Я только задал ему этот вопрос, когда сержант Борден кое-что нашел. Борден рыскал вдоль западной стены, недалеко от тех двух огромных желтых фарфоровых ваз. Они стояли в углах комнаты вдоль этой стены (смотрите план). Борден склонился рядом с одной из них, в северо-западном углу стены. И подобрал стреляную гильзу. Сначала, конечно, он подумал, что это гильза, которую мы ищем, из пистолета «Айвер-Джонсон». Но как только я посмотрел на нее, сразу понял, что это не так. Это была гильза от автоматического оружия 32-го калибра. И тогда мы заглянули внутрь этой вазы и нашли вот это. – Усмехнувшись, Пейдж толкнул через стол пистолет «Браунинг» 32-го калибра. – Этот пистолет лежал на дне вазы, куда кто-то кинул его. Ваза была слишком высокой, чтобы дотянуться до него рукой. Но судья принес в павильон зонт; мы нашли его прислоненным к стене в холле и с его помощью вытащили пистолет. По запаху из ствола я заключил, что из этого «Браунинга» в последние несколько минут стреляли. В обойме не хватало одной пули. Гильза от этой пули, по заверению нашего эксперта, была именно той, что мы обнаружили рядом с вазой. Гильза, когда я ее коснулся, была еще немного теплой – иными словами, сэр, из него стреляли в течение последних нескольких секунд.

Пейдж постучал пальцем по краю стола.

– Следовательно, сэр, – продолжил он, – нет никаких сомнений в том, что второй выстрел был произведен из этого «Браунинга», стрелявший находился внутри комнаты, а потом выбросил пистолет в эту вазу.

– Какая пуля убила судью?

– В том-то и дело, сэр, мы не знаем.

– Не знаете? – удивился полковник. – По-моему, это довольно просто. Было две пули: от пистолета тридцать восьмого калибра и «автомата» тридцать второго. Одна из них, грубо говоря, в теле судьи, а вторая – в стене. Вы сообщили мне, что вытащили ту, что в стене. Какую из них?

Пейдж вынул из кармана подписанный конверт и вытряхнул из него частицу свинца, сплющенную и частично сколотую.

– Вот эта была в стене, – произнес он. – Стена кирпичная, так что пуля немного раскололась. То есть мы не можем судить по весу. Я почти уверен, что это пуля тридцать восьмого калибра от пистолета Уайта. Но не могу занести это в дело, пока не получу отчет о вскрытии от доктора Блэйна и не выясню точно про пулю, оставшуюся в теле судьи. Этим утром доктор Блэйн проводит вскрытие.

Полковник Маркуис широко улыбнулся, а затем снова посерьезнел.

– Вы очень основательны, инспектор, – заметил он. – И все же, что вы предполагаете? Если эта пуля окажется из оружия тридцать восьмого калибра, значит, Гэбриэл Уайт выстрелил и промахнулся. Пока неплохо. Но что случилось позднее? Судя по вашим словам, всего через несколько секунд после этого кто-то выстрелил из «Браунинга» и убил судью Мортлейка. Кстати, остались ли отпечатки пальцев на «Браунинге»?

– Нет, сэр. Но Уайт был в перчатках.

Полковник Маркуис поднял брови.

– Ясно. Вы считаете, что Уайт все-таки мог сделать оба выстрела?

– Думаю, это возможно. Вероятно, он пришел в павильон с двумя пистолетами и проделал этот забавный трюк, чтобы мы решили, будто второй выстрел, убивший судью, был сделан кем-то другим. И все же…

– Это очень значительное «и все же», – проворчал полковник. – Я согласен. Если бы Уайт решился на подобный изощренный фокус, он бы позаботился о том, чтобы комната не была запечатана, как коробка. Уайт не стал бы создавать условия, при которых никто другой не сумел бы произвести выстрел. Его действия, совершенные прямо под носом полиции, больше похожи на сознательную попытку стать мучеником. Это возможно – на свете полно чудаков. Но использование двух пистолетов при таких обстоятельствах было бы полным безумием. Чудак Гэбриэл Уайт или нет, я полагаю, вы не считаете его безумным.

– Да, сэр. Кроме того, говорят о его «актерской игре». Но я готов поклясться, что выражение лица Уайта, когда я взглянул на него в окно, было совершенно искренним. Ни один актер не сумел бы сыграть так. Уайт был ошеломлен, будто едва не обезумел от того, что увидел. Но вот в чем проблема! В какую еще версию мы можем поверить? Комната была, как вы сказали, опечатана, как коробка. В общем, Уайт, вероятно, и сделал оба выстрела. Никто другой не мог бы это совершить.

– Вы не видите альтернативы?

– Нет, сэр, – вздохнул Пейдж.

– А я надеялся, что видите. Разве нет?

– Есть предположение, что Уайт кого-то прикрывает. Например, в кабинете мог находиться кто-то еще, вооруженный «Браунингом». Уайт выстрелил и промахнулся. Некто X., неизвестный, выстрелил и попал в цель. После чего – ведь около дверей стоял полицейский – X. выпрыгнул из окна западной стены, а Уайт после этого запер окна и ставни.

Пейдж поднял голову, и полковник кивнул.

– Да, – произнес он. – Предположим, что судью убил все-таки не Уайт. Расскажите мне о его окружении. Кто-нибудь еще был заинтересован в его смерти? Что насчет домочадцев или друзей?

– Семья у судьи небольшая. Он вдовец, женился довольно поздно, и жена умерла пять лет назад. У него остались две дочери – старшая Кэролайн, ей двадцать восемь, и младшая Ида – ей двадцать пять. Помимо слуг еще одним домочадцем является лишь старик Пенни. Много лет он проработал у Мортлейка судебным клерком, а когда судья вышел на пенсию, то пригласил Пенни жить в его доме, чтобы помочь написать книгу «Пятьдесят лет в судьях и адвокатах» или что-то в этом роде.

– Книга была неизбежна, – заметил полковник. – А как насчет друзей?

– У него есть только один близкий друг. Помните, я упомянул, что приятель судьи должен был прийти вчера к чаю и судья сказал сторожу, чтобы проводил его в павильон? Это мужчина, намного моложе Мортлейка. Полагаю, вам будет интересно узнать, что это сэр Эндрю Трэверс, известный адвокат по уголовным делам. Он сейчас в растрепанных – как тома наших лучших дел – чувствах.

Помощник комиссара уставился на Пейджа:

– Да, любопытно… Я не знаю его лично, но много слышал о нем. Итак, вчера Трэверса пригласили на чай в поместье Мортлейка. Он там появился?

– Нет. Трэверс задержался, а потом позвонил, как я понимаю.

Полковник Маркуис задумался.

– А как насчет домочадцев? Вряд ли у вас была возможность всех опросить, но одна зацепка так и просится в руки. Вы сказали, что младшая дочь Ида связалась с вами и сообщила, будто Гэбриэл Уайт собирается убить ее отца; вы также считаете, что она знала Уайта лично?

– Да, сэр. Я видел мисс Иду Мортлейк. Только ее из домочадцев я и видел, потому что и мисс Кэролайн Мортлейк, и Пенни вчера отсутствовали. Вы хотите знать мое мнение о ней? Ну, она великолепна! – воскликнул Пейдж с такой внезапной пылкостью, что Маркуис моргнул.

– Вы имеете в виду, что у нее великолепные манеры, или, как я подозреваю, нечто иное?

– Манеры? Я про другое. Я имею в виду, что поддержал бы ее в любом бою. – Пейдж не скрывал, как сильно был впечатлен ею. Он вспомнил большой дом в парке – просторный и богато украшенный павильон – и бледную Иду Мортлейк, спускавшуюся к нему по лестнице. – Что бы ни случилось в павильоне, – продолжил Пейдж, – совершенно очевидно, что она не имеет к этому отношения. В ней нет ничего подозрительного или настораживающего, она милая.

– Ясно. Во всяком случае, полагаю, вы ее допросили? Вы узнали о ее связи с Уайтом, если связь вообще была?

– Дело в том, сэр, что я не слишком подробно расспрашивал ее. Она была расстроена, как вы понимаете, и пообещала рассказать мне всю историю сегодня. Призналась, что знакома с Уайтом, но не слишком близко, и добавила, что он ей не особо нравится. Судя по всему, он проявлял к ней внимание. Они встретились на вечеринке в Челси. Вечеринки – увлечение старшей дочери, которая, кажется, любит все модное. В общем, Ида Мортлейк пошла туда и…

Всякий раз, когда на губах полковника Маркуиса появлялась едкая ухмылка, вот как сейчас, казалось, она растягивает его лицо, как кожицу жареного поросенка. Полковник по-прежнему сидел прямо, мрачно глядя на Пейджа.

– Инспектор, – сказал он, – у вас хороший послужной список, и я воздержусь от комментариев. Я ничего не имею против молодой леди. Все, что я хотел бы узнать, почему вы уверены, что она никак не причастна к этому делу? Вы сами допустили возможность того, что Уайт мог кого-то прикрывать. Признали, что, не исключено, в комнате находился кто-то еще, и этот кто-то выпрыгнул из окна после второго выстрела, а Уайт затем запер окно.

– Разве? – удивился Пейдж, радуясь возможности осадить старого сыча. – Вряд ли я сказал так, полковник. Я все обдумал. И позднее решил, что это неубедительно.

– Почему?

– До и после выстрелов у меня перед глазами были два южных окна. Никто из них не выпрыгивал. Борден наблюдал за дверью. Единственно возможным выходом оставалось одно из западных окон. Но привратник Робинсон сообщил нам, что их не открывали более года. Вроде бы два этих окна плохо держались в раме и пропускали сквозняки. Судья находился в этом павильоне, как правило, только вечером, и он боялся сквозняков. Так что окна всегда были закрыты, и снаружи запирались ставни. Понимаете, когда мы с Борденом пришли их осмотреть, замки оказались настолько ржавыми, что только совместными усилиями мы сумели сдвинуть их с места. Ставни же так проржавели от непогоды, что мы вообще не смогли их даже шевельнуть. В общем, это исключено.

Полковник Маркуис тихо выругался, а потом произнес:

– Значит, мы снова ходим по кругу?

– Боюсь, что да, сэр. Комната действительно была запечатанной. Одна стена без окон, вторая неприступна из-за ржавых болтов, а две другие оставались под наблюдением. Мы должны принять версию, что Гэбриэл Уайт сделал оба выстрела, – или сойти с ума.

На столе помощника комиссара громко зазвонил телефон.

Полковник Маркуис, очевидно собиравшийся сообщить о своем нежелании сходить с ума, ответил на звонок с досадой, но тут же изменился в лице. Он прикрыл трубку рукой и обратился к Пейджу:

– Где сейчас Уайт? Вы его, конечно же, задержали?

– Естественно, сэр. Он внизу. Я подумал, что вы можете захотеть с ним побеседовать.

– Пришлите их обоих, – распорядился Маркуис по телефону и повесил трубку с выражением удовлетворения. – Думаю, – он посмотрел на Пейджа, – неплохо было бы сейчас столкнуть всех со всеми. А еще мне интересно составить собственное мнение об этом «святом мученике» или развратнике-убийце – мистере Гэбриэле Уайте. Но пока у нас гости. Нет, не вставайте. Сюда идут мисс Ида Мортлейк и сэр Эндрю Трэверс.

Пейдж опасался, что чересчур восторженно описал Иду Мортлейк, но ее внешний вид его успокоил.

Она была стройной девушкой, изящной и изысканной, как дрезденский фарфор. Несмотря на свой довольно высокий рост, Ида не казалась крупной. У нее были очень светлая кожа и светлые волосы, оттеняемые маленькой черной шляпкой с короткой вуалью; голубые глаза и располагающая улыбка. Ида была в норковой шубе, которую Пейдж, неделю назад охотившийся за меховыми воришками Вест-Индской Док-роуд, оценил бы в полторы тысячи гиней.

Эта мысль его расстроила. Впервые ему пришло в голову, что после смерти старого судьи Ида Мортлейк стала очень богатой женщиной.

– Полковник Маркуис. – воскликнула она, покраснев. – Я думала…

Стоявший позади нее человек откашлялся, прервав ее речь.

Пейдж никогда не видел сэра Эндрю Трэверса без парика и мантии адвоката, но в частной жизни у него оказалась та же манерность, что и в зале суда. Вероятно, она стала частью его личности. У сэра Эндрю была широкая голова, массивная грудь, выбритый до синевы подбородок и непроницаемый взгляд. Жесткие черные волосы были такими густыми, что могли бы быть и длиннее, но их подстригли чуть выше ушей.

Сэр Эндрю был суров и в то же время приветлив. Через его темное пальто проглядывал серый галстук, а цилиндр и перчатки придавали ему официальный вид. Его сочный, глубокий голос наполнил, казалось, всю комнату.

– При столь шокирующем событии, полковник Маркуис, – произнес он, – вы легко поймете чувства мисс Мортлейк. Как друг бедного Мортлейка я попросил позволения сопровождать ее сюда…

Пейдж поспешно поднялся, вытянувшись, около стены.

Маркуис указал на кресла. Ида узнала Пейджа и улыбнулась.

Когда сэр Эндрю Трэверс опустился в кресло, Пейдж, казалось, воочию увидел, как слуга чистит его щеткой, чтобы придать этот лоск. Сэр Эндрю принял свой самый выигрышный вид.

– Откровенно говоря, полковник Маркуис, мы здесь, чтобы запросить информацию…

– Нет, – покачала головой Ида. Она снова покраснела, и глаза ее заблестели. – Это не так. Но я хочу сказать, что не верю, будто Гэбриэл Уайт убил отца.