– Гм… а что в данном случае есть Бони Эм? – спросила Элеонора, возя комком из бумажных полотенец по стеклу. Небеса, казалось, ослабили напор, и дождь мало-помалу стихал.

– Бронемобиль, БТР… как хотите, так и зовите, – отмахнулась попутчица. – Вся эта техника – из военного лагеря Похакулоа, через который мы проезжаем. Мальчишки играют там в свои крутые мужские игры…

Элеонора кивнула.

– Вы как-то связаны с армией?

– Я? – Женщина рассмеялась хриплым смехом, который тетя Бини сразу бы назвала «пропитым». – Нет, конечно, черта с два, – сказала она, отсмеявшись. – Просто двое из моих шести сыновей тянут там лямку. А с чего вы так решили?

– Ну, – смутилась Элеонора, – вы знаете армейский сленг. БТР, «Бони Эм»…

– Так разве не каждая собака сейчас его знает? – Женщина хрипло расхохоталсь. – Вы разве не смотрели всю эту сиэнэновскую чушь про войну в Заливе?

– Ну… наверное, не так внимательно, как следовало, – призналась Элеонора. Голос ее скакал вверх и вниз, вибрировал – ухабы возобновились, дорога забирала вверх.

Пассажирка уставилась на нее сквозь полумрак, а затем, похоже, пожала плечами.

– Ну, мой сынишка Гарри побывал на этой войне – так что, думаю, у меня было чуть больше причин следить за всем этим. И я признаю это, после того как я пережила Вьетнам и историю с иранскими заложниками, было не так уж плохо наблюдать, как мы надираем чьи-то задницы, кроме наших собственных. – Будто вспомнив что-то, женщина протянула руку. Пораженная, Элеонора перегнулась через сиденье, чтобы пожать ее. Мужские мозоли попутчицы царапнули внутреннюю сторону ее ладони.

– Корди Штумпф… на конце «ф»… очень приятно. Спасибо, что не бросили меня там, на обочине. Я бы там еще долго торчала – нормальные люди ездят там редко. А в чертов «Бони Эм» я бы сама ни за что не села – зачем мне туда, куда эти монстры катаются?

– Элеонора Перри, – представилась Элеонора, затем поспешно убрала руку, чтобы направить джип на еще один крутой поворот. – Вы сказали, что собираетесь на западное побережье – куда именно?

– К одному из тех фешенебельных курортных отелей, – объяснила Корди и потерла свои голые руки, будто спасаясь от мороза. Элеонора поняла, что на этой высоте, в темноте, под дождем действительно было еще как холодно, и включила обогреватель.

– Случайно не к Мауна-Пеле?

– Как раз туда, дорогуша. – Корди довольно кивнула. Элеонора окинула ее взглядом, полным любопытства. Трудно было поверить, что эта женщина в цветочном домашнем платье и со старыми потрепанными чемоданами держала дорогу в один из самых дорогих курортных отелей Гавайев. Ей самой пять лет пришлось копить на эту глупую авантюру.

– Да-да. По-моему, вы тоже летели на том самом рейсе «Юнайтед Эрлайнс», который завернули в Хило.

– Вы правы. – Элеонора не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но Корди ничем не выделялась из массы – разве что простотой.

– Я летела в первом классе. – Корди как будто читала ее мысли. – Вы, надо думать, сидели сзади. – В этом предположении не читалось ни капли снобизма.

Элеонора снова кивнула:

– Я редко летаю первым классом.

Корди опять захихикала – хрипло и заразительно:

– А я вообще первый раз! Деньги на ветер. Но эти билеты были частью выигрыша.

– Выигрыша?

– «Отпуск с миллионерами». – Корди улыбнулась. – Помните, «Пипл» такой конкурс проводил?

– Нет, как-то пропустила. – Элеонора читала «Пипл» от силы раз в год, в приемной поликлиники, где проходила медкомиссию.

– Я тоже. Это мой сын Говард направил им письмо от моего имени – и выиграл. От штата Иллинойс.

– От Иллинойса? – Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где-нибудь в глубинке.

– Да, идея была в том, чтобы отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна-Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Тромбо, который построил этот курорт – ну, так писали в «Пипл». Вот я и стала чем-то вроде «Мисс Иллинойс» – хотя, я перестала быть «мисс» еще в середине шестидесятых. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из «Пипл» ничего не рассказали.

– Не рассказали о чем? – уточнила Элеонора, заранее догадываясь об ответе.

Корди Штумпф покачала головой:

– Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Тромбо и его люди замалчивают факты. Про это писали еще в «Инквайрере». «Туристы исчезают в самом дорогостоящем курорте, построенном на древних гавайских костях». Как-то так.

Дорога стала прямее, хотя и продолжала подниматься в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна-Лоа и Мауна-Ки.

– Я тоже что-то про это читала. – Элеонора почувствовала себя лгуньей. Она собрала обстоятельную коллекцию вырезок о тех пропажах, включая и довольно-таки неуклюжую, претенциозную статью из «Нэшнл инквайрер». – Вас это беспокоит?

Корди опять рассмеялась:

– Что именно? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лапают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов, от «Полтергейста» до какого-нибудь там кормановского «Заколдованного замка». Мои ребята вечно таскали кассеты с этой пакостью в дом.

– У вас правда шесть сыновей? – ухватилась Элеонора за новую тему. – Сколько им?

– Старшему – двадцать девять лет, – сообщила Корди. – В сентябре будет тридцать. Младшему – девятнадцать. А сколько лет вашим? – Обычно волосы на затылке Элеоноры вставали дыбом от высокомерия людей, задающих такие вопросы, считающих, что семья – дело нехитрое, чуть ли не само собой разумеющееся. Но в Корди Штумпф было нечто такое, что отваживало всякое недовольство. Она говорила так же, как действовала, – размашисто, порой грубо, но безо всяких задних мыслей.

– У меня нет детей. И мужа нет.

– И не было? – уточнила Корди.

– И не было. Я преподаватель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествия.

– Преподаватель? – Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы разглядеть Элеонору получше. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. – В школе мне не очень-то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?

Элеонора кивнула, чуть вздрогнув.

– А на каком периоде вы специализируетесь? – В голосе Корди звучал неподдельный интерес, и это удивило еще больше. Обычно люди реагировали на манер коммивояжера в самолете – с равнодушием, если не с пренебрежением.

– В основном преподаю и изучаю духовную культуру Просвещения. – Элеонора повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. – Восемнадцатый век.

Корди Штумпф, очевидно поставившая целью ее удивить, кивнула:

– Руссо, Дидро, Вольтер – вся эта братия?

– В точку. – Элеоноре вспомнилось, как тетя Бини учила ее треть века назад: «Нельзя недооценивать людей». – Вы читали… я имею в виду, вы знаете их произведения?

Корди рассмеялась еще громче:

– Дорогуша, меня хватает только на колонку юмора, пока сижу на толчке. Увы, моя славная Элеонора, я их знаю, но, конечно же, не читала. Просто Барт, мой второй муж, чуть сдвинут на саморазвитии, вот и решил выписывать Британскую энциклопедию. Получил целую кучу других книг в подарок… серия «Великие классики», наверняка знаете такую?

– Знаю, – откликнулась Элеонора.

– Это такой набор как-бы-важных книжиц для людей, которые стыдятся того, что-де недостаточно образованны. В каждом томе «Великих классиков» есть приложение – там, на последних страницах, – где есть что-то типа временной шкалы и указателя. С Вольтером и всеми остальными. Там написано, когда они родились, когда умерли. Помню, как-то раз я даже помогала Говарду написать курсовую работу – со ссылкой на эти приложения.

Элеонора опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини треть века назад: «Переоценивать людей тоже не стоит».

Внезапно Конная Тропа резко пошла под уклон, и открылась панорама западного побережья Большого острова. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элеоноре показалось, что на севере она видит какие-то странные сполохи – на порядочном отдалении.

Они подъехали к развилке. Указатель с надписью «Ваймеа» был обращен к северу.

– Что ж, – сказала Корди Штумпф, – нам на юг.

На побережье было намного теплее, небо над головой радовало отсутствием хмурых туч. Элеонора поняла, какой жуткий холод стоял на Конной Тропе, с ледяными пассатами и хлещущим по лицу дождем. Воздух стал гуще и теплее с тех пор, как они свернули на шоссе 19 на повороте на Вайколу и проехали вдоль прибрежной дороги мимо рассеянных огней первых домов. Здесь вернулось ощущение пребывания в тропиках: запах соли, гнили океана, духота, от которого волосы Элеоноры прилипли к голове, и слабый рокот прибоя, едва перекрывавший шорох шин и шум мотора.

Движение на дороге в этот час почти отсутствовало, но даже редкие машины после безлюдья Конной Тропы казались прелестями цивилизации. Элеонора думала, что район этот заселен куда плотнее, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, ничего иного было не видать. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве; попадались и граффити – в основном обычные подростковые излияния: «ДОН И ЕГО ДЕТКА», «ПАУЛА ПЛЮС МАРК РАВНО ЛЮБОФЬ», «С ПРИВЕТОМ ОТ ТЕРРИ». Ни одной непристойности – как будто морской воздух дисциплинировал желающих высказаться, – зато в достатке всяких приветствий: «АЛОХА, ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕН И МАРСИ!», «ДЭВИД Д. ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПЭТТИ», «MAHALO КЛУБУ ЛЮБИТЕЛЕЙ!». Элеонора вдруг поняла, что выискивает здесь собственное имя, ожидая какого-то жеста расположения от этих тропических краев.

Сами курорты оставались вне поля зрения, со стороны шоссе давая о себе знать лишь отблесками фонарей, запертыми воротами и тропками, протоптанными к морю по залежам лавы. Углубляясь на юг, джип миновал «Hyatt Regency Waikoloa», куда направлялся агент, продающий электронные игры; затем далекие огни клуба «Royal Waikoloan», клуб «Aston Bay», десять миль пустого шоссе – и вот показался купающийся в искусственном свете поселок Кона. А вот и аэропорт Кихол напомнил о себе яркими прожекторами взлетно-посадочных полос, протянувшими снопы света к подбрюшью неба.

– Самолеты садятся, – заметила Корди Штумпф.

Элеонора, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и, услышав ее голос, едва не подпрыгнула.

– Должно быть, аэропорт уже открыли, – сказала она, поглядев на звезды вверху. – Наверное, пепел отнесло к югу.

– Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, – усмехнулась Корди. – Ради важных дяденек можно и поступиться правилами.

И снова Элеонора не нашлась с ответом – ей сложно было уловить настроение в тоне попутчицы и поддержать разговор в комфортном русле. В нескольких милях от аэропорта на западе открывался вид на Калуа-Кона. Въехав в мелкий городок, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше изумилась, когда он сообщил ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.

– Далеко отсюда до Мауна-Пеле? – спросила она гавайца, почти ожидая, что в ответ он бросит что-нибудь вроде: «Держитесь подальше от тех мест» – как в старом ужастике студии «Хаммер».

Вместо этого рабочий колонки буркнул, даже не отрываясь от помпы:

– Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.

За Коной дорога стала более коварной. Скалы круто обрывались к морю, небо снова заволокли тучи.

– Иисус всемогущий, – Корди вздохнула, – до райского уголка хрен доберешься.