Кавказская слава России. Черный гусар (страница 11)
А будь у него в том ущелье хоть одна рота преображенцев, он поставил бы солдат в три шеренги. И пока вторая стреляла, третья заряжала бы ружья, сама готовясь к стрельбе. А первая – стояла бы, уставив штыки, и не нашлось бы у Саддык-хана и десятка жеребцов, что сумели бы перелететь такую преграду…
II
Несколько офицеров по дорожке, засыпанной просеянным мелким песком, вышли из-за первого ряда палаток и направились к плацу. Настроение у всех было преотличнейшее. Еще с утра они договорились пить «жженку». Поручик граф Бранский уже послал слугу в город за ромом и сахаром. А батальонный командир своим распоряжением сократить строевой день до полудня угодил им как можно лучше.
– Не знаю уж, господа, как и доживу до вечера, – громко говорил словоохотливый граф. – Только представьте – домой добрался в два пополуночи. Сил – доползти до кресла. Там и заснул. Последняя мысль – какой там к бесу развод!..
Товарищи слушали его, улыбаясь.
– Но как же… – начал было один из слушателей.
– Не мешайте, Кокорин, сейчас все узнаете… Просыпаюсь от дикой тряски. Где я?! Что я?! Черти ли меня в самом деле забрали и мучают в колесе?! Голова не то что разламывается, а уже раскололась частей эдак на пять. Медленно-медленно вращаю глазами и вдруг понимаю – еду в карете! Мишка, медведь мой, отчаявшись разбудить, взял в охапку и перенес бесчувственное тело из кресла да в экипаж. И сам сидит, бестия, рядом. Увидел, что я веки поднял, так протягивает лапищу. А в кулаке у него… Да! Она самая!.. Так вот успел и дотерпел до обеда. Ну, еще немного нам выждать, и уже отпразднуем славно.
– Завтра же опять…
– Что будет завтра, случится завтра. Как-то вы, Новицкий, чересчур уж серьезны. Помните, юноша, – жизнь весела и проста. Если, конечно, читать ее не по уставу.
Подпоручик Новицкий, невысокий и совсем еще молодой человек с бледным и узким лицом, несколько терялся среди ражих и неуемных преображенцев. Ему не было еще девятнадцати, он не мог похвастать ни знатностью, ни богатством, и мало кто понимал, как же он оказался в гвардии. Говорили, что сыграли здесь заслуги отца, воевавшего где-то на юге, за горами, о которых здесь, в Петербурге, мало кто слышал. Товарищи его принимали, но подозревали в нем слишком большой интерес к книгам.
– Неудобно перед солдатами.
Все засмеялись.
– Полно, Сережа, – укорил его Кокорин, силач и пьяница даже по самым гвардейским меркам. – Экое ж в тебе egalite[13] прорезается.
Граф сделался вдруг серьезен.
– Да что мне до этого мяса. Навоз истории, как говаривал славный король Фридрих. Такое же быдло, как те, что остались у отца в подмосковной. Только и дела, что бритое.
Новицкий счел за лучшее промолчать. Он уже и так досадовал на себя, что попытался перечить Бранскому. Чувствовал, что оказался в чужой компании, никак не мог подделаться под общий тон и постоянно срезался. С большим удовольствием он остался бы и вовсе один, но в армии, в лагерях это было никак невозможно.
Еще при Екатерине в Петербурге начали строить каменные казармы, и закончилась привольная гвардейская жизнь. Преображенский полк перевели в Таврические – между Кирочной, Преображенской, Виленским переулком и Парадной. Последней и подобрали название, поскольку выходила она на парадный полковой плац.
Летом же всю гвардию выводили поскорей в лагеря. В условия, приближенные к реальным. Мера учебная, политическая и санитарная. Десятки тысяч людей, лошадей даже столице казались ношей едва посильной. Павел Петрович вообще предполагал отправлять полки в сезонные длительные походы за сотни верст. С середины марта и до самых октябрьских утренников. Так, чтобы по возвращении в буйных головах кирасиров и гренадеров оставалась одна только мысль – отлежаться.