Несмотря на непрекращающийся отвратительный дождь (хотя я уже успела убедиться, что иного в Манчестере ожидать нет никакого смысла), мы пешком добрели до Манчестерского собора, что заняло у нас порядка двадцати пяти минут. Все это время Остин интересовался, не замерзла ли я, и держал над нами зонт, пока я шла с ним под руку. Он рассказывал мне о том, что город возник на месте кельтского поселения Мансенион, о восстановлении города после военных бомбардировок, о местном населении и, конечно же, о футболе. Мне, на удивление, было так спокойно, что я не заметила, как мы подошли туда, где, собственно, сейчас и стоим. Я – с открытым ртом, а Остин – с улыбкой.

Большие книжные стеллажи из темного дерева с резным орнаментом по краям полностью заполнены самыми разными книгами. Внимательно осматриваю их корешки и читаю названия. Нахожу «Гордость и предубеждение», «Грозовой перевал», «Джейн Эйр»…

Глаза разбегаются, а руки так и чешутся прикоснуться к этим произведениям искусства, но я представляю, сколько труда ушло на их реставрацию, поэтому изо всех сил сдерживаю свой порыв и жадно пожираю их лишь пристальным взглядом.

Это невероятно.

Джо Голдберг ^[20], не ты ли приложил к этому месту свою руку?

– Нравится? – интересуется Остин, дождавшийся, пока я пройду все стеллажи туда-сюда несколько раз подряд.

Мне нравится, что он не давит на меня и не торопит. Что дает мне личное пространство, находясь близко, но при этом далеко.

– Очень. – Поворачиваюсь к нему с диким восторгом в глазах и с широкой улыбкой на губах. – Как ты нашел это место?

– Моя мама любила книги. Она собирала их по всему миру и привозила сюда.

– Так это… магазин твоей мамы?

– Был. Отец продал его после ее смерти.

– Извини, я не знала. Как давно она умерла?

– Все в порядке. Прошло уже три года. И отец продал этот магазин практически на следующий день после этого.

Между нами повисает неловкое молчание. Остин отводит взгляд, и я тяжело сглатываю, пытаясь подобрать слова. Его откровенность меня… удивляет.

– Это место напоминает тебе о ней?

– Да. Она вложила в него маленькую частичку своего большого сердца.

– А с отцом у тебя… натянутые отношения?

Остин грустно усмехается.

– Боюсь, что «натянутые» – слишком мягкое слово для тех отношений, что есть между нами. – Он делает шаг ко мне навстречу и произносит: – Прости, я привел тебя сюда не для того, чтобы рассказывать тебе о нашей семейной драме. Можешь взять любую книгу, какую захочешь. Или даже все.

– А владелец не будет против?

Отрицательно качает головой.

– Даже не будешь его спрашивать об этом?

– Я не привык разговаривать сам с собой.

Мои губы приоткрываются в беззвучном «о».

– Что? – Смущенная улыбка появляется на его губах.

– И как же ты это провернул?

– Бенефициар ^[21] в договоре.

– Ну конечно, – улыбаюсь и я. – А… прости за любопытство, но где ты взял столько денег?

– Я потратил на него почти весь гонорар за футбольный контракт.

Это удивляет меня, ведь в моем представлении футболисты тратят деньги на «Бентли» или дорогие шмотки, но никак не на то, что напоминает о маме.

– Я не могу взять эти книги, Остин, – шепчу, все еще восхищаясь его поступком.

– Почему?

– Это память о твоей матери.

– Нет, Мышонок. Память о ней здесь. – Показывает на сердце, а затем на голову: – И здесь.

Пытаюсь перебороть свое желание и вести себя благоразумно, но все же больше не могу сдерживать порыв. Тяжело выдыхаю и снова поворачиваюсь к книжным стеллажам.

– Я буду обращаться с ними как с самыми ценными вещами в целой Вселенной, – с горящими глазами произношу я.

– Знаю, Мышонок. – Остин протягивает мне ключ. – Было бы здорово, если бы ты позволила мне привозить тебя сюда или хотя бы забирать тебя отсюда, чтобы тебе не пришлось ходить в ночи одной. Но если ты захочешь провести здесь время одна или с отцом, то пусть у тебя будет дубликат ключа.

– С отцом?

– Он преподает у меня литературу. Мы… уже успели познакомиться.

Беру протянутый ключ и удивленно смотрю на него.

– Обсудим это потом, – с удивлением произношу. – Но почему ты делаешь это для меня?

– Потому что думаю, что тебе это нужно.

– А что нужно тебе, Остин?

– Скажу, когда сам буду знать ответ на этот вопрос. – Он улыбается своей милой улыбочкой и направляется к двери. – Я буду в основном зале.

– Разве мы не должны провести этот вечер вдвоем? У нас же… свидание?

Теперь Остин улыбается во все тридцать два зуба.

– Не хочу отвлекать тебя от книг своим шармом, – бросает он с ухмылкой и выходит из комнаты.

Закатываю глаза, но все же глупо улыбаюсь, сама не зная почему.

Остин

Когда час спустя я спускаюсь к Лив, то замечаю ее сидящей в гобеленовом кресле у маленького приоткрытого окошка, сквозь которое в пространство доносится шум ливня. Лив сняла конверсы и подогнула ноги под себя. Она сосредоточенно водит пальцем по тексту, а затем прикусывает губу и перелистывает страницу.

Прислоняюсь к дверному проему и улыбаюсь оттого, как все книголюбы похожи. И мне прекрасно известно, что не нужно сравнивать свою девушку, пусть даже фальшивую, с мамой, но моя мама тоже очень любила тактильность книг. Ей нравилось гладить текстурные обложки, проводить подушечками пальцев по бумаге, а еще – жадно вдыхать их аромат. Всякий раз, когда она делала это, ее веки прикрывались от удовольствия. Так вот, Оливия только что сделала то же самое: прикрыла глаза, наслаждаясь книгой.

– Остин Стоун, вы пойманы с поличным, – вдруг доносится ее голос.

Вскидываю руки, заметив пристальный взгляд ее изумрудных глаз.

– Виновен.

– Ты не говорил, что собираешься вести себя как сталкер. – Усмехнувшись, Лив закрывает книгу и притягивает ее к груди.

– Я… не собирался тебе мешать.

– Но помешал.

– Да… Прости, не хотел отвлекать.

– Поэтому наблюдал за мной?

– Наблюдать за тобой во время чтения… очень даже… – пытаюсь подобрать слово, – увлекательно.

Лив поджимает губы, чтобы не расхохотаться, и опускает взгляд. Я тоже смущенно отвожу свой, чувствуя неловкость. И это странно. Девушкам редко удавалось вызвать у меня именно такие эмоции.

– Так и почему ты решил меня отвлечь? Нам уже пора?

– Пять часов.

– Пять часов? – Меж ее бровей появляется складка.

– Время пить чай.

Она все еще непонимающе смотрит на меня.

– У моей мамы был свой книжный клуб. Каждую пятницу они собирались здесь ровно в пять часов вечера и, как и положено англичанам, обсуждали книгу недели за чашечкой чая. Все уже в сборе. Мы ждем только тебя.

– Книжный… клуб? – Ее глаза загораются, как яркие светодиоды.

Киваю.

– Но… ведь… я не подготовилась! – Она вдруг подскакивает на ноги и начинает надевать конверсы. – Как же я буду участвовать в дискуссии, если не читала книгу? Почему ты не сказал мне заранее? – К концу пламенной речи ее голос срывается.

Вновь поджимаю губы, чтобы не начать улыбаться.

– Как я должен был сказать тебе заранее, если ты стала моей девушкой позавчера?

Лив открывает рот и закрывает. Несколько раз подряд. Затем с ее губ срывается отчаянный стон, и она тут же прикрывает веки.

– Ты наверняка читала эту книгу, – пытаюсь спасти положение я.

– А что за книга на повестке дня?

– Эм-м-м-м…

– Ты не знаешь какая? – практически кричит она. – Остин!

Я смеюсь, и Лив берет подушку из кресла и бросает ею в меня.

– Это не смешно! – скулит она, пока я продолжаю смеяться.

– Сейчас сама все разузнаешь, – с улыбкой произношу. – Тебе понравится.

В ее взгляде читается волнение. Она набирает полные легкие воздуха, а затем делает шаг ко мне.

– Ты… сказал мне, что у нас еще будет время побыть вдвоем, но… вместо свидания мы сейчас будем пить чай с книжным клубом? – интересуется она, пока ее зрачки бегают по моему лицу.

– Это плохо? – Мой голос звучит хрипло.

– Нет, – шепчет она. – Это очень хорошо. Спасибо за это.

Я тянусь к ней и убираю за ухо прядь волос. На этот раз она не вздрагивает, просто тяжело сглатывает, не сводя с меня взгляда.

– Всегда пожалуйста, Мышонок, – шепчу я, глядя на ее идеальную фарфоровую кожу и соблазнительные губы.

Этот момент, когда мы стоим посреди книжных стеллажей так близко друг к другу, кажется мне интимнее всех тех, которые были у меня раньше. И я вдруг ловлю себя на мысли, что при других обстоятельствах я, возможно, даже мог бы стать ее настоящим парнем, а не фальшивым. Но… при других обстоятельствах. Никак иначе.

– Пойдем?

Она делает глубокий вдох и шумно выдыхает, после чего, вложив свою ладонь в мою, уверенно произносит:

– Пойдем!

Глава 10

Eric Lee – Same Dirt Road

Оливия

Для середины марта сегодня тепло. Даже слишком. На ясном небе крупным пятном сверкает яркое солнце, лучи которого падают прямо на страницу «Грозового перевала», который я держу в руках. В пятницу я нашла его на полках многочисленных стеллажей магазинчика и сейчас бережно открываю роман по тем закладкам, что вложила мама Остина.

– «Грозовой перевал»? – раздается рядом со мной знакомый голос.

Я вскидываю голову и жмурюсь от солнечного лучика. Приставив ладонь к глазам, наконец могу рассмотреть Остина. Его светлые волосы слегка взъерошены, а на губах – та самая милейшая улыбка с ямочками.

– Именно он, – шумно выдыхаю я. – В очередной раз пытаюсь понять, в чем его феномен.

Остин бросает свою куртку вниз и устраивается на ней рядом со мной на лужайке. Он упирается локтями в свои колени и фыркает.

– Что? – Я закатываю глаза.

– То есть тебе не нравится этот роман Эмили Бронте?

– Нет. Совсем нет, – морщусь я. – Да и какой же это любовный роман? Их любовь… извращенная.

– Но все же… любовь, – пожимает плечами Остин.

– Скорее, одержимость. Хитклифф – главный антагонист «Грозового перевала». Зачем вообще писать роман, главный герой которого и есть антагонист? Как же героиня сможет ему противостоять? Да и вообще, это произведение нагоняет лишь тоску. От каждой строчки веет холодом. А его отношения к Кэтрин – один сплошной абьюз!

Остин смеется.

– Прости. – Я прикусываю губу и отвожу взгляд. – Обычно я более… сдержанна.

– Не извиняйся. Но ты не подумала о том, что Хитклифф просто обезумел от своей любви к Кэтрин?

– Даже если так, он псих, – выдыхаю я.

Он снова издает смешок.

– Ты слишком категорична. Думаю, Эмили Бронте просто хотела донести до читателей, что страсть способна лишить рассудка. И ничего больше.

– Но ведь страсть – это вовсе не любовь, – хмурюсь я.

– Или все же любовь? Ведь даже после смерти Кэтрин Хитклифф жил лишь мыслью о мести за нее.

– Это одержимость.

– Или любовь? – улыбается Остин.

Закатываю глаза.

– С тобой невозможно устраивать дебаты!

– Ты же понимаешь, что каждый из нас видит в этом романе только то, что хочет именно он. И именно подобные противоречивые мнения и есть феномен этого романа.

– Для спортсмена ты слишком умный, – выдыхаю я, и Остин коротко смеется.

– Сочту за комплимент.

Он пристально смотрит на меня своими ярчайшими голубыми глазами, и я вдруг чувствую смущение рядом с ним. Еще два дня назад меня действительно раздражала мысль, что мне придется притворяться его девушкой, а сейчас… я волнуюсь рядом с ним.

– Если ты не любишь этот роман, то почему взяла с полки именно его? – спрашивает Остин.

– В нем было больше всего закладок. – Я прикусываю губу, а затем тихо произношу, опустив взгляд: – И мне просто стало интересно, что насчет этой книги думала твоя мама.