Из канцелярии вынесли длинную дубовую скамью, уложили на нее спиной вверх связанного Чику, грубо сорвали с плеч потертый старенький кафтан и рубаху. На шею ему уселся здоровый рыжеволосый казак старшинской стороны, за ноги ухватились двое. Исполнявший роль ката, которая ему весьма нравилась, сверхкоштный яицкий казак татарин Карим Тугушев взял в руки тяжелый, с длинным змеевидным хвостом арапник. Толпа на площади глухо ахнула, когда страшный арапник молниеносно взвился вверх, со свистом рассек морозный декабрьский воздух и с силой захлестнул обнаженную мускулистую спину казака. На теле несчастного тут же отпечатался широкий кровавый рубец. Зарубин-Чика дернулся всем телом, заскрежетал от боли зубами, но стерпел, не крикнул. На крепко закушенных губах его под усами показалась кровь. Второй удар перечеркнул спину крест-накрест. Чика опять громко заскрежетал зубами – аж слышно было на площади. Черные цыганские глаза его полезли из орбит, в уголках глаз показались слезы.

– Держися, Чика, мы с тобой! – не удержавшись, крикнул из толпы казаков, подбодрил друга верный Тимоха Мясников.

– Кто кричал, шайтан? А ну-ка выходи, мало-мало, турма пайдеш! – направили коней на толпу татары с калмыками. Но Мясникова и след простыл: прикрытый товарищами, он поспешил вон с площади.

Экзекуция продолжалась. Арапник в руках палача Тугушева все так же зловеще свистел, сдирая со спины Ваньки Зарубина клочья белой, не загорелой кожи. Вся спина покрылась уже кровоточащими красными полосами. Чика, перестав скрежетать зубами, грязно матерился, посылая проклятья Матюшке Бородину.

– Отольются тебе, иуда, казачьи слезы! Будет ужо тебе, каиново племя! Будет!.. Чтоб тебя черти в пекле на вертеле поджарили, поросячий отросток! Чтоб тебе в задницу кол вошел, а во рту твоем поганом вышел! Чтоб у тебя ноги отсохли и ты на двор до нужника не ходил, а под себя гадил! Чтоб у тебя загребущие руки отвалились и ты чарку с горилкой до блевотного рыла своего не донес! Чтоб у тебя на шее зоб вырос, на спине – горб, а на лбе – хрен жеребячий! Чтоб ты до утра не дожил, а твою матерю сатана на косогоре тискал…

В толпе на площади от слов Зарубина смеялись казаки и стыдливо прикрывали расшитыми утирками рты казачки. Мартемьян Бородин побагровел от злости. Подлетев к татарину, резко выхватил из рук его арапник, сам заработал им по исполосованной, окровавленной спине Зарубина. Атаман хотел выбить из уст истязуемого мольбы о пощаде, крик боли, но в ответ на удары по-прежнему летели только отборная площадная брань и проклятия.

Глава 9
Начало Яицкой смуты

1

Тимоха Мясников этим же вечером осторожно поскребся в оконницу, затянутую бычьим пузырем, неказистой, бедной хатенки Михаила Атарова. Открыла ему Мишкина жинка, красивая молодая оренбургская казачка Варвара.

– Чего надо? – строго спросила она, как и все городские хозяйки опасавшаяся за своего супруга: как бы не влез, дурень, в крамолу против войскового атамана, видевшая во всяком пришлом госте смутьяна и разбойника, особенно в Тимохе – лучшем дружке битого только что на майдане Зарубина.

– Мне бы Михаила Родионыча на пару слов… – робко замялся на пороге казак.

Михаил вышел на голос из горницы в накинутом на плечи нагольном тулупе и в шапке, поманил Мясникова на улицу.

– Пойдем на двор, Тимофей. В хате сидеть – жарко от печки. Запаримся.

Тимоха охотно направился вслед за Михаилом, во дворе зашли за старую баню, присели на чурбаки под раскидистой старой вишней. Закурили трубки.

– Видал, что Бородин вытворяет? – без обиняков начал Тимофей Мясников. – Сегодня Чику выпорол, завтра и до нас черед дойдет… Совсем обнаглел, собака!

– А что сделаешь? – безнадежно глянул на собеседника Михаил. – У них, у старшин, сила, а у нас что?

– Врешь, Михаил, – не согласился Тимоха, – это нас, войсковых – сила, потому что мы – народ! А народ завсегда прав… А их, старшин и псов их верных, сколько? Горсть… Их смести – нечего делать! А прогоним Матюшку Бородина со старшинами – нам воля! Нового атамана изберем, своего, войскового, из бедных. И старшин – тоже. Жалованье по справедливости распределять учнем, и паевые деньги за откуп рыбных промыслов – тоже.

Михаил повертел с сомнением головой, глухо признался:

– Старики спрашивали надысь у атамана за откупа… Он говорит, что дела у откупщиков – купцов и подрядчиков – идут худо, рыбы почти нет, цены на рынках в связи с конкуренцией астраханских купцов падают, денег едва на погашение государственной пошлины хватает.

– Брешет, сукин сын! – гневно ударил кулаком по коленке горячий Мясников. – То-то он со старшинами как сыр в масле катаются… Деньжата, значится, есть, токмо не про нашу честь! Делегацию в Оренбург снаряжать надо. С челобитной губернатору.

– Это дело, – обрадовался Михаил, что Тимоха не призывает бунтовать. – Только в Оренбург писать бесполезно, там среди чиновников в губернской канцелярии у Матюшки все схвачено. Купил он все оренбургское начальство с потрохами!.. Лучше петицию в Петербург послать, самой государыне. А в челобитной все обстоятельно прописать о лихоимствах Матюшки… Вот только кто напишет?

– Я в грамоте – ни в зуб ногой… – признался Тимоха. – А давай к Якову Почиталину сходим. У него сын-малолетка Ванька большой мастак в писарском деле.

На том и порешили.

У Якова Почиталина они застали опередивших их Максима Шигаева и Петра Тамбовцева. Жестокая расправа с авторитетным среди бедноты Иваном Зарубиным переполнила чашу терпения казаков, всколыхнула весь городок. Казаки непослушной, войсковой стороны решили действовать.

В доме престарелого Якова Почиталина собрался своеобразный штаб недовольных. Малолетнего сынишку хозяина Ваньку усадили за стол в кухне, сунули ему в руку перо и бумагу, велели писать челобитную матушке-императрице. Каждый подсказывал что-то свое, поправлял товарища, спорил. Иван Почиталин несколько раз переписывал документ, когда, наконец, к полуночи, не был совместно сочинен окончательный вариант.

В челобитной подробно перечислялись все прегрешения и злоупотребления Бородина и верных ему лиходеев-старшин, красочно описывалась сегодняшняя расправа над Иваном Зарубиным, убийства в степи невольников, воровство казачьего жалованья и сокрытие от казны средств, полученных от купцов и подрядчиков за откуп рыбных угодий. Казаки просили позволить им переизбрать войскового атамана и старшин и взыскать с Бородина и его подручных неустойку в пользу Войска за невыплаченное жалованье и рыбные паи.

2

На следующий день ряды несогласных пополнились: узнав о составленной казаками челобитной царице Екатерине, старшина Иван Логинов, сочувствовавший простым казакам, предложил собрать по городку подписи, а кто не знает грамоты – пускай ставит крест. Всем эта идея понравилась, и старшине Логинову торжественно вручили челобитную, чтобы он первый приложил к ней свою руку. Иван Логинов призвал своих приятелей, сотника Копеечкина и казака Ульянова, также недовольных лихими деяниями атамана Бородина и старшин, и они втроем за неделю обошли весь городок, собирая подписи казаков непослушной стороны. Всего набралось около двух тысяч восьмисот подписей.

Через несколько дней, в конце декабря, тайно созвав круг, казаки выбрали делегацию в Питер из трех человек во главе с мудрым, степенным и рассудительным отставным казаком Петром Ивановичем Красноштановым. В делегацию вошли все те же Копеечкин и Ульянов. Челобитчикам по быстрому собрали на дорогу харчей, денег – по двадцать копеек с дыма, – теплую одежонку, заседлали добрых коней в розвальни, и на Святки делегация, помолясь Богу, не спеша тронулась в столицу империи.

Пока суть да дело, в городке случился еще один инцидент: на майдане опять по приказу Бородина выпороли двух непослушных, страховидного казака Ивана Бурнова и Варфоломея Добрякова, отказавшихся от наряда на дальнюю атаманскую заимку, куда он регулярно отправлял казаков из городка стеречь своих, работавших там на засолке рыбы невольников. Бурнов с Добряковым ссылались на то, что опоздают на большое зимнее багрение, которое начиналось 6 января, на Крещение… Исполнял приговор все тот же казак, татарин Карим Тугушев, заделавшийся штатным палачом при атамане.

Недовольных, затаивших лютую обиду на Бородина, в городке прибавлялось. Пользуясь тем, что главный заводила, верховод и атаман голытьбы Зарубин Чика лежит пластом у себя дома после жестокой экзекуции на майдане, бразды правления недовольными взял в свои руки старшина Иван Логинов. Развернув кипучую деятельность против атамана Бородина и верных ему старшин, Логинов добился того, что его выбрали атаманом большого зимнего багрения.

Глава 10
Зимнее багрение

С утра на Крещение весь лед реки Яика напротив городка был усеян собравшимися на багрение казаками. Каждый сидел в небольших санях, в которых была запряжена всего одна лошадь. Поперед всех – атаман Логинов. Он прохаживается не спеша вокруг своих саней, пробует сбрую, похлопывает по загривку лошадь. Возле него верхом на лошадях – следящие за порядком казаки. Среди них и Митька Лысов – ему, чем бить тяжелым багром подо льдом рыбу, лучше исполнять полицейскую службу!

Иван Логинов нарочно испытывает казачье терпение, то вдруг зачнет шутковать: вскочит как оглашенный в сани и поднимет для сигнала руку. Кто-нибудь из нетерпеливых рыболовов сорвется враз с места, думая, что сигнал для начала багрения атаманом дан. Ан не тут-то было. Логинов, захохотав, спрыгивает с саней на лед, дает отбой ложной тревоге. А рванувшего с места казака наметом догоняют верховые дозорные, рубят с остервенением шашками сбрую на его упряжи и багры. Митька Лысов, злорадно оскалившись, порет провинившегося рыболова нагайкой по спине, выбивая из его старого овчинного тулупа тучи пыли.

– Ты гляди, Митька Лысов что творит, курва, – обратился Михаил Атаров к стоявшему рядом в своих санках Ивану Кирпичникову. – Выслуживается перед атаманом, кат.

– И правильно делает Митрич, – пожал плечами вислоусый Кирпичников. – Знай, казуня, свое место, не суйся поперед батьки в пекло.

Иван, как и остальные казаки, сгорает от нетерпения, ожидая сигнала к началу багрения. Алчно поглядывает вдаль, куда предстоит скакать по льду Яика несколько верст. Там – места для подледного лова рыбы, или «етовы» по-местному.

Михаил Атаров только неопределенно покачал головой и ничего больше не сказал. В принципе, Кирпичников прав: нарушать казачий порядок никто не должен. За нарушение – кара! Так было всегда, испокон веков, еще до начала монголо-татарского владычества…

Михаил переминается от холода с ноги на ногу, хлопает себя руками в больших лохматых волчьих рукавицах по бокам. В санях у него – орудия лова: железная пешня, лопата, острия двух багров. Деревянные составные шесты крепко привязаны к задку саней. Каждый шест длиной до десяти сажен, чтобы можно было достать до самого дна реки, где в яминах спит зимующая в Яике рыба.

Рыбные лежбища еще с осени тщательно разведаны и отмечены казаками. Это и есть «етовы». И нужно поспешить поперед всех, успеть занять самый богатый «етов». Обскачешь в бешеной гонке остальных – быть тебе этой зимой с рыбкой! Нет? Не обессудь, ничего не поймаешь. И тогда семья пойдет с протянутой рукой под церковь, а сам – в батраки к старшинам или Матюшке Бородину! А семья у Михаила Атарова большая: пятеро детей, мал-мала меньше. Двое сыновей и три дочки. Попробуй, прокорми такую ораву!

Атаман Логинов несколько раз подавал ложные сигналы к началу багрения, забавлялся сам и тешил своих конных «опричников». Громче всех ржал нахальный Митька Лысов, видя, как бросались к саням по ложному сигналу изнемогающие от ожидания рыболовы. Ему, как и его товарищам, беспокоиться было нечего: за свою полицейскую службу они все равно получат долю из общего войскового котла в конце рыбалки, или «удара», как называли лов рыбы казаки.