любим детьми, но нелюбим подростками, однако бейсбольная бита в руках одного из них, которой тот отбил его тыкву, как мяч, все равно застала врасплох.
– Я и не думал, что это будет настолько просто!
– Чуваку не помешала бы изолента.
– Обалдеть, в ней реально пусто! Гляньте, пацаны.
И они, подобрав тыкву, принялись по очереди пихать в нее свои тупые головы, гогоча и завывая, будто изображали привидение или восставшего из могилы мертвеца, а не Джека. Сам он остался стоять в стороне, чувствуя себя не столько униженным, сколько брошенным, будто говорящая кукла, с которой сняли механизм, чтобы покопаться в нем, в то время как саму куклу отправили на помойку. Ветер приподнял ажурный воротник его рубашки, и Джек рефлекторно опустил его обратно, а вместе с тем огладил пустоту над шеей. Воротник был даже выше, чем она.