Теперь Элеоноре стало интересно, где женщины, работавшие в Мауна-Пеле, делали прически. Не здесь, конечно, – салон красоты курорта вполне мог находиться и в Беверли-Хиллз. Элеонора знала, что сотрудников переправляют автобусными рейсами, тянущимися на много миль за пределы побережья Коны; некоторых – хоть бы и напрямую из Хило.

Она взглянула на часы. Подходило время экскурсии. В ежедневном расписании было указано, что собираться можно только у статуй Будды в главном вестибюле, но Элеонора не увидела, чтобы кто-то еще ждал. Будды, казалось, были сделаны из позолоченной бронзы и, при ближайшем рассмотрении, оказались даже и не Буддами. Элеонора провела немало времени, путешествуя по Тихоокеанскому региону, чтобы опознать коленопреклоненных «адептов буддизма», чьи ладони сложены вместе в молитве, худые тела скрыты под тогами из позолоченной бронзы, а штамп отливки наверняка указывал на Камбоджу или Таиланд.

– Таиланд, – произнес приятный голос у нее за спиной. – Конец восемнадцатого века.

Элеонора обернулась и увидела мужчину примерно ее роста – может, на несколько лет старше, хотя на его лице не было морщин, как часто бывает у азиатов и полинезийцев в летах. Его волосы были коротко подстрижены, но в них все еще виднелась копна кудрей, слегка тронутых сединой. Глаза за круглыми стеклами очков казались большими и на диво выразительными. Незнакомец был чисто выбрит и цветом кожи походил на дорогое дерево, использованное во внутренней отделке Гранд-Хале. На нем была свободная рубашка из тисненого темно-синего шелка, льняные брюки и сандалии.

– Доктор Куали? – уточнила Элеонора, протягивая руку.

Его рукопожатие оказалось весьма приятным.

– Пол Куали, – сказал он тем же сочным баритоном, который заставил ее обернуться. – А вы, кажется, вся моя группа на сегодня. Могу я спросить, как вас зовут?

– Элеонора Перри, – представилась она.

– Рад познакомиться с вами, мисс Перри.

– Ну, раз уж я вся ваша группа, то можно и просто Элеонора, – сказала она, поворачиваясь назад к скульптуре и глядя на ее близнеца, стоящего на коленях напротив входа. – Чудесные послушники.

Пол Куали смерил ее заинтересованным взглядом:

– Ничего себе! Вы заметили небольшие различия в их внешности, да?

Элеонора отступила от фигур на шажок.

– Да, и теперь вижу еще больше. Их носы немного отличаются… да и одеяния – тоже. У обоих длинные мочки ушей, что указывает на королевское происхождение…

– Все по заветам лакшаны^[13]. – Доктор Куали довольно кивнул.

– Да-да, но один из них, кажется, попросту лопоух. – Элеонора усмехнулась.

Ученый подошел ближе и положил руку на покрытую сусальным золотом и черным лаком поверхность экспоната.

– Это идеализированные портреты религиозных благотворителей. Нечто подобное практиковалось и в церковной росписи эпохи Возрождения в Европе – когда какой-нибудь богач, пожертвовавший на обустройство храма много денег, изъявлял желание увидеть свой лик в одном сюжете со святыми. Ну, что и спорить, соблазн велик, правда? Увековечиться в компании с объектом поклонения.

– Это верно. – Элеонора оглядела скульптуры, резные столы, гобелены, чаши, резные фигурки и прочее. – Такое впечатление, что я попала в настоящий музей.

– Это и есть музей, – произнес Пол Куали с легкой улыбкой. – Просто я смог убедить мистера Тромбо не лепить ко всему таблички с пояснениями. Но по Гранд-Хале и уйме других зданий Мауна-Пеле разбросана, считай, лучшая коллекция произведений искусства Азиатско-Тихоокеанского региона в штате Гавайи. Наш единственный конкурент на этом поприще – Мауна-Ки на побережье, и только потому, что Лоуренс Рокфеллер сам отбирал все тамошние произведения искусства.

– Почему вы убедили мистера Тромбо не наклеивать ярлыки на все эти сокровища?– спросила Элеонора. Она пересекла вестибюль, чтобы посмотреть на красную японскую тансу^[14], которая была по меньшей мере пяти футов в высоту и восьми в длину.

– Ну, мой аргумент состоял в том, что гости должны знакомиться с экспонатами не так, как если бы они были в музее, а так, как если бы они были в гостях у друга и наткнулись на такие чудесные вещицы.

– Мило, – заметила Элеонора. Поверх тансу возлежали две деревянные дощечки для обета, которые, как она подумала, были тайскими.

– Кроме того, – продолжил Пол Куали, – если бы я оставил эти вещи без маркировки, то сохранил бы свою работу здесь, проводя экскурсии. Как по мне, это интереснее, чем все время дышать пылью в университете в Хило.

Элеонора понимающе рассмеялась.

Хранитель сделал жест в сторону главной лестницы; экскурсия началась.

В Мауна-Пеле имелось две гольф-арены: «легкое» поле площадью 6825 ярдов, 72 пар^[15], спроектированное Робертом Трентом Джонсом-младшим, и 74 пар – более новое (куда сложнее устроенное), площадью 7321 ярд, по дизайну от Билла Куре и Бена Креншоу. На обоих полях лунки были устланы изнутри специальным водоотталкивающим покрытием, облегчающим их чистку после дождей; оба походили на зеленые ландшафтные скульптуры, высеченные в бесконечных милях лавовой породы. Байрон Тромбо решил, что его гостю Сато сегодня будет лучше испытать более легкую южную арену от Роберта Трента Джонса-младшего, а уже завтра бросить вызов боллбастеру^[16] дуэта Куре – Креншоу.

Первые восемь лунок прошли достаточно хорошо. Ведущей четверкой должны были стать Тромбо, Сато, Иназо Оно и Уилл Брайант, но, к бесконечному раздражению Байрона, референт отказался учиться игре и отсиживался в гольф-мобиле, пока отдувался начальник. Тромбо принял Бобби Танаку в качестве четвертого игрока, и, хотя Танака постоянно играл в Японии в рамках своей роли эмиссара и переговорщика, его игра в лучшем случае была невдохновленной. Сато, с другой стороны, играл почти так же агрессивно, как сам Тромбо.

Байрон знал, что если сделка с японцем могла в принципе быть заключена, то она вполне может быть заключена здесь, на поле. Держа это в уме, он чуть сдерживал весь свой изобильный состязательно-спортивный пыл и, скрежеща зубами, пропустил пару хороших ударов. Он взял с собой своего всегдашнего подавальщика-кедди Гаса Ру; Сато же подавал мячи специально притащенный сюда старик-японец, с виду более уместный в крестьянской рыбацкой деревеньке, чем на пятизвездочном курорте.

День оставался ясным и приятным – температура около 80 градусов по Фаренгейту^[17], почти никакой при этом влажности благодаря морскому бризу, – и Сато всего на два хода отставал от Тромбо, у которого был более низкий гандикап. Байрон был так же одержим победой в гольфе, как и всем остальным, за что только брался, но охотно проиграл бы этому придурку из Токио хоть сто раз подряд, гарантируй это продажу «Мауна-Пеле». Тем временем стояла фантастическая погода, облаков пепла не было видно, лавовая стена не обрушилась, чтобы похоронить делегацию покупателей, и Тромбо вполне мог надеяться на продуктивный день и успешное завершение переговоров.

На восьмой лунке этот идеал начал разваливаться. После того как Тромбо загнал мяч в лунку и подождал, пока Сато перестанет примериваться и, наконец, ударит, Уилл Брайант жестом подозвал его к себе; он только что имел по телефону неприятный разговор.

– Плохие новости. Из Антигуа на связь вышел Шерман. Бики злая как собака. Она чуть не задушила Феликса, и ему пришлось взять ее на борт «Гольфстрима».

– Бляха, – выпалил Тромбо. Сато нанес удар – легкий двухметровый – и промахнулся на восемь дюймов. Байрон покачал головой и с сожалением кивнул.

– Куда, черт возьми, она направляется? – спросил он шепотом у Брайанта.

– Сюда.

– Сюда?!

– Сюда.

Тромбо крепче сжал свою клюшку.

– Черт возьми. Кто доложил ей, что я здесь?

Уилл Брайант пожал плечами.

– Это еще не самое худшее.

Тромбо уставился на него.

– Миссис Тромбо и ее адвокат покинули Нью-Йорк около четырех часов назад.

– Только не говори, что они летят сюда. Что за хрень! – прорычал Тромбо. Сато дал клюшкой по мячу еще раз, и на этот раз ему не хватило двух дюймов.

– Да, они летят сюда. Должно быть, попытаются наложить лапу на Мауна-Пеле. У Кестлера на такие дела нюх.

Байрон Тромбо представил себе седовласого адвоката по бракоразводным процессам – бывшего юрисконсульта «Черных пантер» и антивоенного радикала, теперь работавшего почти исключительно по разводам для жен-миллиардеров, – и попытался вспомнить номер киллера, с которым его как-то раз познакомили на подпольной вечеринке в Детройте.

– Кейтлин, Кейтлин, – забормотал он себе под нос. – Почему я не свернул тебе шейку раньше, малышка?

– Это еще не все, – вогнал еще один гвоздь в гроб Брайант.

Сато присел на колени и измерил свой четырехдюймовый промах. Тромбо встал к нему спиной, к референту – в анфас, и выдохнул:

– Что, еще и Майя?..

Уилл Брайант потер подбородок телефоном и кивнул.

– И тоже – сюда? – Тромбо попытался представить себе, на что станет похожа жизнь, если вдруг все три женщины окажутся в одном месте в одно и то же время. Да это будет не жизнь, а какой-то ночной кошмар, иначе и не скажешь.

– Барри, конечно, не может пока ничего сказать наверняка, – попытался подсластить пилюлю Брайант. – Но сегодня она ни с того ни с сего зарулила в «Барнз энд Нобл» – и ее оттуда будто ветром сдуло. Следы теряются.

Еще бы. У Майи в распоряжении был собственный корпоративный самолет.

– Пусть отыщет эти чертовы следы хоть в самой преисподней, – прорычал Тромбо. – Если вдруг прилетит сюда – пусть в аэропорту ей не дадут разрешения на посадку. А если она его таки получит, пусть Бриггс пойдет и лично собьет ее из ракетницы «Стингером».

Уилл Брайант посмотрел на похожего на медведя главу отряда телохранителей, но ничего не сказал.

– Вот дерьмо, – горестно простонал Байрон Тромбо.

– Иначе и не скажешь, – согласился с ним референт.

Тем временем Хироши Сато закатил мяч в лунку. Тромбо растянул губы в улыбке и зааплодировал японцу.

– А знаешь что? Скажи, пускай он собьет их всех, – добавил Тромбо и потопал вслед за остальными игроками к девятой лунке.

Экскурсия по художественным достопримечательностям была запланирована на час дня, но прошло почти девяносто минут, прежде чем Элеонора или Пол Куали заметили время. Куратор провел гостью через семь этажей Гранд-Хале и через сады, показав ей все сокровища отеля: изысканные гавайские сосуды; шестифутовые ритуальные маски из Новой Гвинеи; японскую статую Будды четырнадцатого века и ее близнеца из индийского Нагапаттинама, спрятанного под баньяном в саду; бронзовых крылатых львов, охраняющих вход в Президентские апартаменты; весельчака-сатира, вырезанного из красного дерева и покрытого лаком… целую галерею сокровищ, все и не упомнить.

По ходу дела открылось, что Пол овдовел уже шесть лет как, а Элеонора никогда не была замужем. Он догадался, что она – академик, но область ее интересов, а именно эпоха Просвещения, удивила его. Оба признались в живом интересе к дзен-буддизму и отметили, что посещали одни и те же традиционные сады в Японии. Они обнаружили общую страсть к тайской кухне и страстную неприязнь к мелкой университетской суете и обнаружили, что смеются над одними и теми же глупыми каламбурами.

– Извините, что под конец так торопился, – рассыпался в извинениях Пол, когда они завершили тур в фойе. – Всему виной тот сидящий Будда. Просто не могу остановиться, как только начинаю хвастаться этим Буддой.

– Чепуха, – отмахнулась Элеонора. – Мне все понравилось. Если бы вы не указали, я бы сама ни за что не приметила свастику у него на ладони. – Она посмотрела на часы. – Ну что ж, мне как-то даже неловко об этом говорить, но я записалась еще и на вашу экскурсию к петроглифам. Если я буду единственной гостьей, она же состоится?

Пол улыбнулся шире, обнажая идеальные зубы.