– Чем обязан такой честью? – Он внимательно разглядывает меня своими голубыми глазищами.

Теперь, когда я здесь, я вдруг теряюсь и не знаю, с чего начать. У меня в голове была выстроена целая логическая цепочка, но сейчас я чувствую, что у меня какой-то провал в памяти.

– Ты ведь пришла меня поблагодарить, правда? – насмешливо предполагает он.

– Поблагодарить? – Я в шоке. – Это за что?

Иэн усмехается.

– За сегодняшнее утро – за то, что я спас твою шкуру с Беверли, – напоминает мне он.

Я не даю ему договорить.

– Вообще-то с Беверли я спасла себя сама.

– Ну конечно, но только потому, что благодаря моему присутствию он успокоился и размяк. И только тогда ты и получила возможность спасти себя сама, – въедливо уточняет он.

В глубине души я знаю, что он прав, но за все это время я вынесла от него столько всяких гадостей, что даже тысячи таких поступков, как этот, не хватит, чтобы он расплатился со мной сполна.

– Можешь быть уверен, Иэн, я бы спасла себя даже и без твоего навязчивого присутствия.

Он бросает на меня взгляд, в котором сквозит явное сомнение.

– Ну, это еще как сказать, дорогая.

От тона, которым он это говорит, по телу у меня пробегает холодная дрожь. Несколько мгновений мы, не отрываясь, смотрим друг другу в глаза – никто из нас не желает отвести взгляд первым. В конце концов Иэн кладет конец нашему молчаливому поединку.

– Я бы с удовольствием оставался здесь хоть до ночи, но, увы, у меня сегодня свидание, и через десять минут мне нужно бежать, так что, может быть, ты сообщишь, какой у тебя конкретно ко мне вопрос, – говорит он неожиданно ледяным голосом. Вся его напускная любезность с него слетела.

– Вопрос касается Беверли, – начинаю я решительно, – он хочет, чтобы мы занялись его делом вместе.

– Разумеется, он этого хочет, – замечает Иэн, как если бы это было в порядке вещей. – Он слышал о нас как о двух самых блестящих экспертах в этом департаменте и, конечно, ждет помощи от нас обоих. Я могу его понять. Что ж, давай, работай над своим проектом, а когда закончишь – передашь его мне на рассмотрение, и тогда я смогу посоветовать тебе, как его улучшить, – невозмутимо заявляет он.

Это звучит странно, потому что вообще Иэна никак нельзя назвать предсказуемым человеком. В худшем смысле этого слова, я имею в виду.

– Я понимаю, что у тебя сейчас все мозги забиты той финтифлюшкой, которую ты будешь выгуливать сегодня вечером, но попытайся сосредоточиться хотя бы еще на пару минут, – раздраженно выговариваю ему я.

Мое язвительное замечание явно попадает в цель, потому что секунду спустя он резко выпрямляется в кресле и, схватившись руками за край стола, опасно приближает свое лицо к моему.

– Финтифлюшкой? – в бешенстве повторяет он. Я вижу, как в его глазах полыхают настоящие голубые молнии.

Его реакция вызывает у меня улыбку.

– Ну ты же с такими всегда встречаешься. Или ты успел поменять ориентацию? – спрашиваю я с видом полнейшей невинности.

Иэн берет меня за лицо и сдерживается изо всех сил, чтобы не вонзить ногти мне в кожу:

– Господи, как бы я хотел сделать так, чтобы твоя мерзкая пасть раз и навсегда заткнулась. Это стало бы лучшим подарком в моей жизни.

В его глазах я вижу с трудом контролируемую ярость. Кажется, я и правда вывела его из себя. Прекрасно.

Резким движением я высвобождаюсь из его хватки и, откинувшись назад, вновь восстанавливаю между нами безопасное расстояние. Я уже однажды сломала ему нос, и мне не хотелось бы, чтобы мне пришлось это повторить.

– Первое. Беверли хочет, чтобы мы работали по его делу вместе, и мы с тобой, как серьезные профессионалы, так и поступим, – объясняю я. – Второе. Никаких помощников, никакой команды, мы будем заниматься этим делом только вдвоем: ситуация и без того уже достаточно бредовая, чтобы нужно было привлекать кого-то еще участвовать в наших разборках.

Вместе с явным раздражением на его лице появляется чувство понимания. Вижу, что он начинает догадываться, куда я веду.

– И третье. Когда мы начнем таскать друг друга за волосы – в переносном смысле, я имею в виду, – то, разумеется, будем делать это подальше от офиса. А на глазах у всех остальных мы будем в мире и согласии заниматься этим поручением столько, сколько оно продлится. И наши неизбежные споры и ссоры будут происходить за пределами этих стен.

– Короче, тебе не нужны свидетели, – отвечает мне Иэн, нисколько не удивленный.

– Конечно, не нужны, точно так же как и тебе. В тот раз из-за наших бесконечных ссор мы рисковали пустить под откос нашу карьеру, так что на этот раз я не хочу, чтобы случилось что-то подобное.

– А я к тому же еще и поплатился собственным носом… – ядовито замечает он.

– И я бы очень не хотела портить тебе вот этот, который твой пластический хирург так удачно собрал из кусочков, – саркастически парирую я.

Я знаю, что у Иэна не было никакой операции на носу после моего удара, но мне всегда доставляло удовольствие намекать на нее в том числе и потому, что он особенно болезненно воспринимает разговоры на эту тему. Всем известно, как маниакально он заботится о собственной внешности, но точно так же все знают и об ужасе, который он испытывает при мысли о больницах и операциях.

– Вот этот, который мне хотелось бы поручить собрать из кусочков пластическому хирургу, – уточняет он с раздражением в голосе.

– Черт, ты так заботишься о форме своего носа, как будто ты девушка. Вот у меня некрасивый нос, и я прекрасно с этим живу. – Я чувствую себя невероятно мудрой.

– Вовсе у тебя не некрасивый нос, – возражает он, – у тебя совершенно нормальный нос, и он идеально подходит к твоему лицу.

Его слова меня поражают: Иэн положительно отзывается о моем носе? Что это вдруг за поворот принял наш разговор?

– Конечно, если говорить о твоих волосах, то на этот счет у меня найдется масса замечаний, – тут же спешит он добавить.

Вот это другое дело, его критика вызывает у меня меньше вопросов. К слову сказать, волосы у меня самые обычные, каштановые, очень распространенного оттенка и самой что ни на есть распространенной средней длины. Не знаю, что там можно сильно критиковать.

– Ну так что, договорились? – Проигнорировав его заявление, я поднимаюсь с места, протягивая ему на прощание руку. Профессионализм прежде всего.

– А у меня есть выбор? – обреченно уточняет он.

– Разумеется, нет, – откликаюсь я, снова становясь предельно любезной.

Иэн вздыхает.

– Ну, тогда договорились, – отвечает он. После чего с сомнением смотрит на мою протянутую руку – так, что я уже начинаю думать, что он не станет ее пожимать, – однако все же решается и стискивает ее в рукопожатии. Его рука энергично сжимает мою, не оставляя места сомнениям и неуверенности.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Непростительная ошибка: его голубые глаза пленяют меня. Понимаю, почему женщины всего Лондона лежат у его ног, потому что в состоянии судить непредвзято и честно признать, что вижу перед собой человека невыносимо красивого. Болтают, что он часто попадает под прицел желтой прессы: аристократ, будущий герцог, наследник большого состояния и к тому же обладатель внешности, неизменно притягивающей к себе взгляды всех окружающих. Говорить о нем и о целом легионе женщин, оказывающихся с ним рядом в объективах фотокамер светской хроники, совсем нетрудно. Все они либо модели, либо какие-нибудь псевдопиарщицы, притворяющиеся, будто они где-то работают, в ожидании, что подцепят кого-то стоящего. Разумеется, их айкью даже в общей сумме не достигает уровня человека со средним интеллектом, но это не имеет большого значения. Иэну достаточно того, чтобы ему поклонялись, большего он не просит.

Я выдергиваю из его руки свою руку, будто обжегшись, и отвожу взгляд. Лучше будет вернуться к действительности.

– Что ж, тогда желаю прекрасного вечера и хороших выходных, – великодушно говорю я ему, упиваясь собственным превосходством.

Он, по своему обыкновению, с ироническим видом приподнимает одну бровь. И все мои благие намерения зарыть топор войны моментально тают, как снег под солнцем. Уже направляясь к двери, я бросаю ему по дороге:

– Давай, пошевеливайся, ты же знаешь, что финтифлюшки не любят ждать. Никогда не заставляй никого из них себя дожидаться.

И, чтобы совсем уж эффектно завершить наш разговор, подмигиваю ему на прощание и тут же исчезаю в темноте коридора.

Когда же наконец возвращаюсь к себе в кабинет, то впервые с того момента, как я сегодня утром открыла глаза, мне хочется улыбаться. Спасибо, Иэн, спасибо от всей души.

Глава 3

Моя малолитражка с ревом мчится по дороге вдоль полей, которые начались сразу за выездом из Лондона. Я в деревне, уже совсем рядом с фермой моих родителей. Здесь все такое экологичное.

Родители у меня – довольно странные люди, во всяком случае для такой здравомыслящей и уравновешенной особы, как я. Они – англичане, но при этом выступают против монархии, вегетарианцы – вернее, веганы, если говорить точнее, – и придерживаются антирелигиозных взглядов или, по крайней мере, чувствуют себя ближе к буддизму, чем к любой другой религии, официально не женаты и живут в гражданском браке, а, кроме того, поддерживают все негосударственные организации, какие только могут существовать. Они родили троих детей: у меня есть старший брат Майкл – врач, работающий в «Эмнести Интернэшнл»^[2] и других ассоциациях, которые помогают беженцам по всему миру, и сестра Стейси – она адвокат и оказывает бесплатную юридическую поддержку тем, кто не может себе позволить оплатить услуги юриста.

В общем, совсем нетрудно понять, почему в своей семье я часто чувствую себя не в своей тарелке. Ведь я – налоговый юрист! В глазах своих родных я помогаю богатым становиться еще богаче и, следовательно, автоматически являюсь неким воплощением нездорового общества – для них я чуть ли не сатана в юбке.

Но при этом я еще и их младшенькая, их малышка, и поэтому они изо всех сил стараются меня терпеть. Если бы я была старшим ребенком, то они наверняка давно бы уже от меня отреклись. Стоит учесть еще и то, что, когда в моей жизни был Чарльз, мои родители все же смотрели на меня более снисходительно.

Теперь, когда его нет рядом, я, разумеется, снова скатилась в самый низ семейного рейтинга.

* * *

Едва я успеваю припарковаться на подъездной дорожке, как ко мне тут же спешит привычная стайка гусей, которые атакуют меня, так и норовя ущипнуть за руку.

Гуси на свободном выгуле – это счастливые гуси, считает моя мать. Лично я не слишком разделяю ее мнение, но так пока и не набралась смелости, чтобы ей об этом сообщить.

К тому же я искренне недоумеваю, зачем вообще мои родители держат гусей, если потом не собираются их есть. Гусь – птица коварная, это всем известно. Гуси же, которых разводят мои родители, еще и невероятно злющие и обладают диктаторскими замашками.

Но поскольку я к ним уже привыкла, я не обращаю внимания на их атаки и быстро направляюсь к входной двери, решительным шагом лавируя между собаками и кошками, дремлющими во дворе у дома. За годы постоянной практики я приобрела значительную сноровку и уже через каких-нибудь несколько секунд заскакиваю в дом, оказавшись наконец в безопасности. Зато безжалостный гусь-убийца, с самого начала наметивший меня своей жертвой, остается возмущенно гоготать за дверью. Хоть какое-то моральное удовлетворение.

– Мам, я приехала! – кричу я во всю глотку, чтобы известить о своем появлении.

– Я на кухне, – раздается в ответ бархатный голос моей матери.

И я в самом деле нахожу ее там в процессе приготовления какого-то невероятного овощного супа с довольно своеобразным ароматом. Но лучше даже не спрашивать, что она кладет в свои блюда, иначе можно просто умереть от ужаса.