– Подумала, папа. Потому и ухожу. Не хочу, чтобы о нас с ним болтали разное…

– Не хочешь! – укорил отец. – Болтовни боишься? А человек огня не испугался. Эх ты! – Он забрал у дочери чемоданчик. – Пошли!

Но Марта не двинулась с места.

– Я и без вещей уйду.

– Уходи! – Озолс бросил чемоданчик на траву. – Ты сбежишь, а мне куда? Тоже бежать? Христа ради к людям проситься? Обо мне ты хоть подумала?

Марта в нерешительности молчала.

– Дождись, по крайней мере, пока он на ноги встанет, – испуганно оглядываясь на окна, торопливо добавил Озолс. – А я тем временем, глядишь, под крышу заберусь.

– Хорошо, – согласилась Марта. – Я останусь. Пока не снимут бинты. Но больше – ни дня!

Дверь в комнату Рихарда была открыта, Озолс заглянул. Лосберг, выпростав из-под одеяла забинтованные руки, медленно разгибал и сгибал пальцы.

– О, господин Лосберг, вы уже совсем молодцом!

Стараясь не стучать протезом, Озолс вошел в комнату, почтительно присел на краешек стула рядом с кроватью.

– У меня нынче тоже удачный день, – похвалился он. – С плотниками поладил, обещают до зимы под крышу подвести.

– Что-то вы рано расхрабрились. Побереглись бы, – заботливо заметил Рихард.

– Я‐то что… Вот вам досталось. Беда… – А мне – только трубку пришлось выкинуть. Дыму наглотался на всю жизнь. Надо спешить. И так стесняем вас – неудобно.

– О чем вы говорите? Ваша дочь лечит меня лучше всяких врачей.

Озолс удовлетворенно хмыкнул, не спеша извлек из кармана лист бумаги.

– Вот, была страховая комиссия. Так ничего и не установила. А в поселке думают, что это поджог.

Рихард удивленно посмотрел на старика.

– А что, разве сложно? Подкинул паклю на чердак – и все. Тлеет себе помаленьку, а сам уже далеко. И концы в воду.

Лосберг задумчиво прищурился, словно не решаясь разгадать намек.

– Кому вы помешали?

– Да, видно, уж помешал. Рассчитался кто-то сполна.

Рихард долго молчал, затем многозначительно проговорил:

– Может, вы и правы. В душе человеческой есть очень глубокие тайники.

Поздно вечером Зента, управившись с делами, сидела на кухне. В очках, в наброшенном на плечи теплом платке, она склонилась над Библией, шепотом повторяя сотни раз читаные строки. В окно стучал дождь, шумел, гулял, неистовствовал ветер. В доме было тепло, потрескивал огонь в плите. Зента так увлеклась, что не слышала, как открылась дверь. Остановившись на пороге, Артур – в мокром брезентовом дождевике, с чемоданчиком – улыбаясь, смотрел на мать. На лучики морщин вокруг глаз, на рано побелевшие волосы, на загрубевшие в работе пальцы, бережно листающие пожелтевшие страницы. Подошел, осторожно обнял ее за плечи.

– Сынок! Наконец-то… – Она вскочила, радостно захлопотала. – Раздевайся, ты же совсем мокрый. А я как знала: картошки наварила, рыбы нажарила.

– Хорошо! – Артур блаженно потер над огнем руки. – Хорошо все-таки дома.

– Конечно, хорошо, – согласилась мать. – Пивца свежего выпьешь?

– Да уж налей. – Жестом фокусника он достал из чемоданчика новенькие пивные кружки – расписанные, сверкающие глазурью, – поставил их на стол.

– Ой, какие славные! – обрадовалась Зента. – Заработок-то не весь потратил?

Парень не ответил, вновь склонился над чемоданчиком.

– А это тебе, – в руках у Артура была добротная шерстяная кофта.

– Ну зачем ты?.. – укоризненно проговорила мать. А руки невольно потянулись к подарку, глаза засветились радостью.

– Носи на здоровье, теплая. – Скрывая смущение, он бодро принялся за еду. – Ну, какие новости? Ты не болела тут?

– Некогда болеть, сынок. Я ведь теперь в коптильне работаю.

Артур удивленно опустил ложку:

– Ну? Открыли все-таки?

– Там и Айна, и Магда… Да чуть ли не все наши женщины.

– Как платят?

– Очень даже неплохо.

– Я видел, Озолс уже дом налаживает? – как бы невзначай поинтересовался сын.

– Кремень – человек, – уважительно ответила Зента. – Из такой передряги вышел – и на ногах.

– А где они живут?

– Все там же, в Лосбери, – помедлив, ответила мать.

Артур отодвинул тарелку. Спросил, стараясь казаться спокойным:

– Что… и Марта? До сих пор там?

– Ну а где же им еще быть? – мягко возразила она. – Господин Лосберг, говорят, еще в постели. Как же ей за ним не поухаживать? Сам подумай. Нищими остались бы, если бы не он.

Артур поднялся из-за стола, походил по комнате, взял фуражку.

– Я пойду, мама.

– Куда?

– К Рихарду.

– К Рихарду?

– Надо пойти навестить, – отводя глаза, пробормотал он. – Все же неудобно.

Зента недовольно качнула головой, стала собирать посуду.

– Что я могу? – с горечью сказала она. – Был бы отец – не пустил бы. А я… – и вдруг попросила: – Не ходил бы ты, сынок, не унижался…

Он думал долго, тяжело. Все же упрямо сказал:

– Пойду!

Выйдя из дома, Артур решительно двинулся было в сторону Лосбери, но, не пройдя и сотни метров, неожиданно сбавил темп – сомнения, по всей видимости, тревожили его душу. Он низко опустил голову, вглядываясь себе под ноги, словно там была не твердая земля, а зыбкое болото и каждый неосторожный шаг мог оказаться гибельным. Именно в этот момент его заприметила Бирута.

– Артур! – окликнула она. Девушка возвращалась, видать, откуда-то издалека – ее туфли были основательно покрыты пылью. – Вы когда вернулись? Только что? А где же мой? Небось, в трактир завалился?

Артур невольно залюбовался ею: в простой крестьянской одежде, с ярким румянцем на тугих щеках, Бирута была мила и женственна. И еще подумалось, что Лаймону с такой девушкой, наверное, значительно проще.

– Как же – в трактире… Прямо из лодки, в обнимку с будущим тестем…

Румянец на щеках девушки стал еще ярче.

– А ты туда? – показала она взглядом в сторону Лосбери. – Ох, и скучала она здесь без тебя – все уши мне прожужжала.

– И все обо мне? – с горькой усмешкой спросил он. – А, может, еще о ком?

– Не глупи! – рассердилась Бирута. – Поменьше сплетни слушай. У нас тут наболтают с три короба…

– Уже болтают? – насторожился Артур. – О чем?

– Вот – мужики! – фыркнула Бирута. – И Лаймон такой же вредный. Попробуй станцуй с другим хоть разок – башку нагнет, что твой бык, глазищи выпучит – и в драку. – Девушка сменила тон и назидательно заключила: – Ты не суши голову дурью. Иди к ней разберись, не маленькие.

Море было по-осеннему хмурым. Дул резкий ветер, грозно шумел вершинами сосен. Над дюнами с криками носились чайки, Марта и Артур медленно, молча шли по берегу. Потом он сказал, видимо, продолжая начатый разговор:

– Скажи отцу, что я помогу с домом… Если, конечно, он захочет.

– Спасибо, Артур.

Они прошли еще несколько шагов молча.

– Как теперь с университетом будет? – спросил он. – Тоже погорел?

– Вот именно, погорел, – невесело усмехнулась Марта. – Не брошу же я отца.

– Значит, так и будете у Рихарда жить?

– А где же еще? Ему сейчас тоже помочь надо.

– Да, конечно… – как-то сдавленно сказал Артур. И вдруг остановился, порывисто обнял ее. – Я люблю тебя! Слышишь? Ты моя жена! Ты сама захотела ею стать. И я не могу… понимаешь? Не хочу, чтобы ты жила в чужом доме. Рядом с ним.

– Артур, глупенький… Пойми – я не могу сейчас уйти. Это крайне непорядочно. Я должна остаться, пока не снимут бинты. Это мой долг.

– А если их еще год не снимут? – невольно вырвалось у него.

– Я останусь, пока не снимут бинты, – твердо повторила Марта. – Если ты считаешь меня женой, зачем же обижаешь ревностью? Почему требуешь, чтобы я платила неблагодарностью человеку, который спас моего отца? И для тебя сделал не так уж мало.

– Конечно… – неуверенно протянул он.

Девушка сочувственно посмотрела на него, быстро наклонилась, звонко чмокнула в щеку:

– Ладно, мне пора.

– Уже уходишь? – Артур взял ее руку, сжал в ладонях.

– Надо.

– Вечером встретимся?

– Конечно.

Артур обнял ее, с пытливой тревогой долго смотрел прямо в глаза. И, не поцеловав, отпустил.

Марта читала в своей комнате, когда раздался негромкий стук в дверь.

– Разрешите?

Она подняла голову и, к своему удивлению, увидела на пороге Рихарда. Он был в элегантном, сшитом по последней моде костюме, который все же не слишком украшал его бледного, осунувшегося, с лицом, покрытым едва затянувшимися шрамами.

– Ну, как я вам нравлюсь? – нарочито бодро спросил он.

– Зачем вы встали?

Лосберг криво усмехнулся:

– Вероятно, чтобы освободить вас от добровольного заключения.

– Рихард, ну зачем вы так…

– Бросьте… Я же вижу – вы рветесь отсюда, как птица из клетки. И даже ухитряюсь не обижаться. Но вы не ответили на мой вопрос – как я вам нравлюсь?

Она отложила книгу, натянуто улыбнулась:

– По-моему, все в порядке. Вам даже к лицу эти шрамы.

– Ну разумеется. – Он подошел к зеркалу, с отвращением разглядывая себя. – Шрамы украшают мужчину. Посуда бьется к счастью… Какой только ереси не напридумывали себе люди в утешение! Заметив лежавший на подзеркальнике большой кусок янтаря, взял его и восхищенно сказал: – Какой редкой красоты камень. Откуда он у вас?

– Подарок.

Рихард взглянул на нее, потом снова поднес янтарь к глазам, рассматривая мошек, замерших навеки в прозрачном заточении. И сказал задумчиво:

– Да, все мы, как эти мошки в янтаре… Замурованы – каждый в своей судьбе. А что если попробовать вырваться? Взять и сломать эту красивую прозрачную гробницу.

Марта внимательно взглянула на него:

– Не надо ничего ломать, – и отобрала у Рихарда камень.

Он понимающе усмехнулся:

– Вы всегда как будто насторожены со мной. И холодны, как айсберг. А я, кажется, придумал, как вас слегка растопить. У вас есть немного времени?

Марта замялась, взглянула на часы:

– Откровенно говоря, совсем немного.

– Подарите мне это «немного».

Красное авто промчалось по живописной лесной дороге, и вскоре они сидели на веранде уютного, пустынного в этот час загородного ресторанчика. Веранда висела над гладью озера, над самой водой. К перилам подплывали лебеди, Марта просовывала им сквозь решетку кусочки хлеба.

– Видит бог, меня так и подмывает прыгнуть туда, чтобы получить свой кусочек счастья. – Лосберг налил в свою рюмку коньяку.

– Рихард! – укоризненно сказала она. – Вы же обещали…

– Умоляю, не портите нашу последнюю встречу, – полушутя-полусерьезно ответил он.

– Вы просто сумасшедший. Для чего я вас лечила?

– А для чего лечат осужденного на смерть? Для того, чтобы привести приговор в исполнение. Я поднимаю этот бокал за вас, Марта! За мою чудесную исцелительницу. Кстати, почему бы вам не перевестись на медицинский факультет? Пока не поздно. У вас определенно талант…

– Рихард, а какой факультет закончили вы?

– Философский, – почему-то ожесточаясь, буркнул он и выпил коньяк. От нее не ускользнула перемена в его настроении.

– И какую же наивысшую истину вы постигли на своем философском?

Он на секунду задумался, вновь наполнил рюмку.

– Рихард!

– Вы напрасно беспокоитесь, я не рассыплюсь из-за этой капли. Истину? Пожалуй, самую важную. Каждое утро напоминай себе: перед тобой вся жизнь – целый день. Проведи его как следует, – он перехватил ее насмешливый взгляд, насупившись, добавил: – И еще: в этом мире справедлив не тот, кто прав, а тот, кто может утвердить свою правоту.

– То есть сила – это и есть наивысшая истина?

– А вы видели когда-нибудь, чтобы побеждал слабый? Впрочем, есть одна слабость, перед которой беспомощна любая сила. – Рихард многозначительно усмехнулся. – Но это уже из другой области. За вас, Марта!

Она зябко повела плечами, откровенно посмотрела на часы.