С Удетом не соскучишься, но Цукмайер никогда не говорит с ним о войне – вместо этого они при встрече выпивают. Вот и сейчас они переходят с шампанского на коньяк. Удет с удивлением замечает, что многие гости бала – в медалях и нашивках: «Только посмотри на этих болванов». В предыдущие годы Бал прессы имел более гражданский вид, а теперь, очевидно, военное прошлое снова в почете. Даже Удет надел самый важный из своих орденов: Pour le Mérite – «За заслуги». Но поскольку он не любит делать то, что делают все, то прячет его в кармане. «Знаешь что, – предлагает он Цукмайеру, – давай спустим брюки и свесим голые задницы с балюстрады ложи».

Алиса и Эми тут же настораживаются. Они не сомневаются, что мужчины способны на многое, особенно когда они пьяны и подбивают друг друга на дело. И в самом деле, приятели без промедления снимают подтяжки. Но Алиса отлично знает свою роль в таких ситуациях: она умоляет обоих не устраивать скандал, и мужчины, не успев потерять лица, перестают раздеваться.

Уже за полночь начинают бродить догадки, будто рейхсканцлером будет назначен Гитлер. Арифметика здесь простая: если Гинденбург наконец захочет вернуть правительство хоть на сколько-то стабильную парламентскую основу, но при этом ни при каких обстоятельствах не задействовать в этом СДПГ, то, по сути, единственным партнером для него и Папена остается НСДАП. Гитлер, однако, как он ясно дал понять, не собирается довольствоваться министерским постом, будучи лидером крупнейшей фракции рейхстага. Либо он претендует на пост канцлера, либо остается в оппозиции. Все или ничего.

От этих мыслей на балу не становится веселее: гости хоть и танцуют, и пьют, как прежде, но в воздухе витает неприятное чувство, будто грядет нечто непредвиденное, что коснется их всех. Царит странное наигранное веселье. Между тем уже давно воскресенье, и Удет приглашает Цукмайера и двух его спутниц к себе домой на продолжение. Его броский, словно с рекламного щита, «Додж» припаркован перед залами Зоопарка. На морозе Удет кажется трезвым, но все понимают, что это не так. Цукмайер с женой предпочитают взять такси. Только Эми и матери Цукмайера хватает смелости сесть в машину, а потом они будут наперебой рассказывать, что на самом деле не ехали, а летели по улицам.

Квартира Удета заставлена трофеями из стран, где он побывал на съемках. В прихожей – чучело носорога, голова леопарда и несколько оленьих рогов. Есть даже тир, и некоторые газеты уже писали, будто Удет выбивает пулей сигарету изо рта друзей, слепо ему доверяющих. Но это для джентльменских вечеров; сегодня же Удет ведет гостей в небольшой бар, который он оборудовал для себя, так называемый «пропеллерный бар», и развлекает дам анекдотами из пилотской жизни и кинобизнеса. Время от времени Цукмайер снимает со стены гитару Удета и исполняет несколько своих застольных песен – совсем как когда он бродил по берлинским пивным, пытаясь заработать на еду в амплуа бродячего певца.

Веселые, но далеко не безмятежные утренние часы – как-никак, на деле они прощальные. Цукмайер и Удет встретятся вновь лишь однажды. В 1936 году Цукмайеру уже потребуется немалое мужество и доля безрассудства, чтобы отправиться из своего дома под Зальцбургом в Берлин. Нацисты не забыли, как эффектно он высмеивал военных в «Веселом винограднике» и «Капитане из Кёпеника», и уже давно внесли его пьесы и книги в списки запрещенных. Но Цукмайера не переубедить, и он все равно едет на встречу с друзьями-актерами – Вернером Краусом, Кете Дорш и Эрнстом Удетом. Последний не устает называть себя аполитичным, но через три месяца после Бала прессы он вступил в НСДАП и сделал карьеру в министерстве авиации под предводительством старого командира эскадрильи Геринга.

Эта печальная встреча в маленьком, неприметном ресторанчике станет последней. Они еще раз предаются воспоминаниям, после чего Удет призывает друга как можно скорее покинуть страну: «Уезжай куда глаза глядят и не возвращайся». На вопрос Цукмайера, почему же сам он остался, Удет отвечает, что полеты – это его все, и рассказывает об огромных возможностях в качестве пилота, которые ему предоставляет работа на нацистов: «Мне отсюда уже не выбраться. Но однажды за нами всеми придут слуги Сатаны».

В ноябре 1941 года Удет застрелится в собственной квартире в Берлине. Геринг обвинил его в неудачах люфтваффе в битве за Британию: кто-то ведь должен стать козлом отпущения. Прежде чем покончить с собой, Удет пишет красным мелом над кроватью обвинение Герингу: «Железный^[31], ты бросил меня!»

Нацисты выдают его смерть за несчастный случай; Цукмайер узнает об этом, уже будучи в изгнании на своей ферме в Вермонте. Известие, как он позже вспоминает, не выходит у него из головы, пока он наконец не садится за письменный стол и за каких-то три недели не пишет первый акт пьесы «Генерал дьявола» – истории харизматичного генерала люфтваффе, который презирает Гитлера, но служит ему из необъяснимой любви к Германии и полетам. Война закончена – пьеса готова. Один из самых громких успехов Цукмайера.

* * *

Кадиде Ведекинд здесь не по себе. Поток гостей несет ее через бальные залы, Кадидя горда собой: в свои 21 она уже среди приглашенных гостей, литературных знаменитостей. Но ей не нравится толкучка в проходах. Ей комфортнее оставаться на заднем плане. Кадидя предпочитает наблюдать со стороны, чем пробиваться через толпы людей.

Подобная застенчивость не свойственна кому-либо в ее семье. Родители, Тилли и Франк Ведекинд^[32], принадлежат к числу самых выдающихся личностей немецкого театрального мира и никогда не прочь устроить спектакль. Отец, умерший в 1918 году, был неутомимым провокатором, театральным берсерком, любимой мишенью которого становилась чопорная благопристойность добропорядочных бюргеров. Для него не существовало ни одной запретной темы, которую бы он не вывел на подмостки: проституция, аборты, онанизм, садизм, гомосексуальность. Он обладал неизменным талантом устроить скандал на пустом месте. Даже друзья не знали спасения от его вспышек гнева. Тилли была очень востребованной актрисой на протяжении многих лет: главным образом она появлялась в пьесах мужа, блистая в роли Лулу Ведекинд, раскованной импульсивной девушки, которая ради своего удовольствия издевается над мужчинами так же, как позволяет мужчинам издеваться над собой. Вместе Тилли и Франк могли бы наслаждаться жизнью театральной пары, вызывающей одновременно восхищение и страх. Но приступами яростной ревности Ведекинд превратил жизнь своей жены – а значит, и свою собственную – в ад. Дважды он доводил Тилли до попытки самоубийства. В итоге она овдовела 15 лет назад.

Сестра Кадиди, Памела, на пять лет старше нее и унаследовала некоторые особенности темперамента и таланта родителей. С юных лет ей комфортно на сцене, она обладает хорошим голосом и любит исполнять песни отца – как и он, под лютню. У нее есть все, чего не хватает Кадиде: смелость, предприимчивость, напористость. «Памела, – однажды запишет Кадидя в дневнике, – очень сильная и невероятно талантливая личность; мне же приходится скромно стоять в сторонке».

После смерти отца в 1918 году Памела и Кадидя познакомились в Мюнхене со старшими детьми семейства Манн – Эрикой и Клаусом. Они жили почти по соседству, от одного дома до другого – не больше получаса пешком. Сестра и брат Манны были очарованы способностями Памелы и сразу же в нее влюбились. Кадидя была еще слишком юна и не могла равняться с остальными. Втроем они образовали развитое не по возрасту трио, немного пугающее взрослых, и замахивались на все более смелые щегольские жесты. Клаус, пользовавшийся макияжем и не скрывавший своей сексуальной ориентации, обручился с Памелой в 1924 году и за две недели написал камерную пьесу «Аня и Эстер», полную аллюзий на лесбийскую интрижку между Памелой и Эрикой. Особой ценности в пьесе не было – всего лишь набросок, а не хорошо продуманное произведение: пара воспитанниц интерната погрязает в меланхоличных поисках любви и смысла жизни. Но Густаф Грюндгенс, один из величайших театральных талантов страны, был в восторге и прислал страстную телеграмму, убеждая всех троих поставить молодежную пьесу вместе с ним и проехать с ней по всей Германии.

Пьесу беспощадно разгромили: критики не простили сыну великого Томаса Манна ни одного его юношеского греха. Но театральная сенсация ему только на руку, все билеты распроданы. Стремительные события в жизни детей поэта, а также их труднопостижимые эротические связи подогревали любопытство публики, тем более что Эрика вышла замуж за Грюндгенса, хотя его, как известно, больше привлекали мужчины. В течение нескольких недель все четверо мелькали на страницах всех журналов и бульварных газет: они дергали за ниточки, а издания танцевали, как марионетки. Кто или что могло бы воплотить дикие, ненасытные и безудержные 1920-е лучше, чем этот ménage-à-quatre?^[33]

Кадидя не в состоянии и не хочет гнаться за темпом жизни своей сестры. Даже их мать, которую все реже приглашают на большие сцены и важные роли, вязнет в любовных интрижках. Какое-то время фаворитом Тилли был Удет – летчик, которого Кадидя заметила в ложе издательства «Ульштайн». Цукмайер, сидевший рядом с Удетом, тоже время от времени навещал ее мать. Кадиде тогда было 12 лет, и Цукмайер играл с ней в ковбоев и индейцев. Она нападала на него, как только он появлялся в полутемном коридоре, прыгала с бельевого шкафа ему на шею с длинным кухонным ножом в руке, чтобы снять с него скальп. Однако вот уже несколько лет ее мать состоит в постоянных отношениях с врачом, по совместительству писателем, по имени Готфрид Бенн. Тилли от него без ума, но Бенн держит ее на расстоянии. Когда же у него наконец находится для нее время и он приглашает ее на свидание, Тилли взволнована, словно девочка. Она даже получила водительские права, купила маленький кабриолет «Опель» и ездила летом с Бенном на природу. Однажды к ним присоединилась дочь Бенна Неле, и Кадидя быстро нашла с ней общий язык.

Но Кадиде совсем не нравится этот угрюмый Бенн. Однажды ей довелось побывать в его берлинской квартире на углу Белль-Альянс-штрассе и Йоркштрассе, где он также принимает пациентов. Безусловно, он интересный человек, но все равно вызывает у нее отвращение. В целом она ничего не понимает в отношениях между Бенном и ее матерью. Однажды, когда она без предупреждения вернулась домой глубокой ночью, во всех комнатах горел свет, но никого не было видно, пока из спальни матери не вышел Ханс Альберс^[34].

Подобные интрижки ей неинтересны. Кадидя мыслит иначе, она хочет быть хорошим человеком, хочет облегчать жизнь другим. Однако зачастую ей не хватает на это энергии; она не понимает, откуда у других берутся силы каждый день ходить на работу. Это было для нее проблемой уже в школе, а еще больше – когда она поступила в художественную академию в Дрездене в 1928 году. Учителя твердили, что она сможет стать выдающимся художником, если будет больше работать. Но ей это дается ох как тяжело: самодисциплина и трудолюбие – не самые ее сильные стороны, и она это отлично знает.

Наиболее счастливой она чувствовала себя во время каникул в Аммерланде на Штанбергском озере. У подруги ее матери, актрисы Лилли Акерманн, там есть дом, и несколько лет назад Кадидя регулярно проводила там время, предаваясь мечтам или играя с Георгом, сыном Лилли. На тот момент ему было всего 10, но Кадидю это не смущало. Вместе с ним по своей прихоти она основала империю под названием Калумина: здесь, в этом царстве грез, все наконец-то будет так, как ей кажется верным. Ее воля – закон, поэтому Георг со своими друзьями короновали ее как императрицу Каролу I. Вместе они придумали флаг и конституцию, а Георга назначили начальником генерального штаба – ему предстояло создать армию. Так пролетело три недели. Снова встретившись на следующих каникулах, они продолжили трудиться над своим придуманным миром.