Трэверс выглядел слегка раздраженным, а полковник Маркуис – вполне нейтральным. Он обратился к Трэверсу:

– Вам известны подробности?

– К сожалению, лишь те, что прочитал здесь, – ответил Трэверс, протянув руку и коснувшись газеты. – Как вы понимаете, я нахожусь в деликатном положении. Я адвокат-барристер, а не солиситор^[11]. В данный момент я здесь только как друг мисс Мортлейк. Если откровенно, есть ли какие-то сомнения в вине этого несчастного молодого человека?

Помощник комиссара помолчал.

– Единственное, что есть, – после паузы произнес он, – это необоснованное сомнение. И потому не могла бы мисс Мортлейк ответить на несколько вопросов?

– Конечно, – кивнула она. – Для этого я сюда и пришла, хотя Эндрю мне не советовал. Говорю вам, я знаю, что Гэбриэл Уайт не мог этого совершить.

– Простите за вопрос, а он вам интересен?

Лицо Иды порозовело, и она пылко воскликнула:

– Нет! Признаться, нет – не в том смысле, какой вы подразумеваете. Он мне скорее не нравится, хотя был очень мил со мной.

– Но вы знали, что его приговорили к порке и тюремному заключению по делу о грабеже с применением насилия?

– Да. Я обо всем этом знала. Он сам мне сказал. Он был, конечно же, невиновен. Видите ли, это не в характере Гэбриэла – он идеалист, и подобное противоположно всем его идеям. Гэбриэл ненавидит войну и насилие во всех его видах. Он член разнообразных обществ, выступающих против войны, насилия и смертной казни. Есть одно политическое общество, называемое «Утописты», – Гэбриэл убежден, что это политическая наука будущего, – и он один из его лидеров. Вы помните, когда его судили, прокурор спросил, что делал добропорядочный гражданин в таком неблагополучном районе, как Поплар, в ночь ограбления бедной старухи? Гэбриэл отказался отвечать. И они сделали из этого свои выводы. – Ида говорила горячо и быстро. – Но вообще-то он собирался на встречу «утопистов». Большинство их членов очень бедны, и многие из них иностранцы. Гэбриэл сказал, что, ответь он, присяжные просто посчитали бы их кучкой анархистов. И это бы еще больше настроило их против него.

– Ясно, – после небольшого молчания произнес полковник Маркуис. – Как долго вы его знаете, мисс Мортлейк?

– Почти три года. В смысле, я познакомилась с ним за год до его… до того, как Гэбриэла посадили в тюрьму.

– Что вам о нем известно?

– Он художник.

– Есть кое-что, – продолжил полковник Маркуис, – что не вполне согласуется с вашими словами. Вы готовы поклясться, мисс Мортлейк, что Уайт не мог убить вашего отца? И все же, если я правильно понимаю, это вы позвонили вчера днем, в четыре тридцать, и умоляли защитить вашего отца, потому что Уайт угрожал убить его. Это правда?

– Да, я так и сказала, – ответила она с простодушным видом, – но, разумеется, не думала, что он действительно это сделает. Я была в панике, в ужасной панике. Чем дольше я об этом размышляла, тем хуже мне все представлялось… Вчера днем я встретила Гэбриэла – примерно между тремя тридцатью и четырьмя часами. Если вы помните, около четырех или немного раньше начался дождь. Я находилась неподалеку от Норт-Энд-роуд, когда увидела Гэбриэла. Он шел, опустив голову, мрачный, как туча. Сначала Гэбриэл не хотел со мной говорить. Но я остановилась недалеко от кафетерия «Лайонс», и Гэбриэл сказал в своей резкой манере: «Давай зайдем и выпьем чаю». Мы так и сделали. Сначала он почти не разговаривал, но в конце концов разразился бранью в адрес моего отца. Заявил, что собирается убить его…

– И вы не были этим потрясены?

– Гэбриэл часто говорил нечто подобное, – ответила Ида, взмахнув рукой в перчатке. – Но мне не хотелось скандала на публике. Я сказала: «Ну, если ты собираешься продолжать в том же духе, пожалуй, мне лучше уйти». Я ушла, а он остался сидеть, положив локти на стол. К тому времени начался дождь и засверкали молнии, а я боюсь грозы. Поэтому я поехала домой, взяв книгу из библиотеки.

– А дальше?

– Я предупредила Робинсона, привратника, никого не впускать, вообще никого, даже через черный ход. Вокруг поместья – высокая стена. Кстати, я до сих пор не понимаю, как Гэбриэл пробрался внутрь. Так вот, я подошла к дому. В доме никого не было, и еще эта гроза – все это вызвало у меня панику, и паника росла. В общем, я схватила телефон и… – Ида откинулась на спинку стула, тяжело дыша. – Я просто потеряла голову, вот и все.

– Ваш отец знал Уайта ранее, мисс Мортлейк? – спросил Маркуис.

Этот вопрос ее встревожил.

– Да, я почти уверена, что да. По крайней мере, он знал, что я… встречалась с Гэбриэлом.

– И он это не одобрял?

– Нет, и в этом я почему-то уверена. Он никогда не видел нас с Гэбриэлом вместе.

– Значит, вы полагаете, что имелась личная причина, по которой он приговорил Уайта к порке? Я знаю, – быстро произнес Маркуис, когда Трэверс открыл рот, – что вам необязательно отвечать на это, мисс Мортлейк. Сэр Эндрю собирался посоветовать вам молчать. Но мне кажется, защите понадобится вся возможная помощь. Несмотря на ваши любезные слова в пользу Уайта, он признает, что сделал один из выстрелов. Вы это знали?

Голубые глаза Иды расширились, и краска сошла с ее лица, так что оно показалось беззащитным и (на секунду!) не столь эффектным. Она взглянула на Пейджа.

– Нет, я не знала. Но это ужасно. Если Гэбриэл действительно признал, что сделал это…

– Нет, он не признал, что именно его выстрел убил вашего отца. Вот в чем проблема.

Полковник Маркуис быстро и кратко изложил суть дела.

– Так что, как видите, нам придется привлечь к ответственности Уайта или, как говорит инспектор, лишиться разума. Знаете ли вы еще кого-нибудь, кто, вероятно, желал бы убить вашего отца?

– Нет. Наоборот, общественность его любила. Наверняка вы слышали, каким снисходительным он был. Он никогда не испытывал враждебности ни к одному из осужденных.

– А в частной жизни?

Ида удивилась:

– Частная жизнь? Ради всего святого! Разумеется, нет! Конечно, – она помедлила, – иногда… ничего страшного в том, что я говорю об этом… Порой с ним было трудно. Я имею в виду, отец всегда придерживался твердых гуманистических принципов и пытался сделать мир лучше, но порой мне хотелось, чтобы он был менее мягким в суде и на банкетах и более гуманным дома. Пожалуйста, не поймите меня неправильно! Отец был замечательным человеком, и не думаю, что он хотя бы раз в жизни сказал нам недоброе слово. Но отец любил читать лекции, снова и снова – своим ровным, спокойным голосом. Полагаю, это было для нашего же блага.

Впервые Пейдж осознал, что либеральный и снисходительный судья Чарльз Мортлейк мог быть сущим кошмаром для близких. Полковник Маркуис посмотрел на Трэверса.

– Вы согласны с этим, сэр Эндрю?

Трэверс с трудом отвлекся от собственных мыслей. Он взял со стола маленький пистолет «Браунинг» и вертел его в руках.

– Согласен? С тем, что у Мортлейка есть враги? Определенно.

– Вам нечего к этому добавить?

– Мне есть что к этому добавить, – резко произнес Трэверс. Голос его немного охрип. – Значит, это из него был сделан второй выстрел? Что ж, это меняет дело. Я не знаю, виновен ли Уайт. Но понимаю, что теперь не смогу его защищать… Видите ли, этот «Браунинг» принадлежит мне.

Ида Мортлейк издала восклицание. Трэверс с любезным видом потянулся в нагрудный карман, вынул бумажник и показал лицензию на ношение оружия.

– Если вы сравните серийные номера, – добавил он, – то заметите, что они совпадают.

– Вы собираетесь сознаться в убийстве? – спросил Маркус.

Улыбка Трэверса стала шире и теплее.

– Господь видит, я не убивал его, если это то, о чем вы подумали. Судья мне действительно нравился. Но это непривычное для меня положение, и не сказать, что приятное. Я узнал это оружие, как только вошел сюда, хотя и решил, что оно не может быть тем самым. В последний раз я видел его в своих апартаментах в «Иннер-Темпл». Если быть более точным, оно лежало в моем кабинете, в нижнем левом ящике стола.

– Мог ли Уайт украсть его оттуда?

Трэверс покачал головой.

– Это маловероятно. Я не знаю Уайта, кажется, я даже ни разу его не видел. И он никогда не бывал в моих апартаментах, если только это не было ограблением.

– Когда вы в последний раз видели оружие?

– К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. – Сейчас Трэверс вел себя непринужденно, словно изучая тему для дебатов. Но Пейдж сознавал, что адвокат настороже. – Пистолет был скорее частью домашней обстановки. Я могу лишь утверждать, что не вынимал его из ящика более года, он был мне не нужен. Полагаю, он пропал год назад. А может, и несколько дней назад.

– Кто мог его украсть?

Трэверс помрачнел.

– Вряд ли я сумею ответить на этот вопрос. Любой, у кого был свободный доступ в мои апартаменты, мог это сделать.

– Например, член семьи судьи Мортлейка?

– Да, не исключено.

– Понятно, – кивнул помощник комиссара. – Вас не затруднит, сэр Эндрю, рассказать о том, что вы делали вчера после полудня?

Адвокат задумался.

– Я находился в суде примерно до половины четвертого. Потом отправился в «Иннер-Темпл». Когда я проходил через «Фонтан-корт», помню, по настенным часам отметил, что было без двадцати четыре. Я обещал быть в Хэмпстэде, пить чай с Мортлейком, не позднее половины пятого. К сожалению, мой помощник сообщил, что Гордон Бейтс заболел и попросил передать его «дело Лейка» мне. Это дело будет слушаться в суде сегодня, и оно весьма сложное. Я понимал, что мне придется поработать над ним весь вечер и, вероятно, целую ночь, чтобы как следует подготовится к прениям. Поэтому я и не смог поехать в Хэмпстэд на чай. Я остался у себя разбираться с делом. И без двадцати шесть вдруг вспомнил, что не предупредил Мортлейка, что не приеду. Но к тому времени… ну, бедняга Мортлейк был уже мертв. Я так понимаю, его застрелили около половины шестого.

– И все это время вы находились в своих апартаментах? У вас есть подтверждение этому?

– Надеюсь, да, – серьезно ответил адвокат. – Мой помощник должен это подтвердить. Он был в соседнем помещении почти до шести часов. Я находился во внутренней части апартаментов – в своей жилой квартире. Из квартиры есть только один выход; и, выходя, я попадаю в ту комнату, где сидит мой помощник. Уверен, он подтвердит мое алиби.

Опираясь на трость, полковник Маркуис поднялся и церемонно кивнул.

– Хорошо. У меня только одна просьба. Могу ли я посягнуть на ваше время, попросив подождать в другой комнате примерно десять минут? Я должен кое-что сделать, а после хотел бы еще раз поговорить с вами обоими.

И полковник нажал кнопку звонка на столе. Он удалил посетителей из кабинета с такой непринужденной легкостью, что даже Трэверс не успел заявить протест.

– Замечательно! Превосходно! – воскликнул полковник Маркуис, ликующе потирая руки.

Пейдж подумал, что, если бы его шеф не хромал, он бы сейчас станцевал. Маркуис уставил на него длинный указательный палец.

– Вы потрясены, – заметил он. – В глубине души вы потрясены отсутствием у меня тактичности. Подождите, вот доживете до моих лет и тогда поймете, что самая большая радость после шестидесяти – это возможность поступать так, как вам хочется. Инспектор, это дело интересное, и в нем уже есть варианты – вы ведь их видите?

Пейдж задумался.

– Что касается вариантов, сэр, мне кажется, есть нечто подозрительное в краже пистолета сэра Эндрю Трэверса. Если Уайт не мог этого сделать…

– Ах, Уайт. Да. Вот почему я хотел, чтобы наши посетители вышли из кабинета. Мне нужно поговорить с ним наедине.

Он снова снял трубку и велел привести Уайта.