Кухарка бросилась к плите, подала блюдо с жарким, Она делала мужу какие-то предостерегающие знаки, но тот, словно ничего не замечая, продолжал:

– Говорят, молодой Лосберг хочет в газете напечатать про твоего Артура.

Хозяин с грохотом отшвырнул тарелку:

– Что ты заладил, как попугай, – твой Артур, твой Артур! В сваты, что ли, нанялся?

Петерис пожал плечами:

– Да я что? Люди говорят.

– Люди, – зло передразнил Озолс. – Поменьше сплетен таскай.

– Кто, я?

– Ты, именно ты. Дурак!

Петерис изменился в лице, отодвинул тарелку, медленно поднялся:

– Ну, спасибо, хозяин, накормил.

– Дурак и есть дурак, – уже не владея собой, повторил Озолс.

Петерис хотел что-то ответить, открыл было рот, но решительно вмешалась Эрна: подошла к мужу вплотную, едва слышно проговорила:

– Убирайся!

Тот побагровел, посмотрел на жену налитыми кровью глазами, грубо оттолкнул в сторону.

Муж уже давно был за порогом, а Эрна все стояла, охваченная предчувствием беды – гнетущая тишина воцарилась в комнате. Наконец, ни на кого не глядя, глухо проговорила:

– Ладно, мне коровник чистить.

– Иди, – так же глухо согласился Озолс. Он подождал, пока захлопнется дверь, раздраженно повернулся к дочери: – Ну вот что, дочь… мне все это надоело!

– Что именно, отец? – Марта побледнела, но говорила спокойно и с достоинством.

– Пора бы за ум взяться – не девчонка уже. Ладно, детьми бегали…

– А что изменилось?

– Соображать надо. Даже глупая птица, и та свою пару знает. Не сватается ворон к голубке.

– Артур не ворон, отец. Он человек, и ты напрасно…

– Да делай что хочешь! Ты уже взрослая. Только сердце кровью обливается. Думаешь, мне добра жалко? Мне тебя, дурочку, жалко. Да и не простит он тебе ни ума твоего, ни богатства. Сам же первый когда-нибудь и попрекнет.

– Не меряй всех на свою мерку, отец. – Девушка порывисто поднялась из-за стола и бросилась вон из комнаты. Озолс испуганно крикнул вслед:

– Марта, вернись!

Она выбежала на крыльцо и едва не столкнулась с Рихардом.

– А, спасительница. Здравствуйте! – приветливо кивнул он. – Я теперь в молитвах поминаю вас вместе с Артуром. – Заметил ее расстроенное лицо, смущенно умолк. – Простите…

Марта молча прошла мимо, направилась в сад. Рихард растерянно топтался на крыльце.

– Вы ко мне, господин Лосберг? – спросил вышедший вслед за Мартой Озолс.

– Да, но… я, кажется, некстати?

– Ничего, проходите.

Они вошли в кабинет Озолса.

– Нелегко растить девочку без матери, – вздохнул хозяин. – Так чем могу быть полезен?

– Да все история с этой яхтой. Вытащить мы ее вытащили, а идти на ней нельзя, мачта сломана. Отбуксировать надо в яхт-клуб. Не дадите на пару дней моторку?

– О чем разговор? Мы же соседи. Как здоровье вашего отца?

– Спасибо, немного лучше. Все-таки морской воздух ему на пользу. Так когда можно взять лодку?

– Хоть сейчас.

– Вы очень любезны. – Заметил на столе фотографию Марты, потянулся к ней. – Вы позволите? У вас очень красивая дочь, господин Озолс.

Якоб взял фотографию из рук гостя, вгляделся, растроганно ответил:

– Молодые все красивые, – самодовольно улыбнулся. – А ведь похожа на меня, а?

Тишину и теплынь подарила в тот год рыбакам ночь праздника Лиго. По берегу реки пылали костры, озаряя воду багряной рябью, вокруг них веселились кто как мог. Пели, пили, плясали, с визгом и хохотом гонялись за девчатами, чтобы по обычаю похлестать их стеблями осоки по голым ядреным икрам.

Старики кучками стояли поодаль, качали головами, похмыкивали завистливо, сожалели о своей ушедшей поре. Возле одного костра затеяли хоровод, заталкивая в круг парочки, обрученные поселковой молвой. Там сейчас выплясывал Лаймон со своей Бирутой – быстроглазой, бедовой дочкой Фрициса Спуре. Бирута незаметно подмигнула ему, он ей – оба кинулись в стороны, втащили в круг Марту и Артура. И еще неистовей заскакал, загорланил хоровод, проча жениху с невестой совет да любовь, да еще дюжину детей впридачу.

– Вот Озолс везучий, черт! – посмеивались старики. – Какую красавицу вырастил.

– Да уж… На женихе не прогадает. Будьте уверены, такого отхватит…

– Так вон же он, жених. Гляди, как выплясывает.

– Выплясывает-то лихо. А вот выпляшет ли – вопрос. Плесни-ка лучше пивка.

С тихой, задумчивой улыбкой любовалась сыном Зента и печалилась, наверное, что не видит его отец. А там, у костра, уж новая затея: парни с гиканьем прыгали через огонь. Красивая эта забава – удалая, широкая. Будто на крыльях взлетают над пламенем парни, а в награду им – восторженный визг, восхищенные девичьи взгляды, а кому и поцелуй в двух шагах от костра, где ночь надежно спрячет этот маленький грешок.

– Эй, Марцис, чего стоишь? Бороду опалить боишься?

– Отяжелел после свадьбы. Бывало, перед своей Элгой орлом летал.

– Да разве это костер! – презрительно сплюнул Марцис. – Мальчишкам прыгать.

– Ах, тебе мало? Ладно, уважим.

В костер полетели сучья, обломки досок, плавник – в минуту пламя взметнулось до неба.

– Заставь дураков богу молиться, – насмешливо заметил Марцис. – Теперь на этом огне только грешников жарить.

– Все вы такие, – засмеялись девчата. – До свадьбы – хоть в огонь, а уж после…

– А ты? – азартно шепнула Лаймону Бирута. – Мог бы?

– Конечно, – серьезно ответил он. – Только как бы к ангелам не угодить: – И обернулся тревожно, заметив, что Артур отошел в сторону, напружинился для разбега. – Эй, ты! – Лаймон загородил дорогу. – Жить надоело? Иди утопись – не так жарко будет.

– Да я пошутил, – отмахнулся Артур.

Он пошел обратно – расслабленно, медленно, и Лаймон успокоенно отвернулся. Но тут Банга сорвался с места и в сумасшедшем разбеге понесся к пылавшему костру.

Марта не вскрикнула, только губу закусила. Все замерли, будто оцепенели, Артур взлетел и, даже казалось, на мгновение завис над бушующим огнем. В следующую секунду раздался дружный восторженный вопль – все бросились к герою. Кто-то хлопал его по дымившей рубахе, кто-то совал кружку.

– Награду ему! Награду!

– Да ну вас, – со смехом отталкивал кружку парень. – Еще загорюсь от такой награды, пожар будет. – А сам искал взглядом Марту.

– Да он не за ту награду старался. Только получить боится.

Марта смотрела на Артура – и такое восхищение светилось в ее взгляде, такой призыв, что Бирута не выдержала, с усмешкой шепнула:

– Прикрути фитиль. Сама сейчас вспыхнешь, – незаметно показала глазами на стоявшего неподалеку Озолса. Марта нехотя потупилась.

И все же Артур получил свою награду, когда все разбежались по лесу искать загадочно неуловимый цветок папоротника. Вздрагивая от каждого шороха, озираясь на перекликающихся в темноте парней и девчат, они с Мартой прижались к сосне, замерли в пугливом, трепетном поцелуе.

Может, потому и не отыскивается никогда этот удивительный цветок, что вместо него люди видят только глаза любимых.

Глава 3

Красное авто промчалось по аллее и остановилось возле дачи Лосбергов. Это был солидный, внушительный двухэтажный особняк с просторной верандой, выстроенный в суровом вкусе Курземского побережья: необработанный булыжник, черепица, дерево крутого янтарного цвета.

Из большого окна, раскрытого в кабинете на втором этаже, было видно, как Рихард прощался с тремя вышедшими из машины айсаргами – теми, что были на поминках в доме Банги. Старик Лосберг недовольно поморщился, глядя на них, и отъехал в кресле-каталке от окна.

– Что у тебя может быть общего с тем субъектом, который тебя чуть не утопил? – сердито встретил старик вошедшего Рихарда. – Он же позорит форму айсарга. Ничего себе, защитник порядка! – Несмотря на болезнь, лицо Карла Лосберга светилось насмешливым умом и властной силой.

Рихард ласково коснулся отцовского плеча:

– Они помогут мне перегнать яхту в клуб.

– Слава богу, что ты ее сломал. Лезть в море, не умея плавать! Легкомыслие, достойное желторотого юнца. А ты… Пять лет провел в Мюнхенском университете. Чему ты там учился? Дай мне сигару!

– Твой врач взял с меня слово…

– Лучше бы он взял слово, что ты не будешь волновать отца. Сигару!

Рихард достал из ящика сигару, протянул отцу.

– И объясни, наконец, почему ты до сих пор околачиваешься здесь, когда в Риге столько дел? – спросил раздраженно отец.

– Не волнуйся, с продажей прядильной фабрики я все уладил. Хотя и считаю, что это очередная ошибка.

Карл Лосберг переменился в лице:

– Ты еще молод судить о моих ошибках.

Но Рихард досадливо перебил:

– Это хуже, чем ошибка. Сворачивать производство, вывозить капитал за границу – прости, папа, но… сегодня это предательство.

Впервые старик с интересом и в то же время сочувственно посмотрел на сына:

– Оставим громкие слова, сынок. Я хорошо помню девятнадцатый год, когда эти оборванцы захватили власть. Не хочу еще раз остаться нищим.

– И я не хочу. Но не собираюсь и бежать. Готов драться, если понадобится.

– Боюсь, уже поздно, сынок. Когда корабль тонет – бессмысленно тонуть вместе с ним, хотя жест может получиться красивым.

– Вот тут ты, пожалуй, прав. Если капитан – растяпа, недолго и угодить на дно. У нашего уважаемого президента Ульманиса замашки маленького фюрера, но, увы… только замашки. Сейчас Латвии, как никогда, нужна крепкая власть. Железный кулак.

– Понятно, – кивнул старик. – Курс корабля тебя устраивает, но не нравится капитан.

– А кому он нравится? Я имею в виду людей мыслящих…

– Ты ошибаешься, мой мальчик. И очень. Доктор Ульманис далеко не так прост, как кажется тебе и… – Карл Лосберг выдержал паузу, закончил: —…и некоторым твоим «мыслящим» друзьям, с которыми ты встречаешься в доме адвоката Крейзиса.

Рихард изумленно взглянул на отца, с усмешкой покачал головой:

– Ты неплохо информирован, папа…

– Приходится приглядывать за ребенком. Так вот, о капитане… Не так он прост, наш уважаемый господин Ульманис, если сумел затронуть самую звучную струну у латышей – их национальные чувства.

– Ну, затронуть каждый дурак сумеет, дело нехитрое.

– Не скажи… – Старик, наконец, раскурил сигару. – Он не только затронул – он играет. Дешево, балаганно, но многим эта музыка ласкает слух. Как же – президент в гостях у крестьян, пьет у них на свадьбе. Любой латыш может позвонить президенту по телефону домой. Театральная, конечно, роль, но достаточно эффектная. Под аплодисменты.

Рихард брезгливо скривился:

– А если попросить этого актера со сцены?

– Боюсь, не получится. Те, кто мог бы это сделать, за вами не пойдут. Они ведь тоже «мыслящие», им не нужен второй Ульманис. Остальные… Мне очень жаль, сынок, что ты снова оказался в компании этого прохвоста, адвоката Крейзиса. Будь осторожен, Рихард. Их «Гром и Крест» ^[4] – опасная политическая авантюра. Держись подальше! – старик начинал заметно волноваться.

– Поговорить с умными людьми всегда интересно. Тем более, что…

– Держись подальше! – все более раздражался отец. – Твое призвание – честная коммерция. И – все!

– А мне этого мало, отец. Понимаешь? Набивать деньгами мешки… и потом ломать голову, куда их запрятать… Прости, но я убежден, что способен не только на это.

Отец гневно стукнул кулаком по подлокотнику кресла:

– Какие мешки? Сопляк! Да ты хоть один лат заработал? Сам, без моей помощи? Как ты смеешь!..

Он вдруг задохнулся, схватился за грудь. Рихард испуганно кинулся к нему:

– Папа! Что с тобой? Папа…

Лицо Карла Лосберга все наливалось и наливалось мертвенной бледностью, пальцы рук, что вцепились было в подлокотники, – Рихарду почему-то вдруг припомнилось, как он хватался за борт тонувшей яхты, – все слабели и слабели пока, наконец, не отпустили свою последнюю опору, голова безвольно откинулась набок.