Казаки на валу приободрились и с криками «ура» полезли с саблями наголо на фашины. Ванька Зарубин был в первых рядах. Спрыгнув на противоположную сторону городских укреплений, он смело бросился к ближайшему раскосому воину и, ловко отбив удар кривой сабли, раскроил ему шашкой череп до самого основания. Это был первый убитый им в жизни враг, и потому Чика все запомнил четко. С хрустким треском, как переспелый арбуз, голова татарина треснула под ударом оружия, прямо в Ванькино лицо ударила тугая струя крови. Враг инстинктивно схватился выронившими саблю руками за разваливающуюся на две части голову, будто хотел удержать ее на месте, не дать развалиться совсем. Изо рта его вырвался нечеловеческий, раздирающий душу вопль ужаса, как будто это кричала сама смерть. Мертвый уже татарин покачнулся на подогнувшихся ногах и грузно полетел навзничь вниз, с вала, прямо в зияющую пропасть чернеющего крепостного рва, заваленного пострелянными и сваренными заживо своими товарищами.

Защитники крепости дружным ударом опрокинули оробевшего противника в ров, стали палить им в спины из ружей и пистолетов. Вновь занявшие свои места у городских пушек канониры приготовились дать по бегущим последний смертоносный залп. Вылезавших на другой стороне изо рва татар рубили подоспевшие на выручку защитникам вала конные казаки. Остатки разбитого противника, видя полную безнадежность дальнейшего сопротивления, побросали оружие и подняли руки. Кое-кто махал нанизанными на сабли и копья белыми тряпицами, разорвав свои нижние рубашки. Еще через четверть часа все было закончено, и только заваленный трупами ров с прилегающими к нему окрестностями да горящие кое-где в городке дома и сараи свидетельствовали о разыгравшейся здесь ночью баталии.

Казаки, спустившись с вала в городок, тут же были разобраны жинками по домам. В хатах зажегся свет, казачки засуетились, рвя на полосы белые крахмальные простыни, делая раненым и увечным скорую перевязку. На валу, во рву и в степи, освещая местность смоляными факелами, почти до утра бродили и ездили на конях казаки. Достреливали или дорубливали раненых татар, собирали оружие, обшаривали сумы и кошели убитых.

В городке специальная похоронная команда собирала на валу и по улицам убитых казаков; до утра сносили всех на майдан – обширную площадь возле кирпичного здания войсковой канцелярии. Сюда то и дело подходили из городка ищущие своих казаков родственники. Отыскав среди многочисленных мертвецов своего, скорбно уносили покойника домой.

Бродивший в степи возле крепости Ванька Зарубин неожиданно нос к носу столкнулся с Мартемьяном Бородиным. Тот был занят каким-то непонятным делом, низко склонившись над телом убитого татарского витязя. Татарин был явно не рядовой, сотник или еще выше – мурза. Об этом говорили и богато расшитый золотыми узорами и замысловатым арабским орнаментом халат, и дорогие юфтевые сапоги красного цвета с загнутыми кверху острыми носами, и поблескивающее при лунном свете серебром и позолотой чеканное оружие.

Мартемьян вдруг резко взмахнул ножом и полоснул им по руке мертвого татарина. Почему по руке, Зарубин не понял. Да и зачем нужно было вообще бить ножом мертвого?

– Эй, Мартемьян, ты чего? – опасливо спросил Чика, трогая Бородина за плечо. – Чик-чика, малость умом тронулся?

– Пошел к черту, дурень! – сердито сбросил его руку с плеча Матюшка. Завернул в тряпицу и быстро спрятал что-то за пазуху.

Ванька мельком взглянул на беспалую, сочащуюся кровью руку мертвого татарина и вдруг все понял.

– Так ты, Матюшка, мародер никак?! – гневно вскричал казачонок. – Пока мы неприятельский штурм в городке отбивали и животы свои клали, ты здеся пальцы мертвым татарам рубил!.. А на пальцах знамо что – золотые кольца.

– Ну так что с того? – нагло взглянул на Ваньку Мартемьян Бородин. – Моя добыча – и баста! Что хочу, то и делаю. Да и нехристя этого я самолично срубил, в тылу под бабьими подолами не прятался, как некоторые.

Ваньке крыть было нечем. По давно заведенному казачьему обычаю все, что оставалось от врага на поле брани, считалось законной добычей победителей. Даже отрубленные с пальцами золотые кольца. Да хоть и голова, если взбредет кому из казаков взять себе на память отрубленную вражью голову!

– Ну гляди, герой, мы с тобой еще посчитаемся! – пригрозил, уходя в городок, Ванька Зарубин.

Он тогда еще не знал, что именно Мартемьян Бородин был виной постигшего Яицкий городок несчастья. Татары напали, обозленные угоном их лошадей и убийством двух пастухов. Это было первое накликанное Бородиным на Яицкое войско несчастье. Но, увы, не последнее…

Часть вторая
Раскол

Глава 8
Атаман Бородин

1

Прошли годы. Мартемьян Бородин стал войсковым атаманом, избранным на эту почетную должность казачьим кругом; Петр Скворкин, Андрей Витошнов и многие другие казаки из его бывшей мальчишеской потешной ватаги – старшинами. Наконец-то честолюбивый Бородин добился того, чего все время так жаждала его ненасытная душа – власти! Власть же открывала пути к богатству – другой его неуемной, всепожирающей страсти.

Самовольно захватив в первозданной яицкой степи огромные участки земли, он стал селить на них утекших из-за Волги от своих помещиков крепостных крестьян, дезертировавших из воинских частей солдат, беглых калмыков, отбившихся от своих орд киргиз-кайсаков и другой сброд. Мартемьян Бородин обещал им свою защиту и покровительство, снабжал на первое время кое-какими продуктами, хозяйственным инвентарем и заставлял работать на себя от зари до зари. Фактически атаман превращал всех этих людей в своих рабов, из которых выжимал все соки.

Питались бородинские невольники впроголодь, жили в землянках, шалашах или наспех сколоченных хибарах-завалюхах, шатавшихся при порывах даже несильных степных ветров. Роль надсмотрщиков выполняли казаки послушной, старшинской стороны, нанятые атаманом в городке, – в основном горькие пьяницы и бездельники вроде Митьки Лысова.

Невольники выращивали на бахчах арбузы и дыни, возделывали огороды, а кое-где и засевали пшеницей и другими злаками поля, пасли атаманский скот и заготавливали на зиму кизяки. За все это они не получали от скупого, прижимистого Мартемьяна ни гроша, а за малейшее неповиновение бывали биты плетьми или батогами. Наиболее строптивых атаманские холуи ночами отводили подальше в степь и там безжалостно рубили шашками, оставляя тела на съедение волкам. Здесь, в глухой яицкой степи, были свои законы, бородинские, волчьи!

Степные хищники, волки, хорошо усвоили повадки живущих в степи странных людей и уже не нападали на овечьи стада, не лазили в хуторах по овинам и катухам. Они терпеливо ждали в отдалении своей традиционной добычи, которую люди регулярно оставляли им в степных сыртах, ночами рубя шашками головы себе подобным. Страшные дела творились в степи, и никому из законных царских властей не было до них никакого дела.

Так атаман Мартемьян Бородин стал первым неофициальным помещиком на землях Яицкого казачьего войска. Его многочисленные поместья и хутора, разбросанные по необъятной степи, приносили крупные барыши, но вскоре Мартемьяну и этого показалось мало. Земля-землей, но была еще река Яик с многочисленными притоками и богатейшими рыбными промыслами, которая тоже могла дать большие доходы.

Правда, в отличие от дикой, бесхозной степной целины, которая хоть и считалась формально государственной, но фактически была ничья, река Яик принадлежала всему Войску, и казаки строго следили за своим рыбным богатством, не позволяя никому из чужаков к нему прикасаться. Только приписанные к Яицкому войску, служилые, коштные казаки имели законное право и привилегию ловить рыбу в родном Яике-Горыновиче. Рыбная ловля была единственным источником пополнения их семейного бюджета, не считая скудного государственного жалованья, конечно. Положенное казакам жалованье приходило из России раз в году и распределялось по дворам атаманом.

Мартемьян Бородин сразу же запустил и туда свою жадную лапу, обжуливая простых казаков непослушной, войсковой стороны, утаивая от них значительную часть царских выплат. Казаки глухо роптали, но пока терпели, – сами ведь избирали себе атамана и старшин. К тому же всех недовольных и языкастых Мартемьян Бородин приказывал безжалостно драть плетьми на майдане. А кому охота дуриком подставлять под плетки свою спину? Чай, спина не казенная!

Видя показную покорность казаков войсковой стороны, атаман обложил их незаконными поборами, штрафами и выдуманными им самим, фиктивными налогами, идущими якобы в пользу государства. Вскоре настала очередь и рыбных промыслов: Бородин стал сдавать их почти круглогодично на откуп, то есть в долгосрочную аренду, заезжим из России купцам либо своим местным предпринимателям и подрядчикам из казаков или оренбургских мещан и всяких торговых людей. Плату за аренду откупщики вносили в войсковую казну натуральную – отдавали часть выловленной в реке рыбы. Люди Бородина часть полученной рыбы, а также ценную черную икру продавали оптовикам на рынках Яицкого городка и Оренбурга. Другую часть засаливали и везли подалее – в Уфу, Синбирск, Казань, Нижний Новгород, Москву.

Из вырученных от продажи рыбы и икры денег десять с половиной тысяч Бородин уплачивал в государственную казну в форме налога, остальные обещался потратить на нужды Войска, а также распределить в виде паев казакам. Но паи год от году становились все скуднее и скуднее, а потом и вовсе пропали, войсковые нужды тоже атаманом не финансировались. Городок приходил в запустение, оборонительные сооружения постепенно ветшали и разваливались, простые казаки беднели и затягивали потуже кушаки на кафтанах и чекменях, а атаман Бородин со старшинами и немногочисленной послушной стороной жирели и обогащались на народном горе. Принуждая казачью голытьбу работать у себя на хуторах, а также на рыбных промыслах, заниматься засолкой и продажей рыбы и икры, старшины наживали до двадцати тысяч рублей в год, а атаман Бородин – и того больше.

2

Первым не выдержал скандалист и верховод всех несогласных Зарубин Чика. Где-то неделю спустя малого декабрьского багрения, увидав Мартемьяна Бородина на майдане, он не скинул традиционно в приветствии лохматой овчинной папахи. Гневно грозясь атаману жилистым своим кулачиной, не раз добре отделывавшим в детстве гладкую наглючую рожу Матюшки, Иван закричал во всеуслышание, при большом стечении городского народу:

– Атаман, с чего паи от продажи откупной рыбы отменил? Где наши трудовые, казачьи денежки? Почему старшины царицыно жалованье не додают? Почто недоимки якобы в государеву казну берешь с каждого казачьего дыма, а на самом деле свою мошну набиваешь? А ну ответствуй как ни на есть обчеству!

– Верно Чика шумит, – поддержали Ивана казаки, – справедливо!.. Давай отчет, Матюшка! Мы тебя в атаманы выбирали, мы и скинем. Не нужен нам такой атаман! Гэть!

– А ну, казаки-молодцы, взять застрельщика, – кивнул атаман своим и указал на Зарубина.

С десяток холуев послушной стороны, постоянно крутившихся возле атамана, во главе с двумя старшинами бросились исполнять его повеление. Чику окружили плотным кольцом, выбили из руки выхваченную из ножен саблю, повалили на землю, стали вязать татарским арканом. Еще с дюжину старшин и послушных кинулось на толпу, оттесняя зевак от Зарубина. Верный пес Бородина старшина Петр Скворкин выстрелил в воздух из пистолета.

– Разойдись, вашу мать, по хатам!.. Казаки, к пальбе готовьсь!

Безоружная толпа в страхе отхлынула от вскинувших дружно ружья казаков послушной стороны. На майдан из проулка с гиком и визгом, крутя над головой кривыми саблями и короткими турецкими ятаганами, вылетело десятка три конных татар и калмыков – сверхкоштных казаков – во главе со своим старшиной, которых Мартемьян подкармливал из собственных средств, используя для подавления беспорядков.

– Винимся, атаман, не вели казнить! – повалились на колени, прямо в декабрьский рыхлый снег, оробевшие горожане при виде вооруженных всадников.

Бородин дал знак, и сверхкоштные, со звоном вложив сабли в ножны, охватили полукругом центр майдана, куда атаманские холуи уже волокли связанного по рукам и ногам Ваньку Зарубина.

– Плетюганов ему всыпьте, братцы, по первое число, – объявил свой скорый приговор атаман, – чтоб остальным неповадно было!