Сегодня утром на веранде за завтраком в Мауна-Пеле триллеров, впрочем, совсем не показывали. Занято было только шесть столиков; все у окон, и за всеми – семейные пары. Элеонора мигом оценила их; все американцы, кроме молодой японской четы и пожилых супругов, которые могли быть немцами. Дорогая курортная одежда, чисто выбритые щеки у кавалеров, модные стрижки и слабый в эпоху рака кожи загар у дам. Разговаривали мало; мужчины перелистывали страницы «Уолл-стрит джорнел», женщины составляли план на день или просто сидели, глядя на море.

Элеонора тоже поглядела за пальмы, на маленькую бухту и необъятный океан за ней. Внезапно что-то большое и серое выпрыгнуло из воды на горизонте – и нырнуло обратно, подняв столб брызг. Элеонора, затаив дыхание, уставилась туда, и вскоре в солнечном свете блеснул плавник, а высоко, ярдов на двадцать, поднявшийся фонтан отметил то место, где гигантский колосс исчез так же внезапно, как и появился. Веранда для слежки за китами, очевидно, оправдывала свое название.

Элеонора посмотрела на других гостей. Видимо, никто из них ничего не заметил. Через три столика от нее женщина пожаловалась на то, что на Гавайях мало супермаркетов – то ли дело родная Омаха, скорей бы уже домой попасть. Ее муж кивнул, откусил кусочек тоста и продолжил читать газету.

Вздохнув, Элеонора взяла проспект, сообщавший об увеселительных мероприятиях этого дня на Мауна-Пеле. Анонсы были напечатаны изящным курсивом на дорогой бумаге с бархатистым напылением. Среди стандартной курортной дребедени внимание зацепляли два события: в полдесятого – начало экскурсии по курорту, которую проведет доктор Пол Куали, курирующий в Мауна-Пеле искусство и археологию, в час дня – прогулка в долину петроглифов, с тем же ученым во главе. Элеонора улыбнулась; она успеет надоесть бедному доктору еще до конца дня, как пить дать.

Посмотрев на часы, она попросила ожидающую неподалеку официантку налить ей еще кофе. На горизонте кит-горбач снова вспенил воду. И хотя Элеонора была уверена, что подобное очеловечивание лишь вредит впечатлениям, ей показалось, что своими прыжками он выражает радость от того, сколь прекрасный выдался денек.

Тромбо вел процессию по длинному туннелю, вырубленному в черной лаве. Лампы, вмонтированные в потолок, отбрасывали резкие лучи света.

– Проблема большинства этих проклятых отелей, – втолковывал он Хироши Сато, – состоит в том, что сервис мешает гостям. У нас – нет. – Они доехали до широкого распутья, и он свернул направо. Белые знаки на стенах указывали дорогу. Им встретился служебный автомобиль, затем – женщина в гостиничной форме на самокате. Большие круглые зеркала, установленные высоко на каменных стенах, позволяли водителям и пешеходам заглядывать за угол.

– У нас здесь размещены все зоны обслуживания, – продолжил Тромбо, указывая на освещенные офисы, проезжая мимо них. Окна выходили в главный коридор, будто витрины в торговом центре. – Здесь вот прачечная… в разгар сезона мы стираем больше, чем любой другой отель на Гавайях. В каждой комнате и номере двенадцать килограммов постельного белья и полотенец. Вот… чувствуете запах? Это пекарня. У нас работают восемь пекарей – ночь напролет, замечу. Слева – офис флориста… мы получаем цветы из местной оранжереи, но кто-то должен срезать и оформлять десять тысяч цветочных композиций в неделю. Так, далее – лаборатория нашего штатного астронома… и вулканолога… доктор Гастингс на этой неделе на вершине вулкана, но он вернется сюда уже утром и расскажет нам кое-что… Здесь работает наш штатный мясник; мы получаем всю говядину с ранчо Паркер в округе Ваймеа, от настоящих паниоло – это такие здешние лихие ковбои… ну и, наконец, кабинет куратора по вопросам туземных искусств и археологии, Пола Куалли. Пол – тот еще чудик, коренной гаваец, но учился в Гарварде. Когда мы начали здесь строительство, яростнее его противника было не найти. Ну а теперь он на нас работает, ха-ха. Полагаю, решил остаться и приглядывать за врагом. Хочешь побороть кого-то – возглавь; смекаете, о чем я?

Хироши Сато тупо уставился на американского миллиардера.

Тромбо свернул налево в другой коридор. Люди выглядывали из открытых дверей и освещенных окон и кивали, увидев владельца отеля. Он с энтузиазмом размахивал руками, изредка приветствуя какого-нибудь из сотрудников по имени.

– Тут служба безопасности… садоводство и ландшафтный дизайн… лаборатория по контролю чистоты воды… здесь сидит парень из WWF, следит за охраной окружающей среды… массажный салон – у нас девчонки свое дело знают, так разомнут – потом не сразу встать захочешь, Сато! Директор зоосада – если честно, лентяй тот еще, как раз собирался его уволить, все время то птицу какую-нибудь редкую упустит, то мангуста… здесь вот – адмиралтейство…

– Сколько? – тупо спросил Сато.

– А? Чего? – Тромбо замешкался. За его спиной Уилл Брайант, прекрасно слышащий каждое слово, беззвучно рассмеялся.

– Сколько персонала? Людей.

– А, вы про это. Тысяча двести, по моим прикидкам, – ответил Тромбо.

Сато опустил подбородок на грудь.

– Шестьсот комнат. Скажем, средняя вместимость… восемьсот гостей?

Байрон кивнул. Сато все правильно представлял.

– То есть полтора служащего на каждого гостя.

«Портора сружащего». Тромбо невольно скривился.

– Все так. Но это же гости мирового уровня. Это люди, которые бронируют люксы в «Ориентале», если летят в Бангкок, а летом заполняют лучшие частные отели Швейцарии. Они ожидают лучшего обслуживания в мире. И они за это платят.

Сато кивнул.

Тромбо со вздохом повел гольф-кар вверх по пандусу. Дверь автоматически отъехала в сторону, и процессия выкатилась на яркое солнце.

– Но это все технические моменты, Хироши. Вот то, ради чего мы сюда приехали.

Процессия направилась через тенистую пальмовую рощу к низким зданиям из стекла и кедра, выстроившимся с одного края размеченного поля.

– А-а-а-а, – выдохнул Хироши Сато, поднял голову – и впервые за утро довольная улыбка тронула его губы. – Гольф.

Глава 8

Вьется дым над Калиу, и лес поник,
И казалось, закрыт мне к Лехуа путь,
Там жар-птицы сжигают наделы мои,
А из пепла, известно, ничто не вернуть;
Вот померк уж небесный свет —
Больше дороги к Лехуа нет…

Песнь Хийаки, сестры Пеле, о предательстве брата

Из дневника тетушки Киндер

14 июня 1866 года, вулкан Килауэа

Трещащие кости, ноющие мышцы и ни с чем не сравнимая усталость – все это препятствует мне тратить дополнительные силы на дневник, но ничто не удержит меня от того, чтобы запечатлеть в памяти восторг, отчаяние и неописуемый ужас последних суток. Пишу эти строки при свете грозных изобретений госпожи Пеле.

Кажется, ранее я уже упоминала, что Хило показался мне сущим тихоокеанским раем при взгляде на аккуратные белые дома, утопающие в цветах улицы, изобилие разной экзотической флоры – одна только лаухала, всюду распускающая вьюны и устремляющая свои воздушные корни к мостовой, словно намереваясь достать до пешеходов, чего стоит, а ведь тут полно пышных банановых деревьев и почти в каждом дворе растут гардении, эвкалипты, гарцинии, гуава, бамбук, кокосы и всевозможные растения, чьих названий мне попросту не запомнить. Миссионеры, населяющие этот земной Эдем, окружили таким пристальным вниманием мою скромную особу, что лишь неделю спустя я смогла кое-как отгородиться от их докучливого радушия и начать путешествие к вулкану. По причине, мне неизвестной, мистер Клеменс тоже задержался, и мы отправились туда вместе.

Стоит упомянуть, что жители Хило, как туземцы, так и приезжие, необычайно поднаторели в верховой езде – причем все, кроме самых пожилых леди, сидят в седле по-мужски. Когда я выбрала себе лошадь, красивого чалого жеребца с мексиканским седлом, расшитым бисером, и кожаными стременами, пошитыми из толстой кожи, защищающей от терний, мне волей-неволей пришлось приспособиться к местному обычаю. У всех коней, выбранных для моего приключения, на шеях было пятнадцать или двадцать футов веревки, а их седельные сумки были битком набиты хлебом, бананами и мешочками с чаем.

В нашу группу вошли младший из братьев Смитов, юный Томас Макгуайр (племяш миссис Лайман), преподобный Хаймарк и наш бравый корреспондент мистер Клеменс. Мистер Вендт, который и предложил, собственно, рискованное путешествие в царство Пеле, внезапно заболел и попросил нас отправиться в путь без него.

Признаюсь, что при известии о присоединении к нам мистера Клеменса я испытала противоречивые чувства. С одной стороны, его цинизм грозил умалить очарование этого необычного и, несомненно, граничащего с духовным опыта, но с другой – Смит и Макгуайр были непроходимыми тупицами, неспособными поддержать даже простейшую беседу, а тучный преподобный интересовался, казалось, только едой и Посланием апостола Павла к галатам. Поэтому я была искренне рада видеть рыжую шевелюру и воинственные усы мистера Клеменса.

Наш проводник Хананаи, одетый по неподражаемой туземной моде и увешанный цветочными гирляндами, не тратя времени на объяснения, пустил коня вскачь и повел нашу разношерстную группу прочь от Хило. У меня был выбор – притвориться, что я управляю конем, или вцепиться покрепче в луку седла, доверясь чутью скакуна. Я выбрала последнее.

Вскоре мы оставили позади домики и сады Хило, продрались сквозь тропические заросли и начали подниматься в гору по тропинке застывшей лавы шириной едва ли в пару футов. Цепляясь за седло, в то время как завязки новой, приобретенной в Денвере шляпки с мягкими полями врезались мне в горло, я еле поспевала уклоняться от встречных веток, чтобы не быть сброшенной моим скакуном – упрямой зверюгой по кличке Лео (так я его имя расслышала, хотя позже узнала, что подразумевалось всего лишь lio, «лошадь» по-гавайски, и как такового имени у иноходца нет). Примерно через час, когда на смену лесу явились поля сахарного тростника, Хананаи решил сделать привал.

Отдохнув, мы галопом доскакали до гигантской равнины, выстланной гладкой лавой – пахоехо, так ее здесь называют, – простирающейся почти до горизонта. Одного вида этой зловещей черной проплешины на лике земли хватило бы боязливому путнику, чтобы отвернуть назад, если бы не обильные заросли папоротника и трав, смягчавшие бесплодие этой черной пустыни. По мере того как мы поднимались выше, а Тихий океан далеко внизу и позади нас сверкал в лучах теплого послеполуденного солнца, я подмечала знакомые рода папоротников один за другим, среди прочего прекрасный Microlepia tenuifolia, встречаемый практически повсеместно Sadleria, густорастущий Gleichenia Hawaiiensis и миниатюрный Metrosideros polymorpha, примечательный своими алыми цветками.

Увы, человеческие особи не могли похвастаться таким красочным разнообразием. Тропа на лавовом поле стала шире, и наша маленькая группа разбилась на пары. Во главе шествия оказались Хананаи и мистер Клеменс, следом ехали Макгуайр и угрюмый Смит, тяжело переживающий временную разлуку с нежно любимым братом; в хвосте плелись я и преподобный Хаймарк. Он не очень уютно чувствовал себя в седле, но и его субтильный конек был явно не в восторге от веса почтенного служителя церкви. Недовольство друг другом и сделало этих двоих замыкающими.

Мистер Вендт предупреждал нас, что дорога будет нелегкой – больше тридцати миль по лавовым полям, на высоте более четырех тысяч футов, но я оказалась не готова к тому изнеможению, накатившему на меня, когда мы достигли того, что Хананаи назвал «домом отдыха». Слова рождали заманчивые образы удобных кресел и горячего чая, но все свелось к соломенной хижине обветшалой наружности. Впрочем, мы были рады и этому, так как пошел дождь, совершенно промочивший мою шляпку.