А я ведь в тот момент еще подумала краем сознания, что смерть Яра – способ разорвать нашу связь.

Жуть.

Все смывается.

Вот мы уже сидим в машине после того, как Яр забрал меня от отца, и обсуждаем метку, ритуал и невозможность отказаться от последствий.

Я еще не знаю о том, что конкретно случилось. Только про сам ритуал, который провела. Ярослав отмеряет мне срок в сорок восемь часов и сообщает о том, что случится дальше…

А вот следующее воспоминание мне почти не знакомо. В груди отдается слабым узнаванием, но исключительно на уровне инстинктов. Это все еще кусок памяти, который мне доступен. Правда, потому что совсем недавно мы с Ярославом и Романом до него дошли.

Все то же болото. Ночь. Безлунная, туманная. Даже не разглядеть, где кончается земля и начинается небо. Сплошное черное полотно.

Но себя я вижу отлично. И та, другая я, выглядит плохо. Кровоподтеки и ссадины, царапины на лице. Я сижу на коленях и пальцами черпаю землю, а взгляд мой совершенно лишен всякого смысла. Меня всю трясет, губы белесые. Состояние – словно перед обмороком. Я шепчу как в бреду:

– Пожалуйста… кто-нибудь… пожалуйста…

По щекам текут слезы. Кровь не засыхает, она стекает со свежих ран, пропитывает болотистую землю.

У меня настоящей начинает свербеть в горле. Мы близки к разгадке воскрешения, вот только до этого события отматывались назад равномерно, друг за другом. Потому мне боязно, что память ускачет еще дальше в прошлое и момент самого воскрешения я так и не увижу.

Вдруг воспоминания похоронены насовсем?

И тут я слышу грубый отрывистый голос баюна, который направляет меня куда-то:

– Глубже…

И перемещаюсь вновь. Но не назад, а вперед по калейдоскопу памяти.

В момент воскрешения Ярослава.

***

Вокруг меня начинают возникать искры света, пляшущие в воздухе, они собираются вместе и формируют светящийся вихрь. Земля под ногами дрожит, а воздух искривляется от мощи магии.

Я вижу, как моя кровь, еще недавно напитывающая землю, взмывает в воздух, а вслед за ней из-под земли поднимаются комья грязи, черные хлопья и языки пламени. Они охватывают меня всю, целиком. Обжигают, причиняют боль.

Я кричу, и меня отшвыривает в сторону. Больно ударяюсь об ствол дерева, но остаюсь в сознании.

Непонятно, то ли это плывет у меня перед глазами, то ли действительно реальность на поляне искривляется.

Из пламени и пепла рождается фигура. Ярослав. Он стоит передо мной, глаза горят неестественным светом. Его лицо – холодная маска.

Он стоит на коленях, полностью обнаженный, и разглядывает собственные руки, по которым до сих пор пляшут язычки пламени. Затем озирается, вглядывается в ночное небо. Из его рта вырывается ругательство.

– …Это ж сколько времени прошло? – хрипло говорит он и трет горло. И только тут замечает меня.  – Ты кто такая?..  – Еще одно ругательство.  – Арджеш прислал?

Я отчаянно трясу головой.

– Нет, нет. Я случайно тут оказалась, – лихорадочно шепчу я. – Меня никто не посылал, клянусь вам. Арджеш давно мертв.

– Даже так?  – хмыкает мужчина, вставая на ноги и абсолютно не смущаясь своей наготы. – В таком случае, прости, девочка.

– Убьете меня? – У меня от страха зуб на зуб не попадает.

– Нет. Но будет лучше, если ты не будешь помнить, что сейчас произошло. – Из его руки вырывается волна пламени и мчится прямиком ко мне. Я не успеваю даже закричать.

На лице читается явственное осознание собственного конца. Огонь достигает меня, впивается в тело, секундная вспышка боли, а затем все резко прекращается.

– Что за…  – шипит Ярослав.

Я и сама невольно зажмуриваюсь, когда разъяренный Яр надвигается на меня вплотную. Он рывком поднимает меня на ноги, затем тянет на себя мою руку, отодвигая порванный рукав.

Метка горит на моей коже, полыхает изнутри. Я чувствую этот жар памятью. Раны почти исцелились. Если бы не пятна крови на одежде и коже, даже не скажешь, что была избита до полусмерти. Правда, взгляд все еще рассеянный, и движения вялые, несуразные.

– Откуда это у тебя?! Как ты ее поставила?! – Ярослав так близко, что мне невольно хочется его оттолкнуть от той, прежней себя.

В ту секунду в нем нет ничего нормального, лишь нечеловеческая ярость. Его нагота не кажется смешной – даже она пугает. Он как никогда похож на древнее смертоносное существо.

Его сильные напряженные руки чисты. Метки на них нет.

– Не знаю… я не знаю…

И внезапно падаю в его объятия. Мужчина замирает, словно в растерянности, но не откидывает меня прочь от себя. Лишь подхватывает на руки с ругательством и осматривается. Делает один шаг, второй. Не скажу, что несет он меня как драгоценную ношу, но и не взвалив на плечо как мешок с картошкой. Уже неплохо.

– Странно. Очень странно. Глубже…

Сквозь толщу памяти доносится голос доктора Лопеса. Причем несколько озадаченный, как будто он не планировал врываться именно сюда.

Не знаю, чего добивался баюн, но следующая сцена вообще не имеет никакой логической связки с предыдущими. Я вижу себя, заталкиваемую в багажник дешевого отечественного автомобиля. Прошу меня отпустить, плачу, бормочу, но два бравых молодчика из числа тех, кто заманивали низших на нелегальные бои, молча продолжают свое дело. Их не интересуют мои слезы. Не я первая, и не я последняя, кого выкинут на болотах или где-нибудь еще, чтобы не разболтала ничего арбитрам.

Я смотрю на себя со стороны, придирчиво, долго, чтобы за что-то зацепиться. И вдруг понимаю: что-то здесь неправильно. Но что?..

Все тот же избитый вид, прокушенные губы, стеклянный взгляд. Та же одежда, что и раньше.

Только вот…

На моей руке… метка?!

Но как так? Она не могла появиться раньше, чем наш с Ярославом ритуал был проведен.

Что это может означать?! Мысли хаотично скачут в голове, к горлу подкатывает паника. Значит, брачный ритуал был начат еще до того, как я оживила Ярослава?! Разве такое возможно?

Впрочем, у этой метки есть одно отличие от той, которая на мне сейчас. Она неяркая, тусклая, словно не напитана магией. Как старая выцветшая татуировка. Чтобы ее различить, требуется приглядываться.

В сцене с Ярославом она была не просто заметна – практически светилась краской.

И сейчас, в настоящем, она прекрасно различима.

Получается… что?..

Я не очень хорошо разбираюсь в магии такого рода, но, возможно, это означает, что ритуал был начат кем-то другим и по какой-то причине не доведен до конца. А потом он почему-то объединил нас с Ярославом. Или не «почему-то», а потому что любой ритуал должен найти логическое завершение, а я еще и кровью залила все вокруг, включая пепел феникса.

Неужели именно поэтому на мне есть метка, а на нем – ее нет? Но почему тогда ему досталось другое «побочное явление» – умение чувствовать мою боль?..

Не понимаю. Слишком много вопросов. Кто поставил эту метку? Зачем?

В голове всплывают отцовские слова. Про таинственного шантажиста, который обещал заключить со мной брачный ритуал…

Что, если папа говорил правду?

И когда я почти готова скользнуть глубже, доктор Лопес с ленцой сообщает:

– Кажется, это не относится к делу. Можем заканчивать.

– Нет, пожалуйста, продолжайте! – кричу я ему, хоть и не уверена, слышит ли он вообще.

Но меня уже выталкивает наружу, прочь из воспоминаний.

***

Но я еще была не готова уйти, мне нужно было узнать правду. Это похоже было на прощание на вокзале, когда поезд только-только начинает двигаться и ты идешь рядом, все быстрее и быстрее, стараясь, чтобы окошко с дорогим тебе человеком не пропадало из виду.

– Пожалуйста, мне нужно узнать, что было до этого!

– Обсудите это с мисс Рихард. У меня было четкое задание, и я должен сначала по нему отчитаться… – услышала я голос доктора где-то на периферии сознания.

Учитывая, что Анне Рихард я уже соврала о том, что ритуал между мной и Яром был заключен сознательно и по доброй воле, вряд ли удастся ее убедить в необходимости узнать его подробности, да и она уже намекнула на кругленькую сумму за оплату.

– Подождите! Я…

«Оплата! Может, предложить денег?» – Вот только своих у меня не было, а предлагать доктору деньги Яра было как-то неправильно.

Я ощущала себя словно в мгновение перед пробуждением, когда сон еще не отпустил, но ты уже начинаешь осознавать реальность.

Происходящее передо мной начало искажаться, реальность в воспоминаниях дрогнула, и я в какой-то отчаянной попытке допытаться до правды кинулась к своему образу из воспоминаний.

– Юная мисс, успокойтесь вы уже, зачем же так нервничать. Если вы будете так себя вести, я просто отключу ваше сознание и…

Я его не слушала. Мое стремление остаться было слишком сильным. Я искала не просто воспоминания, я искала ответ.

– Ну что за пациенты пошли… – Доктор Лопес произнес несколько слов на другом языке, то ли артефакт забарахлил, то ли аналога в нашем языке этим словам не было.

Вот только в этот самый момент я почувствовала, что начинаю падать. Словно до этого кто-то держал меня, тянул вверх, а сейчас на мгновение разжал хватку. Вокруг калейдоскопом замелькали события вперемешку: последние воспоминания, мои школьные годы, университет, снова школа, семья, рождение брата, мама, отец…

От этой кутерьмы мне стало не по себе, жутко. Но выплыть из нее не получалось. Я начала захлебываться, давиться. Словно вокруг была не память, а мутная болотная вода. Меня подташнивало, кружило.

– Доктор! Доктор Лопес! – попыталась крикнуть я, но не слышала собственного голоса, погружаясь все глубже в пучину воспоминаний.

Я начала захлебываться, давиться. Словно вокруг была не память, а мутная болотная вода. Меня подташнивало, кружило.

– Доктор Лопес! – Кажется, зря я сопротивлялась и пыталась остаться тут. Без проводника можно остаться в этой кутерьме навечно. С подсознанием шутки плохи. О чем я вообще думала?

Неужели теперь потеряюсь в собственном разуме?

И вдруг все остановилось. Замерло. Я оказалась в незнакомом месте. Воздух был покрыт серой рябью, словно экран старого телевизора со слабым сигналом антенны. Судя по пейзажу – это место – предгорье, в нескольких километрах от нашего города. Когда родился брат, мы стали часто ездить сюда на пикники с родителями. Тут много туристических тропок, вот только в воспоминании место выглядит неухоженным.

Я вижу женщину. Она катит по склону коляску с новорожденным ребенком. Я не сразу узнала ее.

– Мама? – Неужели это действительно она?

Тогда, получается, в коляске – это я? Это мои воспоминания?

Взгляд потухших, на лице – никаких эмоций. Одежда – самая простая. Футболка, спортивные штаны, подошва на кроссовках отклеилась и «просит каши». Грязные волосы собраны в конский хвост. Так непривычно было видеть всегда ухоженную и модную маму в таком виде, что я не сразу поняла и осознала, что она делает.

Она просто… толкнула от себя коляску, та покатилась…

– Нет! Мама! Мамочка! –  Я кинулась к коляске, но бесполезно. Мои руки прошли сквозь нее словно сквозь дым. Я видела младенца (себя?), который лежал на спине, укутанный в застиранные тонкие простыни. Глаза были открыты, он (она? я?) морщился и причмокивал губами.

А мама просто стояла и смотрела, как коляска катится, катится… Скатившись до края склона, она перевернулась и сорвалась вниз.

И только тогда мама закричала, стала звать на помощь и побежала вниз.

Вот только к тому моменту, когда она спустилась со склона, внизу собрались несколько случайных прохожих, первыми нашедшие маленькое детское тельце.

– Быстрее, надо до ближайшей деревни донести. Там есть телефон…

– Что толку, сколько крови, она уже не дышит…

– Батюшки-святы, что делается… малютка-то еще какая…

Вспышка света, и всех их откинуло в разные стороны. А в следующий миг воздух пронзил отчаянный детский крик.