– Тимур, здоро́во! – хлопнул меня по ладони Димон.

Я кивнул, вытащил из кармана пачку сигарет, боковым зрением следя за покоцанным Киром.

Не сдержался вчера. Популярно объяснил, чтоб ее больше не трогал. Причин не называл, но кто бы мне самому сказал, почему я так защищал эту девчонку.

Нельзя. Неприкосновенна. Точка!

Зачем утром сидел возле ее дома, а потом полдня наблюдал за ней в аквариуме с вывеской «Цветочный магазин», тоже не знал. Может, пытался понять, что в ней особенного?

Яся ходила странно, немного заваливаясь вправо, но при этом как-то плавно, словно даже обычный ее шаг превращался в танец. Завораживающий, примагничивающий. Не получалось не смотреть на нее. Не изучать.

И предупредить захотел, чтоб не боялась. Впервые за последние годы я не хотел, чтобы меня боялись.

Эгоистично хотел, чтобы когда-нибудь она танцевала под снежинками для меня, потому что на те гребаные несколько минут я не чувствовал ничего, кроме восхищения.

– А где Марат? С Машкой? – заржал Саня.

– Марат о друзьях совсем забыл, на шлюху променял, – поддакнул Димон.

– Отъебитесь от него, – жестко осадил я, – сам разберется.

– Тим, ты обкуренный, что ли? Сам же говорил…

– Заткнись!

Я резко поднялся, потушил сигарету о пепельницу, схватил куртку и вышел на улицу.

Взял горсть снега и протер лицо, отгоняя воспоминания. Марат был с нами, но всегда как будто отдельно. А Машка… Ее до определенного момента я тоже считал пустышкой, той, которая только делает вид… Я хотел развлечься, наслаждался страхом этой девчонки. До той самой встречи, когда она всколыхнула во мне воспоминания, которые я усилиями воли трамбовал в самые дальние уголки души.

Ее взгляд, невидящий, перекошенное от боли лицо, обморок. Она заставила вспомнить ЕЕ. Суку, которую я ненавидел. Гребаную опухоль, которая забрала у меня все. Всколыхнула то, что не должна была. Напомнила того, кто ушел.

Марата повернуло на Машке, и, кажется, они жили вместе. Он отдалился от друзей, но я запретил его дергать. Пусть. Если понадобится помощь – сам придет.

Марат всегда хотел выбраться из этого болота, в котором мы оказались. Мы все хотели, хоть и пытались делать вид, что нам нравится наша жизнь. Но у каждого из нас был свой якорь, который держал и не позволял выбраться. Моим была мать. И ненависть.

Не замечая холода, дошел до обычной хрущевки, открыл деревянную дверь в подъезд, достал ключ из кармана и вошел в квартиру.

Темно, тихо…

Снял куртку и прошел в единственную комнату. Мать спала на диване, рядом – полная пепельница окурков. Слава богу, хоть потушила. В пакете на кухне нашел несколько пустых бутылок водки и снова закурил.

Вернулся к маме, сел пол, оперся спиной о диван и стал смотреть на алтарь с фотографиями. Мое лицо, только с черной лентой. Камиль.

Мать превратила свою жизнь в вечное оплакивание моей точной копии, моей второй половины, брата-близнеца. На фото он улыбался. С каждого гребаного фото мой брат счастливо улыбался. На нескольких мы были вместе, и эти были без черных лент, но мне каждый раз казалось, что этот алтарь был в мою честь.

Ему было восемь. Нам было, когда Камиль медленно уходил, а вслед за ним закончились еще три жизни. Моя, мамина и моего отца. В тот день сломалась благополучная, дружная, любящая семья. И починить ее оказалось невозможно.

Я смог существовать дальше, но в доме мамы жизнь снова останавливалась, каждый раз возвращая меня в тот ненавистный день.

Мне на плечо легла ладонь. Я положил свою поверх и выдохнул.

– Тимур, сыночек! Давно не приходил, – прошептала мама.

– Дела были. Как ты? – я обернулся и посмотрел в мутные глаза.

– Нормально, сынок. Давай я ваших любимых блинчиков пожарю?

– Давай, – с трудом протолкнул я.

Она до сих пор говорила «ваших». Наших с Камилем.

– Помочь? – спросил я.

– Нет.

Мама поднялась и, пошатываясь, ушла в ванную. Я слышал, как она включила воду, докурил сигарету и пошел на кухню.

Нашел муку, масло, яйца, молоко и ждал. Знал, что скоро период просветления закончится, и мать снова уйдет в свой нетрезвый мир боли, но пока она была в реальности, хотел побыть с ней.

Мама вернулась, кутаясь в старый, но чистый халат. Она стыдливо отводила взгляд и робко улыбалась.

– Сейчас, милый! – пообещала она.

Я нечасто позволял себе возвращаться во времена «до». Я давно запретил себе чувствовать что-то, кроме злости и ненависти. Именно они позволяли не упасть в пропасть, из которой так и не смогла выбраться женщина, которая меня родила.

Я не мог злиться на нее за слабость. Она слишком долго была стойкой. Когда мой отец, светило, млять, нейрохирургии, ничего не мог сделать для спасения сына, она держалась. Просила, умоляла отца найти врачей, самому оперировать. Его считали богом, к нему ехали из-за границы, и отец буквально вытаскивал с того света всех. Кроме родного сына. Неоперабельно. Единственное, что он смог выдавить, пряча глаза. Неоперабельно.

Мама не выдержала, находя успокоение в алкоголе, пока отец сутками жил на работе, прячась там, как последний трус. А потом ушла. А я принял решение уйти с ней.

– Завтра тебе продуктов принесу, – пообещал я, заглядывая в полупустой холодильник.

– Не надо, сыночек! У меня все есть, – замахала руками мама, что-то смешивая в большой миске. – Ты лучше просто так заходи.

– Хорошо, – согласился я.

– Тимур, а папа…

– Нет! – осадил я. – Знать его не хочу.

Наблюдал, как она готовит, а перед мысленным взором другая картина: мы с Камилем не можем дождаться, когда мама закончит готовку, и воруем с тарелки блины по очереди. Мама пожарит один, и он тут же пропадает. Она смеется и наигранно ругается, но достает вторую сковороду, чтобы дело шло быстрее.

– Вот, кушай, пока горячий, – она поставила передо мной тарелку с блинчиком. – Сейчас следующий поджарится.

– Вкусно, – выдавил я, давясь солено-сладким блином.

Доел, запил большой кружкой воды и уставился в окно. На падающие снежинки. Но видел не танцующего ангела, а ее, на коленях, плачущую.

– Вот и следующий поспел! – Мама радовалась как ребенок.

– Отлично. Ма, я их собой заберу, ладно? Дома поем.

– Я тогда побольше сделаю, чтобы тебе на пару дней хватило. Ты их только в холодильнике храни, хорошо?

– Да.

Я провел у мамы еще около часа. Дождался, пока она дожарит блины, забрал все, чтобы она не поняла, что переборщила с солью и сахаром одновременно, и сидел с ней, пока она не уснула.

Сгреб пакет с блинами, запер дверь и ушел к себе. Выключил мобильный, купил по дороге пару пачек сигарет. Уже дома убрал блины в холодильник и до рассвета смотрел на падающий снег.

Глава 5

Ярослава

После ухода этого парня я еще несколько минут стояла как вкопанная и глотала ртом воздух. Сняла варежку и ущипнула себя за запястье, чтобы проверить, не сон ли это.

Все еще было страшно, а внутренний голос вопил, что от таких, как он, нужно держаться подальше и ни в коем случае им не верить. Таким, как он доверять нельзя, я это точно знала, со мной в школе училась стая таких же, получая среднее коридорное образование. Девчонки с ума по ним сходили, а я старалась держаться подальше и не привлекать к себе внимания.

Всю мою жизнь моим единственным другом был Ромка. Мой сосед. Когда-то в далеком детстве мы подружились, играя на детской площадке. Когда со мной случилось непоправимое, Рома был рядом. Сбегал с уроков и читал мне книги в больничной палате, а когда я заново училась ходить – был моей опорой. Костылем, как он себя называл.

Я хотела ему позвонить. Перевела взгляд на окна, в которых не горел свет, и передумала. Он сильно пострадал и, наверное, спит. К тому же днем он сказал, что с ним все в порядке, немного отлежится и будет как новенький.

Вдохнув поглубже, я медленно побрела домой, гадая, будет ли сегодняшний вечер спокойным.

Вошла в квартиру и услышала тихий бубнеж телевизора.

– Мам, пап, я дома! – крикнула я, стягивая куртку.

– Входи, я картошку пожарила, будем ужинать, – крикнула мама из кухни.

Папа лежал на диване в гостиной и отводил взгляд. Стыдно. На следующий день ему всегда было стыдно…

– Пап, ты ужинать будешь? – спросила я.

– Нет, Ясенька, не хочу, – он не смотрел мне в глаза, делая вид, что вечерний выпуск новостей его очень волнует.

Я развернулась и отправилась к маме, которая суетливо накладывала в тарелку жареную картошку. Села за стол и получила ужин и стакан молока.

– Как день прошел? – мама была непривычно смущена, а у меня сердце тревожно забилось.

– Нормально, – пожала я плечами и потянулась за вилкой.

Наколола картофелину и отправила в рот.

Мама села напротив, устало потерла лицо ладонями и пригладила выпавшие пряди волос из прически.

– Что-то случилось? – поинтересовалась я.

– Покушай, потом поговорим, – кивнула мама, так же, как и папа, отводя взгляд.

– Мам, что? У меня аппетит пропадает, говори, пожалуйста.

Мама собралась с силами и спросила:

– Ясь, когда у тебя зарплата?

– На следующей неделе обещали. А что?

– Коммунальные платежи снова подорожали, а мы уже три месяца не платили, картошка последняя была, молоко тоже, чай еще два дня назад закончился. И Марк…

– Опять Марк? – разозлилась я. – Только не говори, что он снова пришел и ты отдала последнее!

– Он твой старший брат, Ярослава!

– Это повод появиться и забрать все? – не сдержалась я. – Мама, это невыносимо. Марк взрослый, он живет отдельно, работает, снимает квартиру, а сам каждые выходные приходит к вам, чтобы собрать дань. Он же просто открывает холодильник и забирает все! А нам как быть?

– Яся…

– Что, мам? Я работаю почти без выходных, отдаю тебе бо́льшую часть заработанного, а приходит Марк и нам снова нечего есть и нечем платить за коммунальные услуги. Почему мы все должны ему помогать? Он хоть раз нам помог? Нет! Только забирает последнее. Всегда!

– У него ребенок! Алименты.

– Какие алименты? Я видела его бывшую жену недавно, она жаловалась, что он уже полгода не платит, а работает неофициально!

– Он твой брат!

– И твой любимчик, – горько закончила я.

– Ясь, нам очень нужны деньги. Кредит мне не дадут, занимать не у кого, папе зарплату задерживают, моя только через две недели, а аванс я уже брала.

– Я не отдам свои накопления, – понимая, к чему она клонит, испугалась я, – мам, это на колледж! Может, у меня получится в следующем году поступить?

– Я отдам с зарплаты, – мама понизила голос и опустила голову.

– Не отдашь, – мой голос тоже упал до шепота, – никогда не отдаешь.

– Ярослава! Ты уже взрослая, тебе восемнадцать, ты живешь в нашем доме и обязана помогать!

Горло сдавило, а на глазах появились злые слезы. Я молча достала свой старенький мобильный, открыла приложение банка и отправила маме переводом деньги, оставив себе на самые необходимые расходы совсем немного.

Отодвинула тарелку, поднялась и ушла в комнату. Переоделась в домашнее и спряталась с головой под одеялом, чтобы не расплакаться.

Марк был старше меня на восемь лет и всегда был маминым светом в окне. Сын, о котором она всегда мечтала. Мне не стеснялись говорить, что второго ребенка мама не хотела. Знала, что будет тяжело финансово, но папа настоял, и родилась я. Разочарование всей ее жизни, виновница ее бед и того, что Марк не смог получить высшее образование, потому что родителям пришлось лечить меня. Думаю, что мама до сих пор не простила ту аварию, в которой пьяный отец сел за руль, забыв пристегнуть семилетнюю меня, и врезался в столб на полном ходу.