– Узнаете в своё время. Пока предпочту держать это при себе.

– Уже восемь, – устало прикрыл глаза врач. Конец одного безумного дня лишь предвещал ещё более тяжёлый назавтра. – Что с нашим делом?

Александр хитро улыбнулся и кивнул в сторону спрятанного погреба:

– Думаю, нам пора всё разузнать.

Глава третья
Рябь в пересохшем колодце

Многие жители лагеря до сих пор не понимают истинных масштабов произошедшего, теша себя верой в чудесное спасение и счастливый финал. Просто потому, что мы такие существа: слабые, пугливые, прячущиеся за иллюзорным рвом в замке из отрицания. Какими бы крошечными ни были шансы на удачный исход, каждый в глубине души уверен: ему-то точно повезёт. Уж ты не проиграешь, если поставишь всё на красное, не заболеешь раком, девушка случайно не забеременеет, а твоя, естественно, абсолютно гениальная во всех аспектах бизнес-идея обязательно выгорит и принесёт многомиллионную прибыль. Ты же не один из тех неудачников, что попираются на парковках торговых центров и в переходах метро. Они-то дураки, пьяницы и отбросы, но ты не такой! Нет! Ты умнее, хитрее или удачливее, а может, и всё сразу! С тобой такое просто невозможно, да?

Мне приходилось сообщать людям о кончине их близких, но абсолютно каждый раз есть крохотный промежуток времени, когда разум яростно отрицает реальность. По пути до морга мы твердим себе, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и пока не увидим бездыханное тело, ничто не сможет полностью убедить нас в правдивости трагедии.

В первые дни после катастрофы я рассказывал очнувшимся раненым о случившемся и ни один из них не верил, нарекая меня то лжецом, то психом. Людям не нужна была правда, в которой от человечества остались жалкие крупицы, обречённые умирать от радиации, болезней и голода. Нет, они хотели удобной байки, в которой это всё – масштабный социальный эксперимент или, на крайний случай, единичная бомбёжка одного города. Но однажды наступает точка невозврата, когда необходимо решить: открыть глаза или погибнуть. И вот сейчас мы в этом самом моменте. По возвращении в лагерь мне придётся окунуть их в реальность с головой. И боюсь представить, в каком саморазрушительном отчаянии окажется и так израненный разум, когда ему придётся признать всю ту безжалостную истину, которую мы узнали прошлой ночью. Не будет подмоги, отдыха, припасов или лёгкого решения. Спасти нас сможем только мы сами, и цена будет непомерно высока.

Нам удалось подключить портативную радиостанцию к вышке в обход военных. Самодельная система работала на одном лишь честном слове, и шифрование не позволяло слушать переговоры солдат, однако обычные волны поймать получилось. Эфир разрывался сообщениями, объявлениями и мольбами на самых разных языках со всего мира: русский, английский, немецкий, испанский, китайский и в один момент даже какой-то прерывисто-певчий, походивший на что-то из тибетской семьи. Всю ночь мы переключали частоты, стараясь перевести симфонии из жутких помех в осмысленные разговоры. Первое относительно внятное, что мы поймали, – был эфир с самопальной радиостанции из Воркуты. Радиация до них пока не добралась, однако температура за окном уже опустилась ниже нуля. Продукты в городе кончились неделю назад, начались грабежи и разбой. Бедняга, ведущая трансляцию, рассказывала, что прилетела на неделю погостить к родственникам. Оставила мужа с детьми дома, в столице. Её плач, её отчаяние. Никому не пожелаю услышать подобное… Но было и множество других: китаянка, постоянно спорящая с каким-то мужчиной, судя по звуку, где-то в подземке; испанец-матрос, плывущий из Лиссабона в Сан-Луис на круизном корабле вместе с тремя тысячами беженцев; мужчина, читающий своим детям оригинал Гамлета, в подвале дома в Рейкьявике.

К утру нам удалось по крупицам собрать толику происходящего на руинах мира. Вся западная, южная и восточная Россия, Штаты, Европа, Китай, Индия и Аравия оказались полностью выжжены и затоплены радиацией. При том, самые разные языки называли настолько огромные цифры фона, что нахождение на улице, даже в защите, означало смертный приговор в течение нескольких часов. Нам, действительно, несказанно повезло, ведь за месяц радиация уже успела окутать половину Центральной Азии, север Африки и Канаду. Южное полушарие, как и предполагалось, оказалось незатронуто основным катаклизмом. Двадцать миллионов беженцев шли пешком через Гватемалу и Панаму, ещё минимум пять спускались по Африке и, наконец, сотни тысяч наших сограждан бежали на восток, надеясь обогнать заражение и достичь Охотского моря, откуда, по слухам, отбывали эвакуационные корабли в Индонезию. Вообще, слухов об эвакуации было неприлично много, но почти все они оставались непроверенными и опровергались другими вещателями. Кроме одного.

Переломным стал экстренный круглосуточный эфир из Таиланда, пойманный нами перед рассветом. Благодаря ему стало окончательно понятно: на севере не выжить. Уже через несколько месяцев температура в полушарии опустится до минус тридцати, а на экваторе застынет в районе нуля. Выращивать еду и жить станет возможно лишь на юге, куда продолжит пробиваться достаточно света и тепла. И что важнее, мы узнали о первом достоверном пути спасения: десятки кораблей курсировали из Бангкока в Австралию и на острова. У нас впервые появилась конкретная цель, а значит – злополучная надежда.

Надежда. Могущественное, опасное и коварное чувство, словно бушующий в старом камине огонь. Она растекается по венам, подобно наркотику, заглушает все сомнения и тревоги. А если переборщить – её укол электрической искрой пронесётся сквозь мозг, заряжая чрезмерной уверенностью в собственной избранности. Она может дать силы в критический момент, но убивает столь же болезненно, как ломка. Хотел бы я, чтобы нами двигало более взвешенное чувство, но, к сожалению, выбирать не приходится.

21 июня, Н. Небоходов

* * *

Старый армейский грузовик трясся по просёлочной дороге – каждая выбоина отдавалась выстрелом в пояснице. На стыке рукава и проймы разошёлся шов, в спину поддувал влажный ветер. Николай убрал тетрадь в привычный карман. Рядом трое бойцов заливались смехом над какой-то совершенно нелепой историей сержанта, включавшей в себя гору выпивки и сотрясение мозга. А напротив врача сидел средних лет лейтенант, угрюмо изучая лес за обочиной.

– Док, вы же впервые на выезде? – офицер обратил внимание на Николая.

– Угу, – буркнул врач, глядя на оставляемую колёсами колею. – А что? У вас принято разыгрывать новичков?

По салону прокатился смешок: сержант перескочил на новую небылицу о подпольном боксёрском клубе во время его срочной службы.

– Вы разве не должны быть в лазарете? – в голосе лейтенанта проскользнула недоверчивая осторожность. – Слышал, с пациентами что-то серьёзное.

– А ваш сержант разве не должен быть на гауптвахте за свою пальбу?

– По возвращении – сразу туда и отправится.

– Вот и я, по возвращении тут же на работу, – беседовать не было никакого желания, все мысли занимали волнения о грядущих поисках потенциальных лекарств.

– Полковник предупреждал, что с вами могут быть проблемы. Мне есть о чём переживать?

Николай молча бросил на офицера раздражённый взгляд. Поспать перед отъездом так и не удалось – организм работал исключительно на адреналине. Чертовски хотелось курить. Доктор придвинулся ближе к краю кузова и, высунув голову, вдохнул бодрящий холодный воздух. Колонна из трёх машин, грузовика и двух бензовозов, въехала на пригородный холм. Лес по краям дороги плавно перетёк в поросшее дикой травой и сорняками поле. Пробивающийся сквозь толщу облаков свет белыми нитями падал на пожухшие растения: похоже, избалованные летние культуры оказались не готовы к резкому похолоданию.

– Это же… – привстал с места один рядовой, испуганно тыча пальцем в даль за полем.

– Да, это граница зоны, – нахмурился лейтенант, всматриваясь в высохшие, побуревшие деревья всего в паре километров, и обернулся к подчинённым. – Что по фону?

Хихиканья и разговоры вмиг стихли, один из солдат кинулся к сумке с дозиметром:

– Всё в норме! – облегчённо констатировал парень, однако безопасные значения на счётчике нисколько не снизили градус охватившего всех волнения.

– Забираем всё так быстро, как можем, и тут же сваливаем! При малейшей угрозе – сразу уезжаем, – отчеканил лейтенант. Солдаты, переглянувшись, молча согласились.

Грузовик остановился у заправки на самой окраине города, и семеро пассажиров вылезли наружу. Гостей встретили несколько брошенных на парковке машин да сломанная вывеска, ранее информирующая о ценах за литр.

– Неужели полковник думает, тут что-то осталось? – почесал затылок один из бойцов, оглядывая станцию. – Как по мне, тухлый номер!

– Здесь есть цистерна, отделённая от остальных: резервный запас для машин местного аэропорта, – перебил лейтенант приказным тоном. – Даже если основное топливо слили – она будет полной. А теперь живо за работу, тащите шланги и насос!

Двое рядовых, тяжело кряхтя, принялись выгружать увесистое оборудование.

– И много в ней должно быть? – поравнялся с офицером Николай.

– Двадцать тысяч литров, почти два бензовоза, – взмахами поторапливал солдат лейтенант. – Но этого всё равно недостаточно.

– Сколько у меня времени?

– В лучшем случае час. Поторопитесь.

– Надеюсь, нам обоим повезёт, – Николай оглядел кажущиеся дикими окрестности и сфокусировал взгляд на жилом районе неподалёку.

– Эй, док, – офицер снял с пояса рацию и протянул врачу. – Будьте на связи и готовы в любой момент драпать сюда что есть мочи!

Николай кивнул и, забрав передатчик, быстро зашагал к навевающим тоску пятиэтажкам. Хотелось верить, что в ближайшей аптеке найдутся необходимые препараты. «Есть же!» – «Запускай!» – донеслись довольные крики сзади. Похоже, хотя бы прогнозы насчёт топлива оказались верны.

Некогда шумные дворы обесцветились, переняв серость окружающих зданий, и лишь пустующая детская площадка до сих пор выделялась своими, пусть и облезшими, но красками. Ржавые цепные качели тихо поскрипывали на ветру, пробуждая воспоминания о попытках сделать солнышко, а вытоптанное прямоугольное поле так и манило сыграть с дворовыми в футбол. Пройдя несколько кварталов, Николай завидел на углу одного из домов выключенное табло в виде зелёного креста. Распахнутая настежь дверь предвещала недоброе. Войдя внутрь, врач обнаружил перевёрнутое вверх дном помещение: вырванные из комодов ящики были свалены в углу, а линолеум устилали осколки разбитых витрин. Подчистую опустошённые шкафы в складской чётко давали понять, что здесь ловить нечего. Точно в таком же виде Николай обнаружил и вторую, и третью медицинские лавки. С каждой неудачей сердце в груди колотилось всё быстрее, а ноги уносили всё дальше от заправки. Наконец после четвёртой разорённой аптеки врач раздражённо схватился за рацию:

– Всё разграблено! Тут есть больница поблизости?

Спустя полминуты из передатчика послышался булькающий голос:

– Судя по всему, есть. В километре, к северу от нас, – лейтенант смолк, видимо, всматриваясь в карту. – Да, сразу за частным сектором должна быть. Приём.

– Что у вас с топливом?

– Почти половину выкачали. У вас полчаса.

– Понял. Отбой. – Николай крутанулся на месте и, сориентировавшись в какую сторону двигаться, со всей силой рванул по дороге.