– По нашему пути повезем, в обход границы? – усомнился третий голос. – А вдруг заорет аль сбежит? Там же совсем рядом застава.

– Ты языком-то не мели, – сварливо отозвался этот… Память услужливо подкинула имя: Янек… Златомеч ему в печенки! – Воевода заставы – дядька Мстомысл – у меня купленный. Он до золота охоч. Так что он уши зажмет, глаза прикроет и не заметит девки, даже если та у него в кровати окажется, не то что в заставу прибежит. И людям своим так же прикажет сделать.

Я, слушая эти речи, лишь стиснула зубы. Ну гады! Все предусмотрели! Бандиты! То-то шелка и бархаты на базаре дешевые… В обход мытников привезенные! Только вот теперь и я контрабандой стала…

Хотелось закричать, дар свой призвать, да только руки путами связаны. Рот – заткнут, что ни слова заговорного не вымолвить.

– Ну, чего встали, – меж тем раздалось. – По коням и в логово! – скомандовал Янек.

А в следующий миг меня подхватили с земли, перекинули через седло и помчали, чтобы в сумерках рассветных оказалась я у костра татей.

Их я увидела, когда мешок с меня сдернули. Было бандитов дюжины две, не меньше. Бородатые, с ятаганами, топорами, кинжалами да с глазами, в которых не осталось ничего человеческого. Забыли те глаза, как по-доброму на мир смотреть. Все через кровавую пелену видели, блеском золота ослепленные.

И сейчас глядели они на меня с похотью да с предвкушением.

– А справную девку ты привез, атаман, – гоготнул кто-то. – Нам-то потешиться с нею дашь?

– Дам, как сам наиграюсь. Только не попортите мне ее. Товар с красивым лицом должен быть. И руки ей не развязывайте да кляп не вынимайте.

– А чего так? – спросил еще один, окидывая мою фигуру масленым плотоядным взглядом.

– Ведьма она – вот чего, – недовольно отозвался Янек.

Желающих поразвлечься после этих слов сразу поубавилось. Но, увы, больше все же было дур… отчаянных. Зато я, пока шел разговор, смогла увидеть, как связаны мои руки, благо стянули их веревкой спереди, а не сзади.

Жаль, что не только запястья оказались в путах, но и ноги. Захочешь – не убежишь. Разве что уползешь или упрыгаешь. Впрочем, даже этого не удалось. Меня перекинули через плечо и потащили, чтобы сгрузить в старой бревенчатой избушке.

На пропитанных запахом плесени серых стенах в отсвете лучины плясали тени. Сквозь ставни слышались гогот и вопли татей, сидевших у костра. Меня скинули на пол на шкуру. Грязную и сбитую в колтуны.

– Ну что, без своих заклинаний, ведьма, ты обычная девка, – глумливо произнес Янек и широко самодовольно усмехнулся. – Проверим, все ли у тебя так, как у остальных. Ведьм я еще не пользовал…

– Уху… – сквозь кляп промычала я, стараясь смотреть не на бандита, а сквозь него – на грубо тесанный и наспех склоченный стол. На нем сейчас валялись замызганные карты, а рядом стояла почти испитая бутыль первача.

Я постаралась сосредоточить все свое внимание на ней и приготовиться к боли. Та будет сильной и резкой. Благо, даже если при этом крик сорвется с моих губ, его не услышат из-за кляпа.

Главное – выждать момент и… Как только бандит начал стягивать рубаху через голову, я резко надавила себе на большой палец, вывихнув его. Рука сразу стала уже и выскользнула из петли пут, а за ней и вторая.

И ей-то я вытащила кляп и выдохнула без перерыва, потянувшись к силе своей, что внутри тела огнем уже жгла, на волю рвалась:

«Раб, стой, как столб стоит. По жилам твоим кровь не бежит. Земля подо мной. Небо надо мной. А ты передо мной точно камень. Не слышишь. Не видишь. Не дышишь!»

Едва прозвучали слова заклинания, как замер мой супостат. Жаль только, что долго чары не выдержат. Сила жизни – великая. И хотя могла я нить судьбы оборвать у этого Янека, только после этого и мне ведуньей не быть. Потому как светлый дар уходит от тех, кто нечист. А темного, того, за который душу отдают, мне ни за какие богатства мира не надобно.

– Да чтоб тебе встретился тот, кто тебя в бараний рог согнет да калачиком с горы спустит, – в сердцах пожелала я окаменевшему бандиту, вправляя сустав на большом пальце. Тот уже успел распухнуть от отека. Хотя времени всего ничего прошло. Но лечить себя было некогда. От пут бы освободиться да бежать…

И, как только стянула веревки с ног, я осторожно приоткрыла ставню и выпрыгнула в окно. Из плюсов было то, что угодила прямиком в высокие заросли. Из минусов – то, что оные были крапивными. Зашипела я не хуже гадюки. Можно было, конечно, словом ласковым да чарами уговорить кусачую траву меня не трогать, да только время на это уйдет… Потому стиснула я зубы и пополз… в смысле пошла к коновязи, стараясь отвести от лица руками стебли жгучие. Там выбрала одну лошадь, а остальным в уши слова шепнула наговорные.

А потом тихонько залезла в седло и… тут-то ощутила, что колдовство мое распадается, по ниточкам-словам расползается. И грянул из избушки крик:

– Лови ведьму проклятущую!

Я же наддала пятками по бокам конским и сиганула в лесную чащу, прильнув к шее лошадиной. А над головой засвистели стрелы каленые да брань отборная. У кого только тати ее отобрали-то? У сапожников да матросов, не иначе.

Я же уже на миг глаза прикрыла, чтобы увидеть. Не глазами – чутьем ведьминым – дорогу заповедную. В чаще всегда есть такие. По ним ни люди, ни звери не ходят. Только лешие, болотники, кикиморы да иная нечисть лесная. Ну и те, у кого дар есть…

И только нашла я ту тропинку, поводья повернула и по ней помчалась. Но и разбойники за мной успели на путь этот ступить… Не все, у многих лошади понесли, попадали тати с них. Да только не одна коновязь, видно, была.

Понеслась кобыла подо мной во весь опор по тропе той, что пространство точно кудель скручивает. Замелькали, а потом и вовсе в тьму сплошную слились стволы деревьев. А потом выплюнула меня чаща. Да не на лужайку или к пойме, а к тыну. А за частоколом бревен острых – башня смотровая.

«Неужто та самая застава, с воеводой-взяточником», – успело промелькнуть в мозгу. И тут же раздался свист залихватский, и ворота, которые я сбоку не приметила, распахнулись, и из них мне навстречу понеслась ватага.

– Да чтоб меня… – выдохнула я, понимая, что побег оказался забегом. От разбойника да к взяточнику!

Я натянула поводья так, что лошадь встала на дыбы. Взметнулась коса, полетел по ветру подол, до бедра разорванный. А я небо призвала звездное да луну в свидетели: без боя врагам не дамся!

Налетел ветер, и… промчались мимо меня конники с заставы да врезались клином, сминая разбойников. Зазвенела сталь, засвистели стрелы. Я увидела, как взмахнул ятаганом Яцек, готовясь обрушить удар на противника – воина, что был вовсе без доспеха, в рубахе одной.

Успела представить, как разрубит разбойник храбреца, что был не столь плечист, как тать, скорее жилист. И как от удара Яцека окрасятся алым у ратника его черные волосы, что на затылке в хвост стянуты.

Но уклонился чернявый, да так ловко, словно в седле был рожден. А в следующий миг уже сам обрушился атакой на Яцека, да такой стремительной, что закачался разбойник в седле да упал на землю.

Не успела я дух перевести, как все было кончено. И бандиты связаны.

– Да что это такое творится! – заголосил Яцек, как только очухался от падения. – На людей добрых нападают! Позовите воеводу Мстомысла!

– А чего его звать, – ответил чернявый, тот самый, что в одной рубахе был, без кольчуги. Он оказался высоким. И хоть одежда на нем была свободная, но даже так можно было понять, что под ней тело крепкое, тренированное. А еще чувствовалась в этом воине сила та, что подчиняет и ведет за собой. – Я лучше тебя к нему сведу…

– Уж сведи… – сквозь стиснутые зубы выплюнул Яцек. – Он-то объяснит тебе, тугодуму, как честных людей вязать…

– Честные люди средь ночи за девицами по лесу не гоняются, – ответил чернявый, повернулся ко мне да так посмотрел, что у меня в груди что-то екнуло и замерло на миг.

– Да какая эта девица? – прорычал разбойник. – Это ведьма проклятущая!

– Ну вот в крепости и разберемся, кто тут у нас ведьма, а кто честный человек, – отозвался чернявый.

– Мстомысл уж разберется, – многообещающе протянул Яцек. – И запоешь ты, служивый, тогда соловушкой под плетью…

– Да я и засвистеть им могу, – ничуть не смутился воин. – Оттого Соловьем друже и кличут.

Вроде бы в шутку сказал, да только после этих слов переменился в лице Яцек, словно смерть увидел.

– Ты тот самый Соловей-разбойник? – выдохнул он. – А где Мстомысл?!

А я, как услышала это, тоже враз похолодела. Только успела обрадоваться, что обошлось, кажется… Неужто от одних татей к другим попала?

– Теперь я за него, – усмехнулся чернявый и добавил: – А подельник твой за неверную службу и сговор с разбойниками приговорен к каторге… Вот на ней-то и свидитесь! – А затем обратился уже ко мне: – Ну что, ведунья, если ты и вправду такая, и тебе с нами пойти придется. Пешей, – уточнил Соловей, выразительно посмотрев на меня, все еще сидевшую в седле.

Пришлось слезать. И пока добрались до стен заставы, я украдкой бросала взгляды на чернявого. Успела понять, что выше он меня на голову, щетина на нем легкая да серьга в ухе блестит. И двигался этот воин точно барс на охоте, даром что Соловьем кличут. Хищник натуральный. Матерый и зубастый.

Но отчего-то я его не боялась. Может, потому, что рассудила, что если этот Соловей – воевода, на заставу приграничную назначенный, то какая разница, почему его разбойником кличут. Главное, чтоб меня с миром отпустил.

Так оно и вышло. Правда, не сразу. До этого пришлось много чего рассказать да на вопросы ответить. А вот татей заковали в кандалы и в столицу отправили. Для суда праведного. Оказалось, что за бандой этой много чего имеется. И не только перевоз через границу товаров без пошлины, но и убийства да насильничество. А воевода прежний делал вид, что у него тут тишь, гладь да небесна благодать, пока с проверкой не приехали.

– А как узнали, что Мстомысл с разбойниками в сговоре? – спросила я, вставляя ногу в стремя и собираясь ехать в родную деревню.

– Да проворовался он. Вот его и осудили, а меня на его место назначили.

– Так зачем же ты тогда… – начала было я и осеклась под взглядом темно-синих очей. Ну да, когда тати поняли, что о них прежний, купленный воевода все рассказал, даже не отпирались от обвинений. Вину признали. А если бы не это, наверняка на своем стояли бы: за ведьмой погнались – и все тут! И, поняв это, я скомканно поблагодарила: – Спасибо.

– Спасибо потом скажешь, – махнул рукой Соловей и сам одним махом взлетел в седло, добавив: – Когда я тебя до деревни твоей провожу. Вдруг в чаще заплутаешь.

Я моргнула. Чтоб я, ведьма, да в лесу заблудилась?! Так меня еще не оскорбляли. Хотела ответить ехидно, но… отчего-то произнесла:

– Да тут недалеко… Я сама…

– Сама ты уже один раз от разбойников убегала. Второй раз так удачно может и не выйти. – И выразительно приподнял бровь. – Так что домой тебя отведу.

– А если я не хочу никого в дом приводить?

– А я и не напрашиваюсь в него. Только до крыльца. С рук на руки мужу или братьям передам.

– Отцу, – поправила я.

– Значит, отцу, – серьезно произнес Соловей. – Дорогу покажешь.

Ну я и показала. А пока ехали, не удержалась от вопроса: почему это пошленника – и разбойником зовут? Оказалось, что так его величали тати, которым он беззакония тихо-мирно творить не давал и устраивал бандитам сущий разбой. А Соловьем – за то, что свистел красиво.

– А зовут-то тебя как, Соловой-не-разбойник? – со смешком уточнила я.

– Радогор. А тебя?

– Варвара…

– Краса, длинная коса? – подначил Соловей и в этот момент стал почти мальчишкой.

Интересно, сколько ему лет? В бою выглядел опытным, бывалым воином, мужем. А сейчас – мой ровесник, лихой, с придурью легкой. Хотя… совсем юнца главой заставы не назначили бы.