– Кругами, матушка, зовутся своеобразные собрания казаков, когда они собираются все вместе, буквально становясь в кружок, и решают различные важные вопросы… Круг – это, можно сказать, казацкий Сенат.

– Ах, я утомилась, Гришенька, от всех этих кругов, яицких казаков и их дурацких проблем! – капризно надула губы Екатерина. – Ты подсчитал уже подписи, мой друг?

– Почти, – устало отбросил кипу исписанных листов фаворит императрицы. – Я думаю, Фике, что тут будет более двух тысяч человек. Я на глаз вижу.

– Это все их казацкое войско подписалось под сей петицией?

– Думаю, что нет, государыня. В яицком войске казаков, должно быть, намного больше.

– Ну и что будем делать, Гришенька? – спросила Екатерина.

– Я думаю, нужно удовлетворить народную просьбу, – посоветовал немке бывший гвардеец. – Ежели мы сейчас челобитчиков накажем, то этим непродуманным шагом только обозлим лишний раз народ, который и без того зол. А решив дело в их пользу, ты, Фике, заслужишь горячую любовь своих подданных, прослывешь доброй и справедливой императрицей… Надо уважить казачков, надо… К тому же Бородин – лиходей, а таких, для пользы твоего блистательного правления, матушка-государыня, надлежит наказывать.

– Хорошо, Гриша, убедил, – согласно кивнула головой Екатерина. – Бери бумагу, пиши указ.

– Я?.. – замялся Орлов. – Может быть, секретаря кликнуть?

– Гриша, ты в своем уме?! – постучала холеным, вымытым до белизны пальцем по своему виску Екатерина. – И так нездоровые слухи про нас по столице ходят… Хочешь еще подлить масла в огонь?

– А кашу маслом не испортишь, матушка, – пошутил Григорий Орлов. – Царь я или не царь, в самом деле? Григорий Первый! Звучит, а?..

– Но, но! – погрозила ему пальчиком Екатерина. – Хоть ты и думаешь, что я ничего в вашей загадочной русской душе не понимаю, но от графа Никиты Ивановича Панина я кое-что слышала о предшествовавших моему правлению российских царях… Так вот, дружочек мой Гришенька, в России уже был один царь Григорий, самозванец Гришка Отрепьев, Лжедмитрий Первый… Его на Москве чернь живота лишила, на Красной площади на кострище сожгла, пеплом зарядила пушку и выстрелила!

– Не стращай, пуганые, – беспечно отмахнулся фаворит. Взял бумагу, перо и приготовился писать под диктовку. – Что писать-то, сказывай?

– А напиши-ка ты, Гришенька, вот что…

Глава 12
Тяжба

1

Всю зиму продолжалась тяжба между казаками войсковой стороны и атаманом Бородиным. Ни одна из враждующих партий не уступала. Весной, по высочайшему повелению императрицы, из Петербурга в Яицкий городок прибыл для расследования обстоятельств дела генерал-майор Потапов. Он велел казакам избрать сорок человек доверенных, которые под присягой могли бы доказать виновность атамана Бородина и его старшин. Иван Логинов, метивший в войсковые атаманы вместо Бородина, собрал сорок человек – в основном почтенных стариков, которых уважало войско, – и направил в распоряжение генерал-майора Потапова. Выборные, целуя крест, подтвердили все, что было написано в челобитной.

Генерал лично проводил расследование, допрашивал потерпевших, свидетелей, обвиняемых… Картина злоупотреблений властью и других тяжких преступлений руководства Яицкого войска вскрылась окончательно. Участь Мартемьяна Бородина была решена. Все материалы следствия были отправлены в Санкт-Петербург, там долго и нудно их рассматривали и изучали. Пока суть да дело, высокий столичный чин своей властью велел отстранить от должностей войскового атамана Бородина и еще двух старшин, наиболее повинных в злоупотреблениях, Скворкина и Акутина. Через год наконец-то пришло на Яик решение Военной коллегии: войскового атамана Бородина и двух вышеупомянутых старшин снять с занимаемых мест, лишить чинов, наград и взыскать в пользу простых казаков войсковой стороны денежный штраф.

Беднота ликовала, празднуя победу, но недолго. Генерал-майор Потапов велел казакам экстренно собрать круг и выдвинул своих кандидатов на пост войскового атамана и старшин. В атаманы он предложил… Бородина! Правда, не прежнего, Мартемьяна, а Федора, родного сына отстраненного атамана. В помощники ему – дьяка Суетина и старшину Митрясова. Старшина Иван Логинов поднял бучу среди казаков, подзуживая крикунов. Несогласные закричали, что предложенные генералом люди им не любы, а в атаманы следует выбрать самого Логинова! Пошумев и ничего не решив, круг разошелся. Генерал Потапов оставил вместо себя майора драгунского полка Новокрещенова с командой кавалеристов и на следующий день отбыл с докладом в Санкт-Петербург.

В его отсутствие майор Новокрещенов, подкупленный Бородиным, предпринял против строптивых казаков войсковой стороны крутые меры. Зачинщик беспорядков старшина Иван Логинов был арестован и сослан на вечное поселение в Тобольск, ездившие в Петербург с челобитной сотник Копеечкин и казак Ульянов отданы в солдаты. Выборных стариков – доверенных старшины Логинова – безжалостно перепороли кнутом и сослали в кандалах в Сибирь. Только старику Петру Красноштанову, тоже ездившему в столицу с челобитной царице Екатерине, удалось вовремя бежать из городка. Он стал скрываться по глухим дальним хуторам и заимкам. Власть в войске фактически вновь перешла в руки Бородина и отстраненных старшин, которые стали продолжать творить свое черное дело.

Тяжба в Яицком войске разгоралась. На смену Потапову производить следствие среди казаков в конце 1766 года приехал из Оренбурга командующий войсками генерал-майор Черепов. Это был властный и жестокий начальник. Он не стал долго церемониться с бунтовщиками, велел согнать на площадь перед войсковой канцелярией все население Яицкого городка, выкатил на середину три пушки, окружил площадь вооруженными драгунами.

– Будете у меня бунтовать, сукины дети? – закричал зычно в толпу.

– Мы не супротивники государыни и господина оренбургского губернатора, – закричали вразнобой казаки. – А Матюшку Бородина и отпрыска его в атаманы боле не хотим! Не любы они нам. И остальные старшины со своими прихлебателями – тоже.

– Пушкари, подпаливай фитили! – властно приказал самодур Черепов. – Эскадрон, к стрельбе по смутьянам и ворам готовсь!

Толпа на площади глухо охнула, дружно повалилась на колени.

– Винимся, батюшка, в своих грехах. Не вели казнить, супротивничать больше не будем! – покорно закричали безоружные казаки. Драгуны, сгоняя на майдан народ, не велели казакам брать с собой кинжалы и шашки. Не на войну, мол, идете.

Не слушая их, генерал Черепов подал знак своему помощнику, майору Новокрещенову, и тот крикнул драгунам:

– А ну-ка, ребята, поверх голов смутьянов пли!

Драгуны дали из ружей залп в воздух, а кое-кто выстрелил и в лежащих на декабрьском снегу людей. Несколько человек было убито и ранено. Казаки с женщинами и детьми вскочили на ноги и стремглав бросились с площади в переулки. Вслед им, так же поверх голов, зловеще рявкнула пушка.

– Пропадаем, православные! Ни за грош пропадаем, – в страхе кричали разбегающиеся по дворам казаки. – Побьет нас как есть окаянный Черепов…

2

До весны все притихло, но к весенней плавне опять в Яицком городке закипел глухой ропот и недовольство. Казаки непослушной стороны собирались то здесь, то там кучками, перешептывались, сердито трясли бородами, яростно сжимали жилистые кулаки. Больше всех горячился Ванька Кирпичников, который был уже в звании сотника:

– Старшины, мать их за ногу, царицын милостивый приговор похерили, под сукно запрятали! В нем ясно прописано: Матюшку Бородина со старшинами от должности отстранить, драть кнутом и навечно сослать в Сибирь-матушку, за Каменный пояс… А замест того енералы Логинова с депутатами на каторгу спровадили, стариков плетьми били, а нас ни за что, ни про что на площади картечами расстреливали!

– А ты видал ту бумагу? – недоверчиво спросил казак умеренных взглядов, некогда водивший дружбу с Бородиным, Андрей Овчинников.

– Видал, мне старшина Логинов самолично показывал, – безбожно врал Кирпичников.

– Ну так вдругорядь надо в Петербург жаловаться, – сказал Овчинников. – Ежели генерал Черепов с майором Новокрещеновым и Бородин со старшинами самоуправством занимаются, матушка-государыня им враз укорот даст, пропишет по первое число.

– А кто ж в Питер поедет, уж не ты ли, Овчина? – ехидно подковырнул его Михаил Атаров. – Поезжай, спробуй… Вон Копеечкин с Ульяновым поехали, теперя в Сибири на каторге загибаются!

– Это вопрос… – неопределенно молвил Овчинников.

– То-то и оно…

3

Жена Михаила Атарова Варвара собиралась на Пасху съездить в Оренбург, откуда она была родом, – родственников попроведать, на родительские могилки сходить. Казаки непослушной стороны, прознав об этом, дружно заявились в хату к Атаровым. Пришло шесть человек во главе с Кирпичниковым. Хозяйка подивилась столь ранним гостям.

– Мы ненадолго, – успокоил ее Кирпичников. Обратился к Михаилу. – Тут, брат, вот какое дело: порешили мы с казаками челобитную губернатору Рейнсдорпу направить с жалобой на самодурство и жестокость его посланника генерала Черепова. Мараковали вчерась весь вечер, все обстоятельно прописали, про бородинские непорядки, про самоуправство майора Новокрещенова, про декабрьский расстрел на майдане, ну и все такое… Не могла ли, слышь, твоя баба в Оренбурге писульку нашу губернатору передать, в канцелярию тамошнюю? Слых есть, она как раз в Оренбург собирается.

– А что ж не передать, передам, – живо согласилась казачка, присутствовавшая при разговоре. – Дело чай не хитрое, к писарю в канцелярию сходить… Токмо там все чиновники – сплошь воры и пропойцы, мзду с просителей немалую берут на выпивку и для семьи. Жалованья-то, видать, писарского не хватает, а рыбу в Яике им ловить запрещено… Так что, казаки, не обессудьте, а на лапу канцелярским сунуть надоть. Сколько положите…

– А уж это мы мигом, Варвара батьковна, – согласно закивал головой сотник Кирпичников. – Зараз человека пошлю по дворам, соберет, кому сколь не жалко. Гроши к вечеру будут.

Он тут же распорядился среди своих, которые слушались его неукоснительно. Молодой безбородый казак побежал выполнять его повеление.

– Ну и вы ступайте себе с Богом, мне собираться надо, – выпроводила непрошеных гостей из хаты Варвара Атарова. – Завтра утром приходите, как развиднеется. Я чуть свет тронусь.

Казаки оставили ей челобитную для губернатора и ушли. Варвара замела за ними пол в горнице, покормила малых детей – сына и двух дочек, уложила их после обеда спать. Старшие сыновья и средняя дочка играли на дворе со сверстниками.

– Пойдем на сеновал, – потянул жену из дома Михаил Атаров.

– Невтерпеж? – укоризненно взглянула на него Варвара.

– Расстаемся ведь завтра… – замялся казак. – Я скучать по тебе буду.

– Не на век, чай, расстаемся. Приеду скоро.

– Знаю, ан все одно пойдем, – не отставал Михаил. – Что ж мне без тебя, к девкам на игрища идти?

– У-у, кобель бесстыжий, только о девках и думаешь, – упрекнула казачка…

На сеновале дурманяще пахло степью, сожженной солнцем травой, плесенью и мышами. Варвара забралась на самый верх копны, под самую крышу. Здесь было темно и прохладно. Роились у небольшого оконца надоедливые мухи, сквозь прорехи крытой камышом старой кровли просачивались солнечные лучи.

Казачка быстро разделась, легла, прикрыв исподней рубахой полные, сильно отвислые, литые ядра грудей. Михаил, не раздеваясь, тяжело навалился сверху, громко засопел, прижимая к себе Варвару. Ей было неудобно и горько – хотелось не этого, а чего-то большего, красивого и радостного. Чтобы душа пела и сердце разрывалось от прихлынувших чувств на части.

– Миша! – позвала она его робко.

– Ну чего тебе? – недовольно отозвался муж.

– Ты меня любишь?

– Вот еще… что за глупости, – продолжая противно сопеть и хрипеть на ней, недовольно отозвался Михаил. – Лежи уж, не болтай чего ни попадя! Любишь, не любишь… Чай нам не по семнадцать годков, чтобы про любовь толковать.