– Простите, если я не вовремя. И без приглашения. Обычно я так не делаю, но… возможно, это старомодно, но я решила, что нужно познакомиться с соседями и угостить их пирогом. Точнее, кексом. Я приготовила его сама.

Она подняла блюдо выше.

– Надеюсь, вы любите вишнёвый кекс? Я всё утро его пекла и украшала.

Мысленно я даже усмехнулся.

То малиновый кекс, то вишнёвый.

Если честно, мне не хотелось сегодня видеть никаких гостей, но Эсфирь без сомнений впустила девушку в гостиную. Слишком уж она хотела позвать кого-нибудь в гости, а тут такая милая девушка с таким милым пирогом и такой милой вишенкой.

– Хотите чаю? – предложила Эсфирь. – Я умею заваривать очень вкусно.

Девушка даже чуть покраснела.

Она отдала блюдо Эсфирь и замялась.

– Ох, нет, спасибо, я всего на минутку. И мне не хочется вас стеснять… вы меня не ждали, я понимаю. Но я живу одна и порой… знаете… порой не к кому обратиться, если вдруг что-то… хочу завести друзей… извините, если это выглядит как-то не так…

Она закусила губу, захлопала длинными ресницами и шагнула в гостиную, после чего протянула мне хрупкую бледную руку.

– Простите, я не представилась… Меня зовут Анастасия Баженова. Я приехала из Петербурга, ищу работу, снимаю дом напротив, договорилась со знакомыми. Мы с вами уже встречались… вчера.

– Алексей, – представился я и пожал руку девушки.

Тёплую и мягкую, с аккуратными розовыми ногтями.

– Я знаю, что вы Алексей Бринер, – закивала она, задержав рукопожатие и крепче стиснув мне ладонь. – По всем каналам про вас говорят, а у вашего дома дежурят журналисты. К тому же, меня сначала проверила ваша охрана у входа. Сложно не заметить, что тут живёт знаменитость. Когда я увидела вас на улице, то поняла, как мне повезло жить рядом с вами. Если вдруг что-то случится, то вы меня спасёте.

Она рассмеялась лёгким и звонким смехом, опять кокетливо поправила очки. На её щеках появился румянец смущения.

И тут вдруг я заметил, как на лбу и подбородке девушки проявились еле заметные шрамы, а потом сразу же исчезли. И если бы я не был сидархом, то даже не заметил бы этого. Но я заметил. И шрамы были не простые, а магические.

Не знаю, что случилось с этой девушкой, но с ней точно было что-то не так.

Мне пришлось улыбнуться.

– Рад познакомиться, и спасибо за пирог.

– Я тоже очень рада познакомиться, Алексей. Но мне пора, тороплюсь на собеседование… – Девушка наконец отпустила мою руку.

Затем обратилась к Эсфирь.

– Пока, Эсфирь! Ещё встретимся! Ты такая милая!

Эсфирь помахала соседке рукой и понесла блюдо с кексом в столовую, но как только я закрыл за девушкой дверь, то сразу же крикнул:

– Не ешь это! Даже не вздумай!

Она высунулась из столовой.

– Но он так вкусно пахнет… и там такая вишенка… и сама соседка такая милая… разве тебе она не понравилась? Очень красивая.

Но для меня это были вообще не аргументы.

– Мы попросим Азель испечь тебе пирог. Ей я больше доверяю, чем какой-то соседке с улицы.

Я быстро прошёл к телефону, что стоял на тумбочке в гостиной, и набрал заученный наизусть номер.

– Это Бринер. Соедините с Жаном Николаевичем, – попросил сразу, как только на другом конце провода ответили. – Код триста, пять, ноль.

Как только секретарь генерала Чекалина подключился, я быстро попросил его:

– Проверьте одного человека. Анастасия Баженова, лет двадцати, приехала из Петербурга, знакома с хозяевами дома напротив меня, арендует их жильё. Ищет работу. Маг Пути Эреба.

Жан Николаевич был, как всегда, немногословен, но обещал проверить быстро.

Положив трубку, я услышал недовольный голос Эсфирь за спиной.

– Ну почему ты такой подозрительный? Нас наконец-то любят люди… человек пришёл с угощением, а ты… – Она вздохнула и неожиданно спросила: – А если бы Виринея тебе кекс предложила, ты бы отказался?

Я нахмурился, представляя себе, как Виринея снова предлагает мне кекс. Отказался бы я? Да ни черта подобного.

– Давай без обид, – урезонил я Эсфирь. – Но надо быть осторожнее. К тому же, кто у нас пророк? Ой, это же ты. Так что лучше скажи мне, что ты видела в осколках будущего насчёт этой соседки?

Эсфирь поморщилась.

– Я ничего не вижу насчёт соседки. Вижу, что она очень милая, и мы ей нравимся. И она не такая мрачная и не носит топор, как твоя Виринея. Но больше… ничего не вижу. Осколки молчат.

Эсфирь растерянно посмотрела на меня и пожала плечами, а потом снова с обидой поморщилась:

– А ты был с ней невежлив. Видимо, привык, что сначала к тебе должны с топором явиться, да? А вдруг она обиделась и больше не придёт? Вот я бы на её месте обязательно обиделась! Она, наверное, нас теперь ненавидит!..

***

В то же время в доме напротив

Анастасия вернулась и захлопнула дверь.

Милая улыбка тут же исчезла с её лица.

– Сволочь ты, Бринер.

По его смазливой физиономии она сразу поняла, что её угощение пробовать он не собирается, как и не собирается с ней сближаться.

Там была глухая и непробиваемая стена.

Его ничего не пробрало: ни милая улыбка, ни смущённый румянец, ни беззащитность, ни расстёгнутая верхняя пуговица блузки, ни предложенный кекс.

А ведь в пироге ничего плохого не было. Просто корж из пекарни на окраине города. Дорогой корж из дорогой пекарни – не подкопаешься. Выглядит как домашняя выпечка.

Но Бринер не повёлся, и Анастасии пришлось повременить с предложением, от которого он не сможет отказаться. Был риск, что всё же откажется, если сильно наседать.

Он хитрый и предусмотрительный.

Да, придётся подождать.

Анастасия посмотрела в окно из гостиной на дом напротив.

Ну ничего. Это не проигрыш, а лишь разведка, мягкая и нежная, шоколадно-вишнёвая. Бринер всё равно никуда от неё не денется, а она и не таких неприступных мужчин цепляла и гнула под себя.

Да, это Коэд-Дин, но слабый Коэд-Дин, у которого есть уязвимости.

А ещё у него такая замечательная сестрёнка, которой не хватает тепла и друзей. Бедный ребёнок остался без родителей, а Коэд-Дин суховат и годится лишь для роли цепного пса. Не хватает Эсфирь нежной и тёплой материнской руки.

А тут она, Анастасия – такая милая. Очень милая.

– Всё идёт по плану, папа, – прошептала она. – А ты пока и дальше продолжай прикрывать меня от его сестры и её дара. Девчонка смышлёная и талантливая пророчица. Но всё же она не сильнее Волота.

Анастасия улыбнулась.

Её отец снова переродился и теперь пребывал в теле мага Пути Истис. Причём, он уже второй раз стал пророком, поэтому сила этого Пути должна была увеличиться, а значит, отец справится с какой-то маленькой девочкой, и она ничего не сможет увидеть.

Ни в осколках будущего, ни у себя под носом.

Отец не рассказывал Анастасии о своих планах и о том, сколько кругов и перерождений ему нужно пройти, чтобы набрать силу каждого Пути. Но она знала, что он не остановится ни перед чем.

И уж тем более ни перед Эсфирь или Коэд-Дином.

И даже если Бринер что-то заподозрит, то не сможет ничего накопать. Анастасия была чиста, как младенец, с идеальным прошлым. Дом она арендовала у самих хозяев, очень милые люди, а по совместительству послушники Волота и потомки горных некромантов.

Так что пусть Бринер копает, хоть носом роет вокруг неё и вынюхивает.

Ничего не накопает.

Она повернулась к нежити, которая сейчас стояла в гостиной, готовая к любым приказам. Но ничего приказывать Анастасия пока не стала. Слишком рано суетиться.

Бринер должен всё проверить и убедиться, что его соседка – чистая и добрая девушка, пекущая пироги и читающая книги по искусству. Он должен созреть. Понадобится лишь время и мягкая девичья улыбка.

А терпения и «милоты» Анастасии было не занимать.

***

Назавтра утром мне позвонил секретарь генерала Чекалина.

– Баженова Анастасия Эдуардовна чиста, как капля росы, – сообщил он, опять немногословно, зато метафорично.

Он быстро и коротко рассказал её биографию: родилась в Петербурге, маг Пути Эреба, родители аристократы, голубая кровь, отец – некромант, мать – алхимик. Дочь – единственный их ребёнок. В друзьях – столичная интеллигенция. В свет девушка выходит редко, ни в каких скандалах не замешана, не замужем, скромная, образованная, с манерами.

Единственное, что выбивалось из её ангельского поведения – то, что в десять лет она внезапно явилась на Бал Мёртвых, который проходил в пригороде Петербурга. Десятилетние дети не участвуют в ритуалах некромантов, поэтому её не пропустили, и девочка ушла ни с чем.

Это всё, что она «натворила» за всё время.

Теперь же, после учёбы в столичной академии искусств, девушка искала работу художником-оформителем. В Петербурге ей не повезло, зато в Изборске обещали место в галерее художеств, вчера она ходила на собеседование. Приняли.

Всё.

Я нахмурился и положил трубку.

«Чиста, как капля росы»…

Возможно, я параноик, но Абубакара всё-таки на разведку надо отправить: пусть проверит, что там у неё за жилище и чем девушка занимается. Я был бы, конечно, не против, если бы Эсфирь завела друзей. Ей одиноко, она скучает по родителям.

Например, сегодня мне нужно идти и надолго, придётся опять оставлять Эсфирь одну. С охраной, но одну.

Абу, конечно, составит ей компанию, но он фантом. А девочке нужны настоящие живые люди.

– Ты уходишь, да? – печально спросила у меня Эсфирь, когда я накидывал чёрный пиджак и поправлял галстук (без зеркала, наугад).

– Мне нужно попрощаться с хорошим человеком, – вздохнул я.

Она тоже вздохнула, понимая, что я говорю про Семёна Троекурова.

– Я тоже хочу попрощаться, – начала проситься со мной Эсфирь, но я в очередной раз ей отказал: мне не хотелось тащить десятилетнего ребёнка на кладбище.

Да, сегодня был не самый приятный день.

Я отправлялся на похороны Семёна Троекурова. И чтобы ускользнуть из собственного дома спокойно, пришлось выходить через заднюю дверь и быстро садиться в вызванный по телефону дилижанс, чтобы обойти журналистов.

Мне обещали, что к вечеру решат эту проблему, иначе не будет тут никакой жизни.

На местном кладбище было много народу – в основном знакомые из других городов и друзья самого профессора Троекурова, его родственники. Были и учителя из Петровской Академии, пришёл даже ректор.

А вот у самого Семёна друзей не было. К нему прибыл только его отец, сын профессора Троекурова. Невысокий и неповоротливый толстяк в очках, маг Пути Прагма.

Пока близкие родственники прощались с Семёном, я стоял поодаль и наблюдал. Некоторые пришедшие частенько косились на меня – узнавали в лицо, но подходить всё же не решались. И слава богу. Я пришёл искренне попрощаться с хорошим парнем. А ещё считал, что в его смерти, какой бы она ни была, есть и моя вина. Если бы я тогда не отправил его искать менталистов, то он был бы жив.

Да, возможно, он бы влез в какое-нибудь дерьмо потом, с таким-то характером, но это бы случилось позже.

А сейчас Семёна – того, прошлого Семёна – больше нет. И я был готов помогать профессору Троекурову и его новому механическому внуку, поэтому поклялся скрывать их секрет и защищать, что бы ни случилось.

Гроб оставался закрытым всю церемонию.

Когда его опускали под траурную музыку, многие заплакали. Похороны есть похороны – они и сто лет назад были такими же. Скорбь, черные одежды, потеря. И даже несмотря на то, что ярко светило июньское солнце, пели птицы и пахло цветущими яблонями, день казался мрачным.

Когда я выражал соболезнования отцу и деду Семёна, оба поблагодарили меня. Отец – со слезами на глазах, а вот дед частенько посматривал на часы, будто боялся куда-то опоздать.

Затем он дождался, пока поток соболезнующих пройдёт, и отвёл меня подальше.