Анна сразу заметила молчаливость Аристарха и была к нему особенно внимательна. Постепенно он разговорился, сообщил, что доктор прописал ему капли и грудной чай, что он скоро поправится. Анна ласково сказала:

– Уж, пожалуйста, поправляйся поскорее, милый индейский вождь! Нужно победить нездоровье, дорогой наш Асахатуа, бегущий навстречу опасности!

Все заулыбались. Возникла атмосфера легкости и доброжелательства, как обычно бывало в ее присутствии.

Они музицировали, вспоминали одесские вечера, беседку в саду, прогулки у моря, вечерний чай… Вспоминали Сашко, Верочку, Виктора и Виолетту… А под вечер, когда Аристарх уже ушел отдыхать, Анна снова завела разговор о поездке.

– Вдруг случится что-то непредвиденное в поездке… Аристарх все же едет? Он может захворать… Я помогу, я буду рядом!

– Аня, пойми, тебе непросто будет!

– Да отчего же! Я здорова, я хочу, я могу путешествовать! Ну, очень прошу тебя, Васенька! С кем я еще посмотрю мир, как не с тобой! Не одной же мне ехать! – Она расцвела улыбкой, чувствуя, что кузен уже колеблется и понемногу поддается ее уговорам.

На следующий день доктор опять навестил Аристарха. В конце визита, когда Василий и Анна провожали его, невесело сказал, пользуясь тем, что больной не слышал:

– Господин Казаров недооценивает свое состояние. Ни о каких поездках и путешествиях не может быть и речи. Он должен остаться здесь. Я буду приезжать так часто, насколько смогу. Может быть, даже каждый вечер.

Василий и сам понимал, что Аристарху ехать нельзя. И Анна понимала это. Лишь сам Аристарх не хотел понимать и надеялся, что дорога в неизведанное оздоровит его.

Между тем наступило чудесное время, когда босые вихрастые мальчишки продают на улицах букетики ландышей и пышные пучки сирени, когда по утрам в открытое окно врывается жизнерадостная какофония заливистых птичьих трелей, когда солнце нанизывает на золотые лучи кружева свежей зелени, такой новенькой, душистой и будто лакированной.

Анна отправилась за покупками. Она сказала, что возьмет для кузена то, что понадобится в путешествии. Когда вернулась, в корзинке было множество мелочей, преимущественно дамских, а сверху фиолетовой пеной кудрявился букет сирени.

– Аня, я еду один. – Василий постарался придать строгость и твердость голосу. – Останься, пожалуйста.

– Васенька, отчего ты в меня не веришь? – обиженно спросила кузина.

– Аристарха нельзя бросать, – сделал еще одну попытку отговорить ее Василий.

– Мария Вильгельмовна присмотрит за ним, и доктор обещал бывать каждый день! И нужно нанять сиделку! И попросить о помощи кого-то из товарищей по учебе!

Анна положила руки Василию на плечи и снизу вверх всматривалась в его лицо. Он невольно обнял ее и коснулся губами виска.

За ужином Аристарх сказал, опуская глаза:

– Поезжай с кузиной, Вася. Я не смогу.

Видно было, что он с трудом сдерживается… Но он был воин, и он был вождь. Он не мог показать при даме слабость. Впрочем, и без дамы тоже.

Анна, разволновавшись, потихоньку смахнула слезинку. Василий сделал неловкую попытку поддержать друга:

– Аристарх, дорогой! Подлечишься, доктор будет приезжать! Я вернусь, и мы сразу поедем в Одессу! И придумаем какое-нибудь интересное путешествие! На свете столько неизведанных мест!

– Ловлю на слове. Обязательно придумаем. – Аристарх старательно улыбался.

Так и решилось. Анна едет в Вологду. А там будет видно.

Она настояла на поездке первым классом. Она и в Москву первым классом приехала. Расточительность была ей свойственна.

Вещей оказалось неожиданно много: саквояж, несессер с мелочами от манжет до ножниц, шкатулка с письменными принадлежностями, корзинка со снедью, приготовленная старой экономкой.

На Анне было синее дорожное платье с накидкой и легкие замшевые ботинки на невысоком каблучке. Василий отправился в своем обычном студенческом сюртуке и светлом жилете.

В купе на полку над мягким бархатным диванчиком Анна поставила ветку сирени в высоком стакане.

По соседству расположилась пожилая пара – чопорная дама с седыми буклями и ее супруг, длинный худой господин в массивных очках и с тростью. Они вполголоса переговаривались по-немецки, с заметным недовольством косясь на Анну и Василия. Им явно не нравилось ни щебетание Анны, ни аромат сирени, ни само присутствие молодых, красивых и веселых соседей. При этом они отчего-то полагали, что те не знают немецкого, поэтому не особо заботились о том, что их слышат. Несколько раз Василий раздраженно порывался вмешаться в разговор, но Аня останавливала:

– Нам нет до них никакого дела! Мы видим их впервые, и, я надеюсь, никогда больше не встретим!

К вечеру чопорные пассажиры сошли на какой-то небольшой станции, сразу стало свободнее и легче, будто свежий ветерок прошелся по вагону.

Анне дорога доставляла удовольствие, и она все время улыбалась и шутила. Василий тоже был в прекрасном расположении духа.

Вологда встретила пасмурным небом и влажным ветерком. Анна поеживалась, кутаясь в накидку. Веселый рыжебородый извозчик, сильно, по-северному, окающий, всю дорогу до гостиницы пел:

– Лошадки мое, грязныя копыта, вы скажите дураку, где деньга зарыта! Откопаю да отрою, да копыты вам отмою! Ой, бел голубок, что ты сел на дубок! Аль оттудова видать, где деньгу мне копать!

– Скажи, браток, кто такие песни сочиняет? – поинтересовался Василий.

– Сами сочиняются, – бодро ответил мужичок. – Не так-то давно случай был в суседнем селе. Паренек там живет, дурачок маленько. По осени коней пас. Выгнал за усадьбу в рощу, там ветра меньше. Слышит, вроде по жолезну жеребенок бьет. Подошел, глянул – крышка чугунка с-под земли виднеется. Ну и вырыл, и поднял чугунок-то. А там деньга. И сребро, и злато!

– Клад? И что же потом было? Разбогател?

– Куды там! Барин все прибрал! Дал на водку, да ребятишкам на пряники. Зато сбрую его жеребенку купил новую. Вот и вся богатства. Да и то ладно! Сбруя-то совсем худа была…

– Обманул, выходит, мужика.

– Эт ясно дело. На то и бары. А вот и гостина ваша! Эта самая хорошая. Я-то внутре не бывал, а брат сказывал. Он чумаданы барам носит.

Анна, сходя из пролетки, оглянулась на извозчика:

– А что за деньги были? Царские монеты?

– Монеты-то? – прищурился мужичок, извлекая из недр ямщицкого кафтана блестящий кругляшок. – А вота!

Подмигнул хитрым глазом, разворачивая коней, лихо свистнул и умчался вдоль по пустынной улице.

– Вот те раз… – удивленно произнес Василий, глядя ему вслед.

Аня засмеялась:

– Значит, не все барин прибрал! Хитер мужик вологодский!

Гостиница блистала чистотой, что приятно удивило. При этом проживание оказалось совсем недорогим.

Анна заказала в свой номер цветы. Букет ромашек и колокольчиков принесла круглолицая девочка-зырянка в сарафане с красными бретелями поверх вышитой рубахи, босая, робкая и молчаливая. Из трех монеток с ладони Анны осторожно взяла одну и тихонько удалилась.

Обед в гостиничном трактире был простым, но очень сытным: стерляжья уха, шаньги с тертым картофелем, пироги с налимьей печенкой и кисели, ярко-красный клюквенный и розово-кремовый земляничный. Мясо не подавали: была среда, постные дни здесь соблюдались строго.

Наутро Василий пешком отправился в судебную палату. Пора было заняться главным делом.

Присяжные поверенные встретили его радушно. Молодой человек, по виду Васин ровесник, с острыми чертами лица, светловолосый, неумело пытающийся пользоваться лорнетом в позолоченной оправе, с видимым удовольствием оторвался от раскладывания по зеленому сукну в чернильных пятнах своих бумаг, представился Михаилом Агульевым, проводил студента к главному юрсоветнику, а сам остался ждать в коридоре, длинном, мрачном и пыльном.

В своих решениях адвокаты были независимы от суда в ведении вверенных им дел и подчинялись только специально установленному для них дисциплинарному порядку. Правозаступничество совмещалось с судебным представительством. Столичному студенту Кандинскому была интересна практика коллег, но, исполняя необходимую юридическую часть своей командировки, он мечтал поскорее закончить ее и погрузиться в этнографическое исследование.

Ожидавший его в коридоре Агульев спросил, намерен ли гость посетить губернатора Кормилицына.

– А есть такая возможность?

– Безусловно, есть! Если вы желаете, я сегодня же доложу об этом! Впрочем, если вам удобнее действовать официально, это тоже можно.

Василий взглянул на молодого человека с некоторым удивлением: он вхож к губернатору?

Как оказалось, одна из двоюродных сестер Агульева была замужем за секретарем губернатора, и как раз сегодня в числе других гостей была приглашена на крестины трехмесячной дочки Михаила, который пообещал познакомить Василия с ее супругом. Вопрос приглашения к губернатору можно было считать решенным.

Кандинского неожиданно тоже пригласили отметить крестины. Он с радостью согласился. Ему было любопытно вблизи рассмотреть местное общество.

Анна купила в лавке подарок для ребенка – деревянную лошадку, искусно вырезанную и ярко раскрашенную вологодскими мастерами.

Агульев представил приезжего гостям, явно гордясь знакомством: не к кому-то, а к нему пришел столичный студент, да с красавицей-кузиной!

За сладкой наливкой, за пирогами с мясом, с вязигой, с ягодами, хозяева и гости разговорились.

Секретарь с супругой, статной дамой в броских, хотя и не самых модных, нарядах, держались скромно, но иногда в их сдержанной манере проскальзывало высокомерие. Впрочем, кажется, никто, кроме Анны, внимательно наблюдавшей за всеми, этого не замечал.

Три толстые тетушки неодобрительно перешептывались: «Как это! В гостинице?! Вместе?! Ну и что, что в разных номерах!»

Среди гостей почетное место занимал здоровенный, бородатый, похожий на купца господин – как оказалось, доктор Гордей Вековский, три месяца назад подоспевший на своем богатырском сером першероне в самый тяжелый и опасный момент родов и спасший роженицу и ребенка.

Он рассуждал о жизни крестьянства в разных губерниях, о дальних границах, о прошлом и будущем русских дорог. От него так и несло вольнодумством чуть ли не революционного свойства, и тетушки явно не одобряли такие речи, но Василию он понравился. Раскованностью и свежестью мысли он напоминал ему старшего кузена и друга Виктора, а непривычным окающим говорком – давешнего рыжего извозчика.

– И что же вас привлекло в наш дикий край? – спрашивал он у Василия. – Если вас интересуют обычаи местных народов, я готов вам показать самых настоящих, не городских жителей Вологодчины. Хотите?

– Очень хочу! – воскликнул Василий, так, что на него все оглянулись. – Собственно, за этим я и приехал. Кроме основных обязанностей, связанных с юриспруденцией, меня интересует этнографический аспект…

Ему стали живо, иногда перебивая друг друга, рассказывать о местных народах и их обычаях, и получилось, что, оказавшись в центре всеобщего внимания, он отвлек гостей от главного события – крестин маленькой Александры.

Когда же проснувшуюся, в белоснежном батисте и пенных кружевах, таращившую на всех круглые синие глазенки, малютку вынесли к гостям, Кандинский был потрясен. Ему не случалось раньше видеть такое крошечное дитя, и он не ожидал, что вид ребенка растрогает его до глубины души.

Вдруг в мыслях мелькнуло: когда-то и у них с Анной родится ребенок… И тут же ужаснулся: как – ребенок?! Как – с Анной?! Его даже бросило в жар, и доктор сразу заметил это, тихонько спросив:

– Вам нехорошо?

– Нет, ничего… – смутившись, ответил Василий, а доктор уже подавал ему ледяное шампанское в хрустальном бокале:

– Сделайте глоточек, мой друг, но не более… Вот так. Вам лучше?

– Безусловно… Спасибо.

– Вот и хорошо. Так завтра едем?

Анна, как и было договорено заранее, осталась в городе. Она не любила рано просыпаться и боялась медведей.