Я хотела это принять, по тысячному кругу проигрывая в голове то, что силой вырвала из воспоминаний Габриэля. Когда становилось особенно паршиво и больно, я перекатывалась на соседнюю половину кровати и прижималась к Мираксес. В отличие от меня, она спала крепко, но когда я подползала к ней, всегда интуитивно клала руку поверх моей. Это были те самые редкие моменты, когда я шмыгала носом и жевала сопли от радости.

Она была сильнее, умнее и лучше меня. Не она совершила кучу глупых, необдуманных поступков. Не она бежала и ранила тех, кого любила. Не она была столь труслива, что забрала у нас память. Пока я делала всё, что считала правильным, ради спасения собственной задницы и этого грёбаного мира, Мираксес делала всё ради спасения того, кого любила. Ради меня.

– Что ты делаешь? – спросила она, когда я громко зашмыгала носом.

– Ничего. – Получилось как-то неубедительно и жалко, отчего захотелось зарыдать ещё громче и в то же время рассмеяться. – Просто люблю тебя.

– Ты меня пугаешь.

– Если тебе станет легче, то себя я тоже пугаю.

Перевернувшись на другой бок так, что наши носы стукнулись, Мираксес прищурилась. Я ожидала ласкового поглаживания по голове, но вместо этого она ущипнула меня за нос и негромко захихикала:

– Ты очаровательно жалкая.

Я всхлипнула и хрюкнула одновременно, пытаясь придать лицу как можно более весёлый вид.

Мы лежали на смятой постели. Попытки уснуть были вторым по интересности развлечением после посещения туалета. Прислужницы по-прежнему стояли в углу. По положению их голов создавалось впечатление, что они были опущены, но я никак не могла отделаться от липкого ощущения, что они наблюдали за нами. Это было жутко. Но не более, чем тишина.

Я сожалела о каждом мгновении, когда в теле Аники Ришар жаловалась на крики детей и соседки во дворе. Сейчас я была готова отдать что угодно, лишь бы снова услышать её: жизнь.

И вот ещё примерно сто вещей, к которым я никак не была готова: я не была готова к тому, что ступни и ладони вдруг завибрируют. К тому, что Мираксес резко вскочит и случайно зарядит в меня пяткой, – была готова, но всё равно растерялась, не успела сгруппироваться и, жалобно заскулив, схватилась за живот.

Впервые с момента заточения движения прислужниц лишились сдержанности. Перекинувшись парой слов, они одновременно двинулись на нас – так мне показалось. Испугавшись того, что они планировали сделать, я спрыгнула с кровати и упала на пол. Дрожь с рук и ног перекинулась на область груди и живота.

Фигуры в чёрном прошли мимо. Я увидела две пары бледных тонких рук, вцепившихся в занавески. Тогда-то Мираксес поняла, что происходит, и первая вскинула голову к потолку.

– Солнце, – зачарованно прошептала она. – Маат, оно…

Я была сильнее и умнее двух смертных, а в этот самый момент, быть может, сильнее всех в Дуате. По крайней мере, так я себя ощутила, когда тьма и свет сошлись во мне в области солнечного сплетения, образовали плотный ком, а потом взорвались одновременно с тем, как взошло солнце.

Ему было плевать на шторы. Оно ворвалось в комнату, словно намеревалось сжечь всё на своём пути. Я выбросила вперёд руку, интуитивно прикрывая глаза. Тёплый мягкий свет просочился сквозь пальцы, пробираясь ближе, проникая в меня, растапливая боль, уничтожая слабость.

Баланс. Я была его порождением и проводником. Я несла его в себе и впервые в жизни ощутила равновесие. Всё это время я нуждалась лишь в этом мгновении: мгновении тишины, вернувшей трезвость разума, залатавшей бреши и исцелившей душу.

Прислужницы всё поняли.

Если бы Мираксес не догадалась о том, что солнце скоро взойдёт, скорее всего, оно бы застало меня врасплох. Скорее всего, я бы не успела воспользоваться моментом, не успела бы распознать, что солнце пришло освободить, а не убить меня.

Я не думала о том, чтобы причинить прислужницам боль. Не хотела этого, когда заставила вжаться друг в друга и замереть. Я не хотела нести разрушение, касаясь каменной двери, которая не подчинялась ни физической силе, ни настоятельным уговорам. До этого мгновения. Мгновения, окутавшего меня и всю комнату солнечным теплом.

Дверь отодвинулась. Я закрыла глаза и от холода, хлынувшего из коридора, покрылась мурашками. И тогда всё закончилось. Я обернулась, провожая взглядом остатки света, будучи уверенной, что мы с ним ещё непременно встретимся – с балансом света и тьмы.

– Живее! – развалившись на полу, закричала Мираксес.

Обе прислужницы уже пришли в себя, намереваясь если не удержать, то доложить обо мне тем, кто приказал держать меня в заточении и кормить грёбаным разваренным ячменём. Так как я не хотела питаться вонючей кашей до конца жизни, пришлось собрать уже разбегающиеся клетки мозга воедино, объединить их общей целью и пулей рвануть вглубь тёмного коридора.

Я должна была найти Габриэля и Источник. Источник и Габриэля. В каком порядке, не имело особого значения, но то, что я заблудилась уже на третьем повороте, значение имело. Не помог даже навык определять части света по тому, где рос мох: он тут нигде не рос, а каменные чёрные полы и стены скрипели чистотой.

Где-то впереди единственным маяком трепыхалось пламя, и я, как мотылёк, опрометчиво бросилась ему навстречу. Топот моих ног был единственным звуком, чего нельзя было сказать о тени. Огонь отбрасывал мою тень. И его. Но тормозить было поздно.

Он появился из ниоткуда, словно поджидал за углом всё это время, а я влетела в него так, словно торопилась оказаться в его объятиях. И, когда он приобнял меня, помогая затормозить, кровь, чувства и мозги покинули моё бренное тело.

Я ощутила его тепло, его руку на своей талии, то, как она сжалась в кулак, скомкав майку. Я подняла голову, не подозревая, что его лицо будет так близко, совсем не ожидая, что мы стукнемся носами, почти коснёмся друг друга губами.

– Потерялась?

Язык пересох. Засох. Куда-то делся в самый неподходящий момент, который я хотела потратить на колкую реплику и просьбу отодвинуться.

– Не потерялась, а заблудилась, – часто моргая, сипло прошептала я.

– Вообще-то это одно и то же, – хмыкнул Габриэль.

– Да. – Сглотнув, я напоследок кивнула головой и умерла в омуте чёрных глаз. Он поглощал меня. Это было незаконно. Ничего из того, что вдруг стало происходить между нами, не являлось законным. Как минимум потому, что в нашу последнюю встречу Габриэль пытался сдать меня своему чокнутому папаше.

Огонь, заточённый в золотую клетку, прикреплённую к стене, дрожал на наших лицах, особенно чувственно играя на приоткрытых в ухмылке губах Габриэля. – Вообще-то я тебя искала, – наконец одумалась я, и кулак на спине разжался.

– Меня?

– Да. Анубис и Бастет заперли меня. Я хотела разобраться с этим, найти Источник…

– Не с чем разбираться. – Мимолётное веселье покинуло лицо Габриэля. Он отпустил меня и скрылся в тени. – Это я попросил их запереть тебя. Таким было моё условие. Они выполнили его, чтобы я остался в Дуате.

Подобными признаниями меня уже было сложно удивить, но я решила не упускать все имеющиеся возможности и всё равно удивилась.

Урод.

– И долго ты планировал держать меня там? – хрипло, где-то на грани между расплакаться и закричать, уточнила я.

– Я как раз шёл сказать им, что они могут выпустить свою любимую козочку погулять.

От небрежности, с которой он назвал меня козой, шкала злости поднялась от нуля до бесконечности за рекордные ноль секунд – вот какой быстрой я была, когда дело касалось Габриэля.

– Где Анубис сейчас?

– В главном зале. Проводить?

– Вали в задницу! – рыкнула я, намеренно задев его плечом, когда проходила мимо. – Сама разберусь, – добавила и замерла у развилки: направо или налево – не имело значения. Уйти с гордо поднятой головой, имитируя полную уверенность в себе, – вот что имело.

– Не туда, – крикнул Габриэль, когда я повернула направо. Чёрт подери. Что с ним не так? Что с нами не так?

IX

– Склонитесь перед великими богами, – послышался тихий шёпот, и следом за ним по залу прокатилось эхо из двух аккордов, – иначе всё должно исчезнуть, должно умереть.

По спине пробежала дрожь. Лёгкие наполнились затхлой вонью старых книг, древних ритуалов, гнетущей тяжестью веков. Тусклый свет, просачивающийся откуда-то сверху, обволакивал силуэты прислужниц, удлинённые тени которых устрашающе двигались вдоль покрытых иероглифами стен.

Когда-то давно трон, к которому вела дорога, с двух сторон обрамлённая водой, принадлежал Анубису, потом Осирису. Но Осирис был мёртв. Внушительной мускулатуры силуэт, у ног которого дремало странное животное, был Анубисом. Снова.

– Древние боги с каменными сердцами забирают души себе.

Казалось, что между пустыней и троном Анубиса не было никаких преград, никаких стен. Однако это была лишь иллюзия. Подойдя ближе, я увидела едва уловимую мерцающую дымку, отделяющую часть дворца от бескрайних просторов Дуата.

Боги сменяли друг друга, равно как и династии, и империи, и королевства, и политики правящих партий. Лишь пустыня оставалась неизменной, истинной и честной. Из её недр выходили высшие и сильнейшие творцы мироздания.

– И в царстве теней слышны отголоски последнего вздоха.

Пугающий и в то же время завораживающий вид сопровождался жутким пением и негромким шумом многочисленных фонтанов вдоль дороги, по которой я стремительно приближалась к Анубису. Он внимательно изучал свиток и пил из бокала – я надеялась, что вино, а не кровь своих врагов.

Он знал, что я приближалась, хоть и не подавал виду, замерев подобно каменному изваянию. Во-первых, я злобно топала. Во-вторых, дважды позвала его по имени, но не получила ни ответа, ни намёка на то, что была услышана.

Несколько девушек, покрытых чёрными вуалями, безлико сидели на полу, чуть поодаль от трона. Виднелись лишь их руки, гипнотизирующе перебирающие струны инструментов, похожих на арфу.

– Склонитесь перед великими богами, – с силой дёрнув несколько струн и повысив голос, пропела одна из прислужниц, и все они разом смолкли.

Я замерла в паре шагов от вставшего на дыбы чудовища, напоминающего разожравшегося до размеров слона шакала. Вытянутая морда оскалилась, обнажив ряд острых зубов, с которых стекала слюна.

Анубис не удивился моему прибытию. Протянув вперёд руку, усыпанную золотыми перстнями, он погладил шакала по голове, и тот вернулся к его ногам.

– Маат. – Улыбка Анубиса была искренней и в то же время насмешливой. Он искренне надо мной насмехался. – Ты сбежала, или тебя отпустили?

– И то и другое одновременно.

– Хорошо. У нас не было другого выбора, кроме как согласиться на условия Амсета. Он нужен нам.

Часть меня предложила заткнуться и не озвучивать то, что вертелось на кончике языка. У меня не было прав, авторитета или чего-нибудь такого, что позволило бы обращаться к Анубису крайне неуважительным образом, но…

– А я вам не нужна? Потому что я как раз планировала свалить в закат. – Голос сорвался на истеричный визг. Для пущей вопросительности я приподняла брови, убедительности – указала пальцем на дверь, через которую планировала покинуть родные пенаты и до самой смерти в компании Мираксес пить пиво и питаться тако где-то в районе Мексики.

Но палец, которым я так активно махала, упёрся во что-то знакомой твёрдости, а потом оказался в сжатом кулаке Габриэля.

– Пусти, – то ли рыкнула, то ли хрюкнула я и пыталась вырвать руку из его поразительно цепкой клешни.

Он не сопротивлялся и отпустил меня именно в тот момент, когда моя поза была наименее устойчивой. Я почти позорно упала.

– Сходи уже к доктору, мистер Раздвоение Личности. – На этот раз получилось хорошенечко цокнуть и даже немного устрашающе рявкнуть. – Я не успеваю за твоими изменениями.

– Это всё из-за того, что ты просидела взаперти почти целый год. – Его изящный рот расплылся в нахальной усмешке.

– Год?!

Анубис скорчил гримасу и начал массировать виски.

– Маат, послушай…