– Устала я от вас. Уходите и не возвращайтесь больше, – сказала она и с грохотом захлопнула низкую дверь.

* * *

– Прося, милая, как же я жду нашу свадьбу! – прошептал Прасковье на ухо Алексей. – Старики будто против нас, мрут один за другим!

Девушка грустно улыбнулась, на её душе лежал огромный камень. Алексей ничего не знал о её припадках и об истинной причине бабушкиной смерти. Мать строго-настрого запретила Прасковье говорить ему о том, что она кликуша.

– Он тебя сразу же бросит, если узнает! Кликушу ни один нормальный мужик в жены не возьмет. Зачем нужна такая, когда кругом полно нормальных девок?

И Прасковья притворялась и врала. Она врала так умело, что у Алексея и в мыслях не было усомниться в том, что с любимой что-то не так.

Из-за внезапной кончины бабушки свадьбу перенесли, а потом Прасковья сказалась больной, чтобы поменьше встречаться с женихом. Но он приходил к ней почти каждый вечер, сидел возле кровати и держал её руку в своих горячих ладонях. А Прасковья считала минуты и гадала, когда же Алексей уйдет. Она каждый день пила мерзкие на вкус травы, которые ей дала ведьма Марфа, и ждала, что бес вот-вот выйдет из неё.

Зоя тоже переживала, что Алексей может увидеть внезапный приступ Прасковьи, поэтому через каждые пять минут заглядывала в комнату и поторапливала его:

– Ступай уже Алёшенька! Ей сил надо набираться. Больше свадьбу переносить нельзя – плохая примета!

Алексей послушно вставал и с тоской в глазах уходил домой.

– Ох и крепко он тебя любит! – как-то сказала Зоя, глядя в окно на удаляющуюся широкоплечую фигуру парня.

– Да, любит… – грустно вздохнула Прасковья. – Только толку-то? Вдруг этот бес из меня не выйдет никогда?

– Типун тебе на язык, Проська! – грозно проговорила мать. – Не болтай ерунду! Выйдет. И свадьбу сыграем, как порешили. И детей нарожаешь, как хотела. Будешь ты у меня самой счастливой!

Прасковья улыбнулась матери. И Зоя улыбнулась в ответ.

* * *

Всю неделю Прасковья, преодолевая отвращение, борясь со рвотными позывами, прилежно пила колдовские травы. Живот от них распухал и болел, иногда ей казалось, что кишки её скручиваются узлами. Почти каждый час она бегала в деревянный туалет за домом. Она сильно похудела и ослабла, но уверенность в том, что все эти мучения помогают изгнать беса, придавали девушке сил.

А на восьмой день припадок снова повторился. Матери не было дома, она ушла к соседке и заперла спящую Прасковью на замок.

– А то вдруг что! Всякие тут мимо ходят! Повешу замок – и ей, и мне спокойнее будет, – так сказала сама себе Зоя, запирая дверь.

И вот, спустя час после того, как мать ушла, Прасковья проснулась и почувствовала, что с её телом опять творится что-то неладное. Вначале она решила, что это бес из неё выходит, но потом руки и ноги снова скрутило судорогой. Она хотела встать с кровати, но не смогла, упала на пол и стала биться в страшных судорогах. А когда тело её обмякло и рухнуло на пол, Прасковья вдруг явственно ощутила, что она в своей оболочке лишняя, что кто-то чужой, более сильный, завладел её телом.

Какая-то неведомая сила подняла её на ноги, и Прасковья почувствовала, как её собственные руки принялись изо всех сил стучать по запертой двери. Она колотила без устали, царапала дверь ногтями, кусала зубами, вопила, словно одержимая и рычала, как раненый зверь. Очень хотелось остановиться, почувствовать своё тело, успокоиться. Но вместо этого Прасковья изо всех сил ударялась головой о стену.

– Открой дверь! Я убью тебя, жирная тварь! – закричала Прасковья против своей воли. – Вздумала травить меня своими жалкими травками? Ведьмишка поганая! Ничего у тебя не выйдет!

Прасковья обернулась, осмотрелась потемневшим взглядом и начала крушить собственный дом: стол перевернулся, посуда упала на пол и вдребезги разбилась, усыпав всё вокруг острыми осколками. Прасковья с ужасом смотрела на то, что творит бес, сидящий внутри неё, но сопротивляться ему она не могла, он забрал себе все силы. Она могла лишь подчиняться его воле.

* * *

Когда Зоя, наконец, вернулась от соседки, то громко вскрикнула, едва переступила через порог.

– Прасковья, что произошло? Что тут случилось? – закричала она.

– Не помогло, мам… Травы не помогли, – прошептала Прасковья.

Она лежала на полу и не могла заставить себя открыть глаза и посмотреть на мать, так ей было стыдно.

– Вот обманщица Марфа! Подлюка! Змея подколодная! Подарки захапала, а помочь не помогла! Ну я ей задам! – в сердцах закричала Зоя.

– Всё, мам, не видать мне свадьбы, – прошептала Прасковья, перебирая пальцами осколки разбитой посуды, которые так напоминали её разбившуюся жизнь.

– Я этого не допущу, Прося. Свадьба будет, и всё тут.

Голос матери прозвучал тихо, но твердо.

– Да кому я такая нужна? Кликуша… – всхлипнула Прасковья.

Зоя походила туда-сюда по комнате, шурша битыми стеклами, а потом схватила дочь за руку и потащила за собой из дома.

– Куда ты меня ведешь? – удивленно спросила Прасковья, убирая с лица выпавшие из косы волосы.

– Пойдем к Марфе, пусть отрабатывает наши гостинцы! У, ведьма хитрая! – зло прошипела Зоя, сжав кулаки.

* * *

– Не вышел, говоришь? – спросила Марфа и, прищурившись, взглянула на Прасковью.

– Не вышел, вот те крест! – яростно прошептала Зоя. – Что делать-то нам теперь? Свадьба на носу. Упустит девка счастье своё, что я с ней тогда делать буду?

Ведьма поднесла ко рту трубку, выпустила изо рта терпкий дым.

– Иди-ка ты к горным монахам, девка. Они смогут беса прогнать.

Зоя после этих слов оживилась, подошла поближе к Марфе, взяла ведьму за пухлую руку.

– Расскажи-ка, Марфа, что это за монахи и как они моей доченьке помочь смогут?

Ведьма высвободила свою руку, недовольно взглянула на Зою и, пригладив усы над верхней губой, заговорила:

– Это отшельники горные. Почти не едят, не спят, всё своему богу молятся, да над телесами опыты проводят. То к дереву себя привязывают, то в холодную воду окунают, то пальцы себе отрубают в знак истинности своей веры.

Прасковья, услышав это, вся напряглась от страха, и из глаз её на стол капнули две крупные слезинки.

– Так они поди там все полоумные? – округлив глаза прошептала Зоя.

– Может и полоумные, кто их разберёт, – усмехнулась Марфа, – да говорят, что бесов умело изгоняют.

Зоя посмотрела на дочь и пожала плечами.

– А что, Просенька, может попробуем, отправимся к монахам?

– Мамочка, я не хочу! – сквозь слёзы пролепетала в ответ напуганная девушка.

– А жить, как человек, ты хочешь? – воскликнула Зоя. – Жить-то хочешь? Тогда и не реви, а делай, как тебе мать говорит!

Зоя выпрямилась и прошлась по избе туда и обратно. Потом повернулась к Прасковье и сказала:

– Поехали, Прося, к монахам.

– Я тебе главное не сказала, – медленно проговорила Марфа, выпуская в воздух кольца табачного дыма, – монахи выгонять-то выгоняют бесов. Да только способы у них такие, что далеко не каждый от них живым уходит.

Зоя побледнела, а Прасковья выскочила из-за стола, упала перед матерью на колени и зарыдала в голос:

– Я не поеду, мамочка! Я не дамся!

Зоя обхватила руками свою рано поседевшую голову и застонала. Тяжело опустившись на лавку, она взглянула на ведьму вымученными глазами.

– Что же делать-то прикажешь? – отрешенно спросила она.

Ведьма потушила трубку, посмотрела на Прасковью, лежащую на полу и горестно всхлипывающую, и проговорила:

– Тогда пусть замуж выходит и беременеет поскорее. Бес в родах-то и выйдет из неё.

– Точно ли выйдет? – голос Зои прозвучал тоскливо и безнадежно.

– В родах-то такая натуга, что из некоторых собственный дух выходит, не то что уж бесовской! – захохотала ведьма.

Зоя подошла к дочери, помогла ей подняться с пола, а потом крепко обняла вздрагивающие плечи девушки. Марфа нетерпеливо поёрзала на лавке и махнула на них обеих рукой.

– Всё. Больше ничем вам помочь не могу, бабоньки. Собирайте свои слёзки с пола и ступайте-ка отсюдова. Надоели вы мне уже обе.

* * *

Через неделю Алексею и Прасковье сыграли свадьбу…

Глава 4
Роды

– Платье не жмёт, Просенька? В груди не давит?

Зоя суетилась, бегала вокруг дочери с красным от волнения лицом.

– Мам, успокойся. Не жмёт и не давит. Чего ты бегаешь, как ужаленная? – с улыбкой ответила Прасковья и взяла мать за руку, чтобы та остановилась.

– Да как мне не бегать-то? Сваты с минуты на минуту придут. Надо, чтобы всё по-хорошему было, честь по чести, – ответила Зоя, выглядывая через плечо дочери в окно, из которого виднелась дорога.

– И так всё хорошо, мам, – сказала Прасковья.

Она обняла мать за плечи и услышала, как та тихо всхлипывает.

– Прости, Просенька! Просто волнуюсь очень. Всё-таки не каждый день единственную дочь замуж выдаю! – Зоя вытерла глаза белым носовым платком. – Жаль, что отец не дожил до этого дня!

Прасковья подошла к окну, и лицо её засветилось счастьем. По дороге к их дому шёл Алексей со всей своей роднёй. Подружки Прасковьи, поджидающие сватов во дворе, оживились, щёки их раскраснелись. Жених был так красив, так высок и строен, что и у самой Прасковьи сердце забилось в груди отчаянно и сильно. Она судорожно вздохнула и прижала руки к груди.

– Помни, Прося, о чём мы сговорились. Не волнуйся, не переживай. А если всё же почувствуешь, что припадок начинается, беги из дома как можно скорее.

Прасковья обернулась к матери и кивнула.

– Я помню, мам, – тихо сказала она.

– Алексей не должен пока что знать о том, что ты кликуша, – Зоя вздохнула и поцеловала дочь в лоб. – Береги себя, моя доченька.

Прасковья обняла мать и почувствовала, что сама дрожит от волнения.

– Всё будет хорошо, Просенька! Всё будет хорошо, милая.

– Да, мамочка, – прошептала Прасковья.

Она села на табуретку, поставленную посреди кухни, расправила на груди складки светлого платья и закрыла глаза в ожидании.

* * *

Замужняя жизнь закрутила-завертела Прасковью в водовороте хлопот, дел и новых обязанностей. Поначалу она очень боялась, что припадок случится с ней в самый неподходящий момент, но дни шли за днями, а припадки больше не повторялись. В конце концов, Прасковья перестала думать о них и всецело сосредоточилась на своей новой роли жены.

После свадьбы молодожёны поселились в родовом доме Алексея. Свёкр был ласков и добр с молодой невесткой, а вот свекровь Акулина наоборот. С самого первого дня она изводила Прасковью своими придирками и многочисленными советами. Прасковья сначала молча глотала обиды, не смея перечить хозяйке дома, но потом каждый укор в её адрес стал больно ранить её, и однажды она не выдержала, резко огрызнулась на Акулину, когда та пробубнила ей под руку, что она, неумеха такая, неправильно щи варит.

– Что же вы, маменька, всё ругаете меня! Я не тонкая осинка, не сломлюсь! Вот как настрою Алексея против вас, будете знать, как пилить!

Женщина несколько мгновений молча смотрела на невестку, широко раскрыв от удивления глаза, а потом замахнулась и ударила её ладонью по щеке. Прасковья вскрикнула от звонкого удара, прижала руку к покрасневшему лицу.

– Посмеешь ли ещё дерзить мне, мерзавка? – прошипела Акулина на ухо Прасковье. – В своём доме будешь так себя вести. А в моем доме лучше молчи! Я тут хозяйка!

– Меня мама не била никогда! – обиженно воскликнула Прасковья.

– И зря!

Акулина страшно выпучила глаза, покраснела от ярости и вышла из кухни, задрав нос кверху.

– Коза старая! – зло прошептала Прасковья, оставшись одна.

Вечером, когда они с Алексеем уединись в своей спальне, Прасковья задёрнула шторку, отделяющую их комнату, и легла в постель рядом с мужем. Алексей притянул её к себе и стал страстно целовать.